Почему сексуальная мораль может быть намного важнее, чем вы когда-либо думали

Однажды, погожим зимним деньком, я отдыхал со своими товарищами – выпускниками философского факультета; мы обсуждали закон и наказание. Примерно через час дискуссии я сделал для себя замечание: некоторые моральные законы необходимы, потому что, несмотря на то, что они ограничивают удовольствие и наслаждение в краткосрочной перспективе, они служат тому, что уменьшают страдание и позволяют человеческому потенциалу раскрыться в полную силу – в долгосрочной перспективе.

Пару дней назад я закончил изучение труда «Секс и культура», уже во второй раз. Это замечательная книга, которая суммирует исследование оксфордского социального антрополога Дж. Д. Унвина, над которым он трудился всю свою жизнь[1]. 600 с лишним страниц, по словам Унвина, всего лишь «общие выводы» его исследования – а на изложение его в полном виде потребуется семь томов[2]. По написанному им заметно, что он рационалист, который верит, что наука есть самый совершенный способ познания (и, как мне кажется, он не был религиозен). Пока я читал его рассуждения и наблюдения, я постоянно напоминал себе о той мысли, которая меня посетила, когда я изучал философию: некоторые моральные законы могут облегчить наши страдания и усилить наше процветание в долгосрочной перспективе.

Унвин изучал данные, собранные из 86 обществ и цивилизаций, чтобы проверить, существует ли взаимоотношение между сексуальной свободой и процветанием культур. Что делает книгу действительно интересной, так это то, что Запад прошёл через сексуальную революцию в 1960-х, ’70-х и ’80-х, и теперь мы можем на реальном примере проверить выводы, к которым он пришёл сорока годами ранее.

Культурные категории Унвина

Унвин описал четыре «великих образца человеческой культуры» и уровни процветания в отношении архитектуры, искусства, инженерного дела, литературы, сельского хозяйства и так далее. Основной критерий классификации – как культура относится к окружающему миру и силам, которые он содержит.[3]

1. зоистический подход: сфокусированный исключительно на «Я», бытовой ежедневной жизни, желаниях и потребностях, без интереса к пониманию окружающего мира. Описывается как «мёртвая» или «инертная культура».
2. монистический подход: имеются некоторые «сверхъестественные» верования и/или погребальные ритуалы, которые призваны «совладать» с окружающим миром.
3. деистический подход: силы природы описываются как бог или пантеон богов.
4. рационалистический подход: для понимания природы и принятия ежедневных решений используется логическое причинно-следственное мышление.

Категории Унвина по сексуальным ограничениям

Категории сексуальных ограничений были разделены в две основные группы – добрачные и послебрачные. Добрачные категории:[4]

1. Полная сексуальная свобода – никаких добрачных ограничений.
2. Неполные или разовые ограничения – культура требует определённого периода сексуального воздержания.
3. Строгое воздержание – культура требует сохранения девственности до брака.

Послебрачные категории:[5]

1. Модифицированная моногамия: одна супружеская связь, которая может быть разорвана любой из сторон.
2. Модифицированная полигамия: мужчинам разрешено иметь несколько жён, но жена всегда может покинуть своего мужа.
3. Абсолютная моногамия: в течение жизни разрешено вступать только в одну супружескую связь (некоторые культуры позволяют овдовевшим заключать новый брак).
4. Абсолютная полигамия: мужчинам разрешено иметь несколько жён, но жёны обязаны «полностью отдавать себя своим мужьям в течение всей жизни».

Что он нашёл?

Я подготовил 26-страничный сборник цитат, которые суммируют его выводы; однако даже этот сборник не позволит вам оценить по достоинству принципиальность исследования и все те впечатляющие детали, которые были найдены в данных обо всех 86 культурах. Вот некоторые из наиболее важных выводов:

