Побеждать Дракона

Некоторое время назад коллеги из Katabasia опубликовали статью о фильме "Убить дракона" и пьесе-первоисточнике "Дракон", и по итогу у нас состоялась небольшая дискуссия, за которую я очень благодарен, ибо она помогла мне наконец ясно сформулировать несколько ключевых моментов – которыми и поделюсь с вами.

Поводом к дискуссии стал финал статьи – вот этот, созвучный, думаю, восприятию многих:

Мы встречали мнение, будто у фильма «Убить дракона» открытый финал. Увы, это не так. Но чтобы понять его, нужно знать пьесу — обратиться к одной из первых фраз, которые произносит Дракон, рассказывая, что он — друг детства всех своих жертв, их родителей, дедов, прадедов. Это добавляет пессимистической прозорливости и пронзительности посылу Захарова: наш вот Дракон тоже был тридцать лет назад убит, но воскрес — друг детства всех наших старших родственников. А ещё это добавляет пессимистичности самому фильму: в финале мы видим дракона о двух головах, запускающим себя в виде пока ещё воздушного змея с целой толпой ребятни. Одна из этих голов — бывший рыцарь Ланцелот…

Дело в том, что я как раз вижу концовку фильма совершенно иначе, и видится она мне более мудрой, чем и несколько наивный «прогрессорский» оптимизм сказки Шварца, и «шопенгауэровски» пессимистичная трактовка.

При глубочайшем уважении к Евгению Львовичу Шварцу, тут, кажется, у нас пример той самой ситуации «фильм лучше книги». Во-первых, захаровский фантасмагорический спектакль, как по мне, производит более сильный эффект, чем сказочно-«средневековые» декорации Шварца. Об этом есть и в исходной статье, в том числе и о смешении времён и культур в фильме, делающим историю буквально «на все времена» – нечто похожее было в экранизации Шекспира “Тит, правитель Рима” с Хопкинсом и Лэнг.

(Кстати говоря, на мой взгляд ближе всего к знаменитой захаровской «пенталогии» будет творчество Терри Гиллиама: при всём качественном и количественном различии изобразительных средств, у них есть много общего и в форме, и в содержании. По крайней мере, я легко могу представить ту Universe next door, в которой Гиллиам снял бы “Дракона” и “Свифта”, а Марк Захаров – “Дон Кихота”.)

Но ещё важнее те изменения, которые внёс в исходный – блестящий, конечно – материал Шварца Григорий Горин. Вот, например, маленькая деталь: диалог Ланцелота с Генрихом. В пьесе в ответ на нетленное "Всех учили. Но почему ты оказался первым учеником?" Генрих говорит: "Пойдем, папа, он ругается". А вот в фильме оглядывается на уходящего рыцаря и с нажимом отвечает, повторяя: «Потому что нас так учили!». Учили не только быть фашистами, но и быть первыми в этом, вот о чем он пытается рыцарю сказать.

Ключевая разница, конечно, в финале, особенно в том, как ведёт себя рыцарь. В пьесе, как заметили некоторые собеседники, Ланцелот этакий «мужик», герой со стержнем, берущий на себя в итоге трудную работу, «хуже вышивания», проявляющий непреклонную волю к тому, чтобы исправить горожан. А вот в фильме, дескать, он какой-то лоховатый, не вполне уверенный, а в итоге озлобляется и падает, превращаясь в нового Дракона не просто в глазах горожан, а внутренне. Ведь так? Так, да не так.

Ланцелот почти стал новым Драконом не в самом конце фильма, а чуть раньше, когда он в отчаянии и злости обрушивает на граждан свой намертво врезающийся в память спич:

Да вы что? Вы уже год как свободные люди! Вы же свободные люди!.. Встать! Вы рабы! Вы... Вы не люди... вы бараны... стадо скотов! Да поймите же, он здесь! Я сейчас заставлю каждого это понять и убить Дракона в себе! В СЕБЕ, вы это понимаете?

И чувства его очень понятны, мы это сейчас едва ли не каждый день ощущаем, хоть мы и никакие не Ланцелоты. Отчаяние, бессилие, досада при виде того, как люди превратились в зомби.

Но следом Эльза отворачивается от рыцаря, выплёскивая ему в лицо напиток, и это служит своеобразным дзенским «ударом палкой». Ланцелоту в этот момент становится ясно, что в принципе невозможно ЗАСТАВИТЬ человека быть свободным. Любая попытка принуждения к свободе - это опять он, звероящер.

