Почему люди стремятся сформировать и сохранить привязанность
https://t.me/boomscience
Что есть добро и зло? Как мы отличаем одно от другого? Присуща ли совесть человеку от природы, или это плод воспитания и среды? Эти вечные вопросы основоположница нейрофилософии Патриция Черчленд рассматривает через призму биологии и философии. В своей книге она уверенно проводит нас по лабиринтам последних открытий в области нейронауки, генетики, эволюции, психологии, психиатрии, антропологии, экономики, политики и философии, объясняя, как формируются эталоны поведения в разных социальных группах и культурах. Публикуем отрывок, посвященный вопросу формирования человеческих привязанностей, где автор раскрывает перед нами сложную тему, касающуюся самой сути того, что делает нас людьми.
Мы такие же, как степные полевки?
Собранные антропологами и психологами данные говорят о том, что люди обычно предрасположены к формированию долгосрочных связей: даже если они не вступают в союз с единственным партнером на всю жизнь, то склонны иметь крепкие отношения, которые длятся годами. Во многих странах (Япония, Китай, США, Канада) полигамия запрещена законом, хотя, конечно, внебрачные связи случаются. Судя по всему, на брачные обычаи влияет характер окружающей среды, а также доступность пищевых ресурсов и жилья. У охотников-собирателей распространены моногамные союзы, однако в некоторых религиях принята полигамия (несколько жен у одного мужчины) и у крайне малого числа культур — полиандрия (когда женщина одновременно состоит в сексуальных отношениях со многими мужчинами). Там, где внешние условия суровы или мужчина по материальным причинам может содержать только одну жену, обычно господствует моногамия.
Антрополог Франц Боас, впервые побывавший в 1883 году на Баффиновой Земле — одном из островов Канадского Арктического архипелага, — обнаружил, что для местных эскимосов при отсутствии официального бракосочетания типичны долговременные союзы. Делить жену с кем-то примерно в течение года тоже считалось приемлемым, но в обычай не возводилось, а своенравная женщина вполне могла взять и уйти от мужа, если тот плохо с ней обращался. Как отмечал Боас, многие стороны социальной жизни эскимосов не регулируются какими-либо установленными правилами, и в вопросах брака и развода они руководствуются опытом предшествующих поколений. Боас не ожидал, что эскимосы окажутся такими анархистами, по привычным европейским меркам, и поражался их способности выживать в суровых условиях Арктики без жестких предписаний, полагаясь в основном на исторические традиции.
С точки зрения методологии, для того чтобы определить, действительно ли механизм формирования нашей привязанности к партнерам и друзьям имеет нечто общее с механизмом ее формирования у степных полевок, в идеале следовало бы проводить сопоставимые эксперименты. Значимые данные о роли окситоцина в социальном поведении животных ученые более чем успешно получают, вводя окситоцин или блокатор окситоцина непосредственно в определенные области мозга полевок и обезьян. Однако по этическим причинам подобные манипуляции с людьми исключены. Подыскивая этически приемлемый способ регулировать уровень окситоцина в мозге, чтобы затем отслеживать и измерять поведенческие изменения, исследователи придумали вводить нейропептид с помощью назального спрея. К счастью, распыление окситоцина в носоглотке — процедура безопасная, безболезненная и быстрая. Испытуемые ничего против не имеют.
Первый отчет о результатах применения этого метода был опубликован в 2005 году Майклом Косфельдом и его коллегами. Его исследовательская группа хотела проверить, усиливает ли повышение уровня окситоцина в мозге доверительное поведение. Испытуемым предлагалось сыграть в инвестиционную игру на двоих, в которой доверие неизвестному партнеру сопряжено с финансовым риском, но если в процессе взаимодействия доверие с обеих сторон сохраняется, оба партнера остаются в выигрыше. Двадцати девяти испытуемым перед началом игры впрыснули через нос дозу окситоцина, другим двадцати девяти — обычный солевой раствор. Результаты в этой выборке оказались любопытными.
Получившие дозу окситоцина продемонстрировали более высокий уровень доверия в ходе игры и соответственно выиграли больше денег, чем испытуемые из контрольной группы.
Вдохновившись успехами Косфельда, остальные тоже принялись проводить эксперименты с впрыскиванием окситоцина в форме назального спрея и тестировать его воздействие на социально значимые способности — такие как распознавание мимических выражений (грусть, злость, радость и т.д.), готовность помогать или доверять, а также степень проявления теплых чувств к спутнику жизни. Как свидетельствовали многие из отчетов, введенный с помощью назального спрея окситоцин действительно усиливал у человека социальные способности, что зачастую и предполагалось.
Но затем посыпались неудобные вопросы от нейробиологов. Например: как именно окситоцин поступает из носоглотки в мозг? Исследователей, получавших свои положительные результаты, эти тонкости не особенно заботили. Какая разница? Действует же. Если кокаин при вдыхании поступает в мозг, почему окситоцин не может?