1. Эффект сексуальных ограничений:
   Сексуальные ограничения, до- или послебрачные, всегда вели к процветанию культуры. Соответственно, повышенная сексуальная свобода всегда вела к распаду культуры через три поколения.
2. Самый влиятельный фактор:
   Удивительно, но, согласно данным, самая важная корреляция с процветанием культуры была обнаружена в требовании девственности до брака. Этот фактор оказывал огромное влияние в обоих направлениях.
3. Наивысшее процветание культуры:
   Самым влиятельным сочетанием было требование добрачной девственности и «абсолютной моногамии». Рационалистические культуры, придерживавшиеся этого образа, превосходили все остальные культуры в каждой сфере, включая литературу, искусство, науку, изготовление мебели, архитектуру, инженерное дело и сельское хозяйство. Только три из восьмидесяти шести изученных культур достигли такого уровня.
4. Эффект отказа от требования добрачной девственности:
   Когда строгое ограничение сексуальной свободы до брака переставало быть нормой, в течение трёх поколений происходил отказ от абсолютной моногамии, а также переход от рационалистического и деистического подхода к предыдущим уровням.
5. Полная сексуальная свобода:
   Если полная сексуальная свобода поощрялась культурой, то культура в течение трёх поколений переживала распад и утрачивала процветание – Унвин описал это как «инертность» и «мёртвый уровень концептуализации», которые характеризуются людьми, ничем не заинтересованными, кроме как удовлетворением своих желаний и потребностей. На этом уровне культура обычно захватывалась или поглощалась другой культурой с более высокой социальной энергией.
6. Временная задержка:
   Изменения в сексуальных ограничениях – усиливающие или ослабляющие их – оказывали свой эффект только через три поколения. (Примечание: Я добавил уточняющую сноску в конце статьи, см. #13)

Как это соотносится с нашей культурой сегодня?

Унвин опубликовал своё исследование в 1936 году, задолго до сексуальной революции на Западе. У нас есть возможность проверить его выводы, наблюдая нашу собственную культуру: соответствует ли развитие событий предсказанному сценарию. Смена поколений в понимании Унвина происходила за 33 года, следовательно, «временная задержка» оказания эффектов составляет около одного столетия, однако мы достаточно далеко продвинулись в процессе для того, чтобы наблюдать определённые результаты уже сейчас.

До сексуальной революции поздних 1960-х добрачная девственность была значимым идеалом культуры Запада. Однако уже в 1970-х сексуальная свобода до брака начала становиться всё более допустимой. В ранних нулевых большинство подростков уже были сексуально активны вплоть до того, что идея сохранения девственности до брака воспринималась с определённым недоверием, если не с насмешкой. В то же время в нашей культуре произошёл сдвиг социальной нормы от абсолютной моногамии к «модифицированной моногамии».

Предсказания Унвина для нашей культуры

Благодаря поколениям, исповедовавшим рационалистический подход, первое следующее за ним поколение может наслаждаться преимуществами новообретённых сексуальных свобод без какого-либо упадка самой культуры, однако данные демонстрируют, что «медовая» фаза длится не более одного поколения перед тем, как начинается распад. Унвин писал:

История этих обществ состоит из однообразных повторений; и сложно определить, какой аспект истории более важен: ужасающее отсутствие первородной мысли, которым страдали реформаторы в каждом случае, или невообразимая жизнерадостность, с которой, после периода длительного принудительного ограничения, человеческий организм ищет малейшей возможности удовлетворить все его скрытые желания в прямой или извращённой манере. Иногда человек провозглашает, что он хочет наслаждаться и преимуществами высокой культуры, и избавлением от принудительного ограничения. Внутренняя природа человеческого организма, однако, отрицает сочетание этих его хотений, даже ставит их в противоречие. Реформатора можно сравнить с глупым мальчиком, который хочет одновременно и съесть, и оставить на потом свой кусок торта. Всякое человеческое общество может свободно либо проявлять огромную культурную энергичность, либо наслаждаться отсутствием сексуальных ограничений; наблюдения, впрочем, показывают, что обе этих свободы не могут существовать в одно время дольше одного поколения.[6]

Наблюдая нашу собственную сексуальную революцию, можно предположить, что мы «и ели, и оставляли свой тортик» приблизительно до ранних нулевых. Теперь мы в том положении, когда должны были начаться предсказанные Унвином эффекты – и тем самым мы можем либо подтвердить, либо опровергнуть его наблюдения.

Унвин обнаружил, что с отказом от сохранения девственности до брака происходил отказ и от абсолютной моногамии, а также деистического и рационалистического подходов – в течение трёх поколений после «сексуального освобождения». И как у нас дела, когда мы уже входим во второе поколение после сексуальной революции в конце XX-го века?

