По-своему исследователь

Херман Чаунс верил в предчувствия. Иногда они сбывались, иногда — нет. Примерно пятьдесят на пятьдесят. Однако, учитывая, что верный ответ приходилось выуживать из целой вселенной разных возможностей, пятьдесят на пятьдесят — очень даже неплохо.

Чаунс не всегда радовался своей способности так, как, казалось, следовало бы ожидать. Слишком дорого она ему обходилась. Люди ломали голову над проблемой, никак не могли с ней справиться и обращались к нему: «А как по-вашему, Чаунс? Включите-ка свою старушку интуицию!» А если он предлагал пустышку, ответственность возлагалась на него без всякой пощады.

Его обязанности полевого исследователя только ухудшали положение. «Думаете, эта планета заслуживает внимания? Как вы считаете, Чаунс?» А потому он почувствовал только облегчение, когда против обычного получил двухместное назначение (то есть в экспедицию без приоритетности, когда никто на тебя не давит), а в партнеры — Аллена Смита.

Смит был таким же практично-прозаичным, как его фамилия. В первый же день после отлета он сказал Чаунсу:

— Дело в том, что блоки памяти у вас в мозгу всегда в полной готовности. Столкнувшись с проблемой, вы в поисках решения вспоминаете куда больше мелочей, чем мы, остальные. Называть это предчувствием — значит ссылаться на нечто мистическое, чего на самом деле и в помине нет. — Смит провел ладонью по своим зализанным кверху волосам. Волосы у него были тонкие и прилегали к голове плотной шапочкой.

Чаунс, волосы которого отличались буйностью, а курносый нос был чуть сдвинут в сторону, ответил мягко (его обычный тон):

— Я думаю, не телепатия ли это?

— Что?!

— Ну, какое-то подобие…

— Чушь! — объявил Смит с безапелляционной насмешкой (его обычный тон). — Ученые разыскивали фактор пси больше тысячи лет и ничего не нашли. Его просто не существует — ни прекогниции, ни телекинеза, ни ясновидения, ни телепатии.

— Не спорю, но подумайте вот о чем. Если я получаю картину того, о чем думает каждый в данной группе людей — даже сам того не сознавая, — то интегрирую всю информацию и делаю вывод. Таким образом я знаю больше любого члена группы, а потому могу судить о проблеме яснее остальных… иногда.

— У вас есть хоть какое-нибудь доказательство этому?

Чаунс посмотрел на него кроткими карими глазами и ответил:

— Только предчувствие.

Они хорошо ладили друг с другом. Чаунса устраивала бодрая практичность Смита, а тот снисходительно принимал логические построения своего партнера. Они часто расходились во мнении, но не ссорились.

Даже когда они достигли своей цели — шарового звездного скопления, которое никогда прежде не знало выбросов энергии ядерного реактора, созданного людьми, нарастающее напряжение не вызвало разлада.

— Любопытно, — сказал Смит, — что они делают со всеми этими данными там, на Земле? Иногда все это кажется пустой тратой времени.

— Земля только-только начинает выходить в космос, — ответил Чаунс. — Невозможно предсказать, насколько далеко распространится человечество по Галактике, например, за миллион лет. Все данные, которые мы получим о любом мире, когда-нибудь могут оказаться критически важными.

— Ну, просто реклама, предлагающая поступить в бригады исследователей! По-вашему, туг может найтись что-то интересное? — Смит кивнул в сторону видеотабло, в центре которого уже довольно близкое скопление смахивало на крупицы рассыпанного талька.

— Может быть. У меня есть предчувствие… — Чаунс умолк, сглотнул, поморгал и смущенно улыбнулся.

Смит раздраженно фыркнул:

— Давайте запеленгуем ближайшую звездную группу и пройдем наугад сквозь наиболее плотную ее часть. Десять против одного, что отношение Маккомина будет ниже двух десятых.

— Проиграете, — пробормотал Чаунс.

Его охватило волнение, которое всегда возникало в тот момент, когда перед ними должны были раскинуться новые миры, — чувство очень заразительное и каждый год одурманивавшее сотни юнцов. Юнцы — и он когда-то был таким — рвались в бригады, торопясь увидеть миры, которые их потомки когда-нибудь назовут своими. Каждый по-своему исследователь.

Они взяли пеленг, осуществили свой первый ближний гиперпространственный прыжок в шаровое скопление и начали сканировать звезды, выявляя планетные системы. Компьютеры выполняли свою работу, информация непрерывно накапливалась, и все шло привычным удовлетворительным образом, пока в системе 23, вскоре после завершения прыжка, гиператомные двигатели корабля не отключились.

— Странно, — пробормотал Чаунс. — Анализаторы не показывают, что произошло.

Он был совершенно прав: стрелки прихотливо плясали, ни разу не остановившись на значимый момент, так что определить причину отказа двигателей было невозможно. А следовательно, и произвести ремонт.

— Никогда не видел ничего подобного, — проворчал Смит. — Придется все выключить и произвести проверку вручную.

— Почему бы не заняться этим с удобствами? — заметил Чаунс, уже наводя телескопы, — Обычный двигатель в порядке, а в системе имеются две вполне приличные планеты.

— А! Насколько приличные и которые из всех?

— Первая и вторая из четырех. Обе имеют воду и кислород. Первая чуть теплее и больше Земли; вторая чуть холоднее и меньше Земли. Подходит?

— Жизнь?

— И на той и на другой. Во всяком случае, флора.

Смит что-то буркнул себе под нос. Все, впрочем, было достаточно обычным — растительность, как правило, имелась на планетах с водой и кислородом.

И в отличие от животных растительность можно было рассмотреть в телескоп — а вернее, засечь спектроскопически. В растительных организмах за все время были обнаружены только четыре фотохимических пигмента, и каждый легко определялся по характеру отражаемого им света.

— Растительность на обеих планетах принадлежит к хлорофильному типу, не более и не менее! — сказал Чаунс. — Совсем как Земля. Там нам будет уютно.

— Какая ближе? — спросил Смит.

— Вторая, и мы уже летим к ней. У меня предчувствие, что она окажется очень приятным миром.

— С вашего разрешения, я положусь на показания приборов, — сказал Смит.

Однако, по всей видимости, предчувствие в очередной раз не обмануло Чаунса. Планета оказалась приветливой — сложная система океанов и морей обеспечивала климат без значительных температурных перепадов; горные хребты были невысокими и пологими, а распределение растительности указывало на плодородие почв почти повсеместное.

Перед приземлением Чаунс встал у пульта. Вскоре Смит потерял терпение:

— Ну что вы выбираете? Чем одно место хуже другого?

— Я ищу какую-нибудь голую площадку. Для чего выжигать акры растений?

— Ну и сожжете, так что?

— А если не сожгу, так что?

В конце концов Чаунс отыскал голую площадку. И только приземлившись, они обнаружили первые признаки того, на что наткнулись.

— Космос меня побери! — пробормотал Смит.

Чаунс был совсем ошеломлен. Фауна встречалась гораздо реже флоры, и даже проблески разума среди животных казались огромной редкостью. А здесь всего в полумиле от корабля виднелись низкие, крытые листьями хижины — явно плод первобытного разума.

— Надо соблюдать осторожность, — растерянно пробормотал Смит.

— Не думаю, что есть хоть малейшая опасность, — заметил Чаунс и спокойно ступил на поверхность планеты. Смит последовал за ним.

Чаунс с трудом подавлял волнение.

— Потрясающе! До сих пор в лучшем случае сообщали о пещерах или о ветках, сплетенных в подобие шалаша.

— Надеюсь, аборигены безобидны.

— В такой мирной обстановке иначе и быть не может. Вдохните этот воздух!

Всюду вокруг корабля и до самого горизонта, не считая места, где гряда холмов нарушала его ровную линию, простиралась хлорофилловая зелень с ласкающими взгляд бледно-розовыми полосами там и сям. При ближайшем рассмотрении бледно-розовые полосы разделялись на отдельные цветки, изящные и душистые. Только участки непосредственно возле хижин отливали янтарем, напоминающим спелую пшеницу.

Из хижин вышли странные существа и направились к кораблю с какой-то робкой доверчивостью. У них было четыре ноги, скошенное туловище высотой около трех футов, голова с выпуклыми глазами (Чаунс насчитал их шесть), расположенными по ее периметру и способными двигаться одновременно в разные стороны. («Видимо, компенсация неподвижности головы», — подумал Чаунс.)

У каждого животного был раздвоенный на конце хвост, словно разделявшийся на две жилки, которые походили на две натянутые вертикально струны. Жилки непрерывно вибрировали, отчего их трудно было разглядеть.

— Идемте, — сказал Чаунс. — Они нам вреда не причинят, я в этом твердо уверен.

Животные, держась на почтительном расстоянии от людей, окружили их кольцом. Хвосты словно бы жужжали в разных тональностях.

— Возможно, так они общаются друг с другом, — заметил Чаунс. — И по-моему, они явные вегетарианцы. — Он указал на хижину, перед которой маленькая особь, присев на задние конечности, обрывала раздвоенным хвостом колосья и протаскивала каждый через рот, словно человек — кисть смородины.

— Люди едят салат, — возразил Смит, — это ничего не доказывает.

Из хижин появлялись все новые хвостатые существа: несколько секунд стояли, поглядывая на людей, а затем исчезали среди розового и зеленого.

— Вегетарианцы, — твердо сказал Чаунс. — Поглядите, с каким тщанием они ухаживают за главной своей культурой!

Главная культура, как обозначил ее Чаунс, представляла собой кольцо нежно-зеленых узких листьев у самой почвы. Из центра кольца поднимался мохнатый стебель, на котором через двухдюймовые промежутки сидели мясистые бутоны, все в прожилках и словно пульсирующие — такой жизни они были исполнены. Стебель завершался бледно-розовыми цветками, которые, если не считать окраски, даже походили на земные.

Располагались растения рядами и шпалерами с геометрической точностью. Почва возле каждого была аккуратно разрыхлена и присыпана каким-то веществом, которое могло быть только удобрением. Поле исчерчивали продольные и поперечные проходы такой ширины, чтобы по ним могло проходить животное, а по сторонам проходов тянулись узенькие канавки, явно предназначенные для стока воды.

Животные тем временем разошлись по полю и усердно трудились, почти припадая головой к земле. Возле людей их осталось совсем мало.

— Отличные земледельцы, — одобрительно заметил Чаунс.

— Да, недурно, — кивнул Смит и энергичной походкой направился к ближайшему цветку. Он уже протянул руку к бледно-розовым лепесткам, но тут его остановило жужжание жилок, ставшее невыносимо пронзительным, а к его запястью прикоснулся хвост. Прикоснулся мягко, но загораживая растение от Смита.

— Какого космоса… — Смит попятился и уже потянулся за бластером, но тут Чаунс сказал:

— Легче, легче! Причин волноваться нет никаких.

Теперь перед ними собрались шестеро животных, кротко предлагая гостям колосья — кто обвив колос хвостом, кто толкая его мордой.

— Они держатся вполне дружелюбно, — продолжил Чаунс. — Возможно, их обычаи запрещают срывать цветки. Вполне вероятно, что уход за растениями регулируется жесткими правилами. Культура, опирающаяся на земледелие, скорее всего, выработала ритуалы и обряды, обеспечивающие плодородие, и только богу известно, в чем они заключаются. Уход за растениями явно подчинен строгому распорядку — взгляните хотя бы на точно вымеренные ряды… Космос! Какой эффект это произведет дома!

Жужжание жилок вновь стало пронзительным, и существа попятились, а из самой большой хижины в центре появилось еще одно.

— Наверное, вождь, — шепнул Чаунс.

Тот медленно приближался к ним, держа хвост высоко. Каждая жилка обвивала по небольшому черному предмету. В двух шагах от гостей хвост изогнулся в их сторону.

— Это подарок! — изумленно воскликнул Смит. — Чаунс, вы только поглядите!

Но Чаунс уже глядел во все глаза. И еле выговорил:

— Гиперпространственные визиры Гамова! Приборы, стоящие по десять тысяч долларов каждый!

Примерно через час Смит снова вышел из корабля. Еще в дверях он возбужденно закричал:

— Они работают! Безупречно. Мы богаты!

— Я осматривал их хижины, — крикнул в ответ Чаунс, — но больше ни одного не нашел.

— Два — это тоже не кот наплакал. Господи, они же ничем не хуже пачки банкнот!

Однако Чаунс все еще раздраженно посматривал по сторонам, уперев руки в бока. Трое хвостатых следовали за ним из хижины в хижину терпеливо, ни в чем не препятствуя, но неизменно держась между ним и геометрическими рядами бледно-розовых цветков. А теперь они многоглазно уставились на него. Смит сказал:

— К тому же это новейшая модель. Вот посмотрите!

Он указал на выпуклую надпись: «Модель Х-20, производство Гамова, Варшава, европейский сектор».

Чаунс ответил с досадой:

— Меня интересует, как раздобыть еще. Я знаю, они здесь есть. И они мне нужны! — Щеки у него побагровели, он тяжело дышал.

Солнце заходило, температура заметно упала. Смит чихнул, потом чихнул Чаунс.

— Мы простудимся, — прогнусавил Смит.

— Я должен им растолковать! — сказал упрямо Чаунс. Он торопливо проглотил банку свиных сосисок, запил банкой кофе и был готов снова приступить к поискам.

— Еще! — обратился Чаунс к аборигенам, подняв визир и широко разводя руки. Указал на один визир, потом на другой, а потом на разложенные перед ним воображаемые визиры, — Еще!

Затем, когда верхний краешек солнца закатился за горизонт, над полем разнеслось громкое жужжание — все находящиеся там существа наклонили головы, задрали раздвоенные хвосты и завибрировали ими так, что они стали совсем невидимыми в сумеречном свете.

— Какого космоса… — с тревогой пробормотал Смит. — Эй! Поглядите-ка на цветки! — Он снова чихнул.

Бледно-розовые цветки съеживались на глазах. Чаунс повысил голос, перекрикивая шум:

— Возможно, реакция на закат. Вы же знаете, многие цветы на ночь закрываются. А жужжание, вполне возможно, ритуальное прощание с ними на ночь.

Но Чаунса тут же отвлек легкий удар хвоста по запястью. Хвост этот принадлежал существу, подошедшему совсем близко, и теперь задрался, указывая на сверкающую точку в небе над западным горизонтом. Хвост изогнулся, указал на визир, затем вновь нацелился на звезду.

— Ну конечно же! — возбужденно заявил Чаунс. — Другая обитаемая планета. Визиры, наверное, попали сюда оттуда. — И тут, внезапно вспомнив, он вскричал: — Смит! Гиператомные двигатели ведь не работают!

Смит растерянно взглянул на него, будто тоже совсем забыл, потом промямлил:

— Как раз собирался сказать вам. Они в полном порядке.

— Вы их наладили?

— И пальцем к ним не прикасался. Но, проверяя визиры, я включил двигатели, и они заработали. В тот момент я даже внимания не обратил. Совсем из головы вылетело, что они забарахлили. Так или иначе, сейчас они работают.

— Так полетели! — сказал Чаунс, не задумываясь о том, что им следовало бы выспаться.

Полет продолжался шесть часов, и оба не сомкнули глаз. Они не отходили от пультов управления, словно в каком-то наркотическом одурении. И вновь для посадки они подыскали голую площадку.

Снаружи стояла дневная субтропическая жара. Почти рядом мирно струила воды широкая мутная река. Ближний берег представлял собой откос из спекшейся глины, весь в темных провалах.

Люди спустились на поверхность планеты, и Смит хрипло вскрикнул:

— Чаунс! Вы только поглядите!

Чаунс сбросил с плеча его руку и ахнул:

— Те же самые растения. Чтоб мне провалиться! Да, те же бледно-розовые цветки, стебель в бутонах с прожилками, венчик бледно-зеленых листьев внизу. И располагаются в строго геометрическом порядке, почва удобрена, проведены оросительные канавки.

— А мы не ошиблись? — пробормотал Смит. — Описали круг и…

— Поглядите на солнце! Его диаметр вдвое