Ответ есть, но он, к сожалению, усложняет жизнь исследователям. Мозг отделен от сосудистой системы хитроумной мембраной — гематоэнцефалическим барьером. Его функция состоит в том, чтобы защищать мозг от инфекций и токсинов. Некоторые химические вещества, в число которых входит кокаин, преодолевают барьер без труда, другие блокируются полностью, третьи проникают со скрипом. Окситоцин относится к третьим. Поэтому введенный в виде назального спрея окситоцин не очень-то способен преодолеть гематоэнцефалический барьер и достичь мозга.
На это исследователи, использовавшие метод назального спрея, отвечали: раз эксперименты увенчались успехом, значит, каким-то образом введенный с помощью спрея окситоцин все же проникает в мозг испытуемого, причем в достаточном количестве, чтобы влиять на поведение. Довод вполне резонный, однако научная осторожность требует пристальнее приглядеться к деталям всех этих успешных экспериментов.
Прежде всего необходимо выяснить следующее:
- Обладают ли эксперименты с интраназальным введением окситоцина достаточной статистической мощностью, чтобы выводы о воздействии введенного таким образом нейропептида на человеческий мозг можно было считать достоверными?
- Как распыленный в носоглотке окситоцин проникает в мозг?
Как показал метаанализ экспериментов с интраназальным введением окситоцина, многие исследования не соответствуют критериям статистической мощности или не безупречны методологически. Уолум, Уолдман и Янг, оглашая результаты недавно проведенного ими метаанализа, высказались без обиняков:
Мы пришли к заключению, что исследованиям с интраназальным введением окситоцина, как правило, недостает статистической мощности. Велика вероятность, что большинство опубликованных результатов подобных исследований не отражает подлинную картину воздействия окситоцина. Таким образом, к сенсационным сообщениям о том, что интраназальная доза окситоцина способна влиять на различные аспекты социального поведения у человека, стоит относиться с долей здорового скептицизма, и мы рекомендовали бы работать над повышением надежности исследований воздействия окситоцина у человека.
Отсюда и повод для беспокойства: положительный, казалось бы, результат может в действительности оказаться статистическим артефактом. Даже в изначальном эксперименте Косфельда, как показывает статистика, воздействие дозы окситоцина на самом деле очень невелико и отклонение от средних величин составляет всего 17%. Неизвестно, какие из опубликованных отчетов содержат ложноположительные результаты. Возможно, в дальнейших экспериментах необходимая статистическая мощность будет обеспечена, поэтому нам остается только ждать, что принесут эти более правильно организованные исследования. Кстати, на отзывы отдельных людей, приобретавших назальный спрей с окситоцином, полагаться тоже нельзя — не только из-за эффекта плацебо, но и потому, что состав подобных спреев никак не регламентирован, а значит, может быть совершенно непредсказуемым.
Вопрос насчет гематоэнцефалического барьера остается открытым: может ли какое-то количество окситоцина просачиваться сквозь него? На данный момент никакого пути проникновения окситоцина в мозг — или, точнее, в те области мозга, где есть рецепторы, с которыми окситоцин должен связываться, — в ходе исследований не обнаружено. Однако прояснить этот вопрос необходимо как можно скорее, если мы собираемся всерьез полагаться на результаты интраназального метода.
Поскольку нарушением социального взаимодействия страдают аутисты, исследователи задумались о перспективах применения окситоцина в лечебных целях при аутических расстройствах. Но несмотря на надежду, которую пробудили скромные положительные результаты первых изысканий, при надлежащем проведении экспериментов сенсационные результаты, увы, не подтвердились. Кроме того, генетические тесты не подтверждают гипотезу, что у людей с расстройствами аутистического спектра, или РАС, понижен уровень окситоцина или число окситоциновых рецепторов. И хотят генетические варианты количества окситоцина и его рецепторов действительно коррелируют с нарушением социализации, эта корреляция не является ни типичной, ни специфичной для обладателей РАС. Соответственно можно предположить, что аутизм обусловлен чем-то более глубинным, чем нарушение социального взаимодействия.
Иными словами, такие нарушения, которые мы наблюдаем у аутистов, скорее всего, связаны с другими отклонениями, а не с генетическими вариантами, видоизменяющими конкретно окситоцин и его рецепторы.
Если плотность окситоциновых рецепторов в прилежащем ядре так сильно влияет на социальное поведение у степных полевок, логично полюбопытствовать и насчет человека: какова плотность окситоциновых рецепторов в нашем прилежащем ядре и какова ее вариабельность в разных популяциях? Как ответить на этот вопрос?