1. Как и было предсказано, произошёл отказ от абсолютной моногамии в пользу модифицированной моногамии. «Браки в рамках закона» становятся нормой. Несмотря на то, что практика разводов существовала и до 1970-х, «мейнстримным» взглядом на брак в нашей культуре оставалось предположение, что он должен быть заключён на всю жизнь, и «браки по закону» воспринимались с определённой долей неприятия. Это определённо изменилось. Те, кто заключает брак на всю жизнь, теперь в меньшинстве; при этом пары, рождённые до начала сексуальной революции, более вероятно сохраняют свой брак на всю жизнь.
2. Происходит отказ от деистического подхода, в точном соответствии с предсказаниями. До 1960-х нормой в нашей культуре было сочетание рационализма и веры в Бога. Теперь не только вера в Бога куда менее распространена по сравнению с шестидесятыми, но и прослеживается тренд по полному устранению концепта Бога из правительственных структур, из образовательной системы и из общественного дискурса вообще. Те, кто ещё верят в Бога, подвергаются сильному социальному давлению и принуждаются к «держанию в себе» своих верований. На место этого приходит удивительный всплеск «суеверности»[7], которая классифицировалась Унвином как «монистический подход», двумя уровнями ниже рационалистического, который доминировал до сексуальной революции. Сильно увеличился процент населения, которое классифицирует себя как «нерелигиозные»: симптом низшего, зоистического подхода по классификации Унвина.[8]
3. Скорость укрепления отказа от рационального мышления после 1970-х пугающе впечатляет. На место причинно-следственных связей приходит пост-модернизм, который характеризуется «полным скепсисом, субъективизмом и релятивизмом», «полным недоверием к причинности».[9] Но всё становится хуже: пост-модернизм даёт дорогу «пост-правде». В полный противовес рациональному мышлению, культура пост-правды отказывается от «общего объективного подхода к правде» и, вместо того, апеллирует к эмоциям и чувствам, к тому, во что «хочется верить».[10] Люди теперь могут «идентифицировать» себя как нечто, что полностью расходится с наукой и рациональным мышлением и, часто, получают при этом полную поддержку государства и образовательной системы. При этом людям не просто позволяется верить в то, что хочется – любая попытка оспорить их уверенность, даже подкреплённая логикой и правдивостью, недопустима и «угнетательна». Процитирую Унвина: на мой взгляд, эти слова просто идеально соотносятся с тем, что происходит сейчас.

Если бы меня попросили дать определение софизма, я бы описал софиста как человека, выводы которого не связаны с первоначальным условием. Софистика одобряется только теми, кто не воспринимает идею энтропии в человеке; они ошибочно принимают софистику за «здравый смысл». Она процветает среди людей, которые получили сексуальные свободы после длительного периода принудительного ограничения. [11]

Конечные выводы о том, куда движется наша культура, в соответствии с наблюдениями Унвина

В начале 1900-х годов в культуре Запада был принят рационалистический подход, который привёл к невообразимому технологическому прогрессу: от конной повозки к автомобилям; от шаров с горячим воздухом к сверхзвуковым полётам и покорению космоса, высадке человека на Луне; от деревянных логарифмических линеек к суперкомпьютерам. Три главные предсказания Унвина – отказ от рационалистического и деистического подходов, а также отказ от абсолютной моногамии – очевидно, сбываются, что также позволяет сделать неутешильный вывод о том, что сбудется и последнее предсказание: распад цивилизации Запада через три поколения, то есть приблизительно в последней трети XXI века.

Будет ли наша культура исключением?

Мне кажется, надежда есть, но всегда есть склонность верить в то, что «это будет не с нами». Унвин описывает эту склонность как «самооправдывающий эгоцентризм» и «хитрую и удобную доктрину», которая всегда лежит на поверхности данных, которые демонстрируют «постоянно повторяющийся» сценарий распада. Другими словами, «безумие – это делать всё то же самое и ожидать других результатов». Основные предсказания уже сбываются – с тревожной «жизнерадостностью» по этому поводу со стороны общества.

Почему речь идёт о идеальном «постоянно повторяющемся» обратно коррелирующем эффекте?

Старая фраза «корреляция не является причинной связью», конечно, справедлива и в этом случае. Унвин уточняет, что он не знает, почему увеличение сексуальных свобод ведёт к упадку и распаду культур, хотя он и предполагает, что когда сексуальная энергия сдерживается через целибат или моногамию, то она выражается через более продуктивную «социальную энергию».

Возможно, но мне сложно считать это основной причиной. Недавно Мари Эберштадт провела исследование на тему массовых убийств, всплеска случаев психических заболеваний, в том числе депрессии, и развития «политики идентичности», в рамках которого предположила, что всё это – «отчаянный крик», связанный с потерей идентичности, которая раньше предоставлялась через долгосрочную и непосредственную связь с большой семьёй, в которой есть братья и сёстры, а также дяди, тёти, двоюродные братья и сёстры; связь с ними порождала необходимую для благополучия идентичность. Эберштадт перечисляет разнообразные исследования, которые называют разложение института семьи как прямое последствие сексуальной революции в конце XX-го века.[11]

Её исследование показывает, что снятие сексуальных ограничений вело к разложению института семьи, что, в свою очередь, лишало человека «семейной идентичности» из-за отсутствия связи с семьёй, и в конечном итоге всё это превращается в «отчаянный крик» – огромный всплеск психических заболеваний, массовых убийств, экстремистских идеологий, воюющих друг с другом... все симптомы того, что общество вошло в штопор, ведущий к полной катастрофе. По моему мнению, это объяснение более убедительно по сравнению с психологическим предположением Унвина – впрочем, они могут быть плотно взаимосвязаны.

Возвращаясь к философской мысли

Давайте снова вспомним тот день и философский семинар, когда я сделал вывод, что моральные законы ограничивают удовольствие в краткосрочной перспективе, но предотвращают большие страдания или усиливают наше счастье и чувство полноценности в долгосрочной. Годами я думал, что заповеди религии – не просто кучка запретов для человечества. Они как инструкция, которая должна избавить людей от страдания, ведя при этом к процветанию. Исследования Унвина и Эберштадт предоставляют этому предположению сильный рациональный фундамент: они демонстрируют, что моральные законы религии относительно сексуальности, несмотря на то, что они ограничивают наше сиюминутное наслаждение, спасают нас от длительных страданий и ведут к долгосрочному процветанию.

Ссылки и примечания

1. Полная PDF-версия «Секса и культуры» на английском языке доступна по этой ссылке.
2. Я подготовил 26-страничный сборник цитат, который может предоставить более полное понимание книги Унвина, однако я строго рекомендую читателю хотя бы минимально ознакомиться с самой книгой, чтобы получить лучшее понимание придирчивости и ширины его исследования, а также общего вида данных, с которыми он работает.
3. См. раздел 7 на странице 13 книги Унвина для более полного понимания этих терминов.
4. Унвин, стр. 341.
5. Унвин, стр. 342.
6. Унвин, стр. 412.
7. См. Стюарт Визе ‘Why are millennials turning to astrology?’, Skeptical Inquirer, 2018 и Денизе О’Лири ‘As traditionalism declines, superstition—not atheism—is the big winner’, Intellectual Takeout, 2018.
8. Примечание: нерелигиозная культура не обязательно атеистична. Такая культура обычно не отрицает существование Бога или богов – как, впрочем, и не соглашается с ним. Скорее, вера для такой культуры просто не является частью жизни; она не имеет релевантности.
9. Britannica, ‘Postmodernism’.
10. Description of Post Truth
11. Унвин, стр. 413
12. Мари Эберштадт, Primal Screams: How the sexual revolution created identity politics.
13. Ослабление сексуальных запретов не происходит за год или за десятилетие. В нашем случае, можно определить, что начальный этап сексуальной революции продлился с поздних ’60-х до ’70-х и даже ранних ’80-х. Согласно Унвину, в первом поколении видны только незначительные изменеия, из-за «инерции», которую создаёт поколение предыдущее, всё ещё оказывающее влияние на жизнь поколения, которое переживает ослабление (или усиление) сексуальных запретов. Изменения набирают большую силу во втором поколении, но только в третьем, когда изначальное поколение предков полностью вымирает, они начинают оказывать полный эффект, значительно изменяя жизнь третьего поколения. К концу третьего поколения изменения полностью укрепляются, и культура стабилизируется на новом уровне. Однако, если она стабилизирована на наивысшем уровне, то процветание продолжается в последующих поколениях (хотя Унвин замечает, что ни одной культуре не удалось пробыть в этом состоянии длительный период). Если она стабилизирована на низшем уровне (то есть произошла катастрофа), то культура обычно самоуничтожается или поглощается более «живучей» культурой.