А вот научить, показать — может быть, и можно. В отличие от шварцевского финала, у Горина эпилогом идёт гениальная сцена с детьми.

―Ну? Что, прохожий, всё сначала, а? Может быть, не сейчас? Всё-таки дети... Потом?

―Нет, сейчас!

―Ну, значит, теперь-то и начнётся... самое интересное. Готовьсь!

Не ждать пока подрастут, пока станут такими горожанами как те. Пока есть шанс, можно побороться, но это неосуществимо с помощью принуждения — ну вот они и идут вместе. И это именно открытый финал.

Но не значит ли это, что взрослые «списаны», что у них нет шансов, они искалечены навсегда, и только за детей можно бороться? На мой взгляд, нет. Шанс есть и у взрослых, но на то они и взрослые, что это уже ИХ шанс и их выбор, а не Дракона и Рыцаря, вот в чём дело.

В другом прекрасном фильме Захарова Медведь говорит Волшебнику, что ради любви к Принцессе он отказался от неё, и в этом, мол, его подвиг. И там герой почти что совершает страшную ошибку, поскольку и он и она вообще-то прекрасно знают, чего желают на самом деле. Медведь даёт слабину, позволяя коварному Демиургу себя заморочить. По счастью, ненадолго, в итоге они бросают вызов этой «реальности» — и побеждают.

А вот Ланцелот, покидая город, не капитулирует, как может показаться, а принимает единственно верное решение. Оставляя горожан наедине с самими собой, он оставляет им и шанс победить Дракона самим в себе. Потому Дракон и обнаруживается уже в другом месте, с детьми, у которых нет ещё шансов сделать самостоятельный выбор, поскольку они не видят вариантов, из которых можно выбирать. Вот он им вариант и покажет. Точнее, они вдвоём покажут.

В этом смысле в финале Рыцарь побеждает — и это не «Дракон о двух головах» уходит за горизонт вместе с детворой. А свобода о двух головах, свобода выбора.

В общем, то, как Горин и Захаров переработали первоисточник Шварца, напоминает "Бойцовский клуб", который в руках Финчера превратился из довольно проходной контркультурной поделки в мудрый, парадоксальный и потому великий фильм. "Убить Дракона" оказывается не просто сказкой с фигой в кармане о трудностях прогрессорства, а настоящей экзистенциальной притчей о Природе и Цивилизации, Контроле и Свободе, Любви и Страхе. Может быть, даже превосходя замысел своих авторов.

Тут как тут не только кафкианские мрачные коаны, но и гностицизм, в том числе диковский с его «вечной Империей» и той самой Ч.Ж.Т. И буддизм, в том числе пелевинский (в первую очередь, "Шлем Ужаса" с Тезеем и Минотавром и "Бэтман Аполло").  И дискордианская философия порядка и беспорядка...

Да и самые парадоксальные и интересные версии христианства и люциферианства тоже здесь уместны – в конце концов, понятно ведь, что символы здесь можно без особых трудностей поменять местами, и Рыцарь столь же хорошо послужит воплощением «сапога, топчущего лицо», ну а про Дракона вы и так понимаете, если что, это к Блейку и Мильтону. Или к Максимилиану Волошину:

Любите Дьявола. Одной любовью

Спасётся мир. А этот мир есть плоть

Страдающего Сатаны. Христос

Распят на теле Сатаны. Крест – Сатана.

Воистину вам говорю: покамест

Последняя частица слепого вещества

Не станет вновь чистейшим из сияний,

«Я» человека не сойдёт с креста.

Зло – вещество. Любовь – огонь. Любовь

Сжигает вещество: отсюда гарь и смрад.

Грех страден потому, что в нём огонь любви.

Где нет греха, там торжествует Дьявол.

Прочитав эти стихи, взгляните ещё раз на гениальную афишу к фильму Захарова, совершенно алхимическую или юнгианскую, кому как больше нравится.

А что в итоге – можно ли убить Дракона, не став Драконом самому? Я бы предложил такое решение этого коана: Дракона нельзя победить в смысле совершенного времени (perfect tense), но можно и нужно непрерывно (continuous) побеждать.

Победа над Драконом – это не результат, а процесс. Именно он называется Жизнь.