На данном этапе идентифицировать рецепторы можно только при посмертном вскрытии, но не в живой ткани. Определение положения рецепторов предполагает внедрение в мозг радиоактивной метки. Эта метка предназначена для связи исключительно с искомым белком, таким как рецептор к окситоцину. При вскрытии ткань мозга нарезается тонкими слоями, чтобы найти радиоактивную метку и, следовательно, рецептор. В одном из недавних исследований поиск окситоциновых рецепторов проводился в тканях двух скончавшихся женщин. Рецепторы были обнаружены и в прилежащем ядре, и в миндалине, и в гипоталамусе; их плотность оказалась сопоставимой с плотностью у степных полевок и обезьян прыгунов. Начало обнадеживающее. Однако по выборке всего из двух образцов далеко идущие выводы насчет человека делать рано.
В ряде экспериментов ученые пытались определить, меняется ли уровень окситоцина в человеческом мозге под влиянием тех или иных социальных взаимодействий. Подскакивает ли он, скажем, после приятного массажа или объятий, падает ли, когда нас в упор не замечают на вечеринке? По этическим причинам брать пробы мозговой жидкости исследователи не могут, поскольку для этого требуется спинномозговая пункция — процедура, выполняемая медицинским специалистом, сопряженная со значительным риском и вызывающая постоперационные головные боли. Но возможно, существует какой-то косвенный показатель окситоцина в мозге? Например, если отслеживать колебания его уровня в крови? Уж кровь-то для анализа можно взять без проблем.
Идея заманчивая, однако беда в том, что путь поступления окситоцина в организм не совпадает с путем его высвобождения в мозге, и, насколько нам известно, два эти пути никак не согласованы между собой. Соответственно уровень окситоцина в крови мало что скажет нам о его уровне в мозге. Измерить количество окситоцина можно в моче и слюне. Но и тут мы не будем знать наверняка, насколько точно эти показатели отражают уровень окситоцина в тех областях мозга, где вещество действует. Количество окситоцина в моче и в мозге может тесно коррелировать, а может не коррелировать совсем. Вполне вероятно, что эту методологическую проблему скоро удастся решить.
Как ни досадны все эти претензии, нельзя не признать, что надежность данных целиком и полностью зависит от методов, которыми они получены.
Восторженные описания результатов не делают их более убедительными. А вот терпение рано или поздно вознаграждается, поэтому, вероятно, разумнее быть немного скептиком, чем покупаться на сенсации.
И хотя многие исследователи были бы несказанно рады найти этически приемлемый способ получать надежные данные о человеке и его окситоциновой системе на нейронном уровне, пока нам приходится в основном оперировать данными, полученными от обезьян, грызунов и других млекопитающих. Стратегия, возможно, далекая от идеала, но продуктивная, при условии, что мы не будем забывать: наши умозаключения строятся на имеющихся у нас знаниях о сходстве в устройстве мозга у животных и человека.
Элементы совести
Нейронные сети, отвечающие за привязанность и формирование социальных связей, обеспечивают мотивационный и эмоциональный фундамент для социальности, на котором строятся социальные практики, нравственные ограничения и нормы. Если бы млекопитающие не испытывали настоятельной потребности принадлежать к обществу и не заботились о благополучии родных и близких, у нравственной ответственности не было бы точки опоры.
В ответ на полученный опыт механизмы научения, опирающиеся на платформу заботы о других, выстраивают в мозге сложную модель социального мира, содержащую эмоции, нравственные ценности и социальные практики. Благодаря этой внутренней модели мы догадываемся о чувствах и намерениях окружающих и ориентируемся в социальном мире. Когда животные держатся вместе, они менее тревожны и более доверчивы. Следовательно, сотрудничество, груминг, готовность делиться едой и защищать друг друга возникают там, где преобладает доверие.
Формирование социальных связей и, как следствие, беспокойство и стремление сохранить их — крайне важное свойство человеческой природы. Тем не менее наша принадлежность обществу благополучно уживается с заботой о себе. Мы не перестанем думать о себе только потому, что связаны с другими. Всем нам приходится считаться с тем, что забота о себе и забота о других находятся на разных чашах весов, порой с трудом удерживая баланс. Переусердствуешь в одном, и тебя обвинят в эгоизме. Перестараешься в другом, и тебя упрекнут в пренебрежении собственными интересами ради безрассудной благотворительности.
Приобретенные модели заботливого поведения — привычки и нормы — формируются в процессе нашего развития, когда мы узнаем, как вести себя с другими. Система вознаграждения закрепляет социальные нормы посредством механизмов подражания и «кнута и пряника» — удовольствия от общественного одобрения и страданий от общественного порицания. Со временем мы начинаем испытывать неприятную тревогу, когда у нас возникнет искушение украсть или солгать, а собираясь утешить пострадавшего друга или помочь родителям с новорожденным, заранее ощущаем удовлетворение. Постепенно социальное поведение становится все более сложным. Благодаря коре головного мозга нам удается проявить в заботе гибкость и интеллект.
В совокупности нейронные системы, отвечающие за социальность и заботу о себе, — и за усвоение социальных норм, — создают то, что мы называем совестью. В этом смысле совесть — это структура в мозге, посредством которого наши инстинкты заботы о себе и других в ходе развития, подражания и научения принимают конкретные поведенческие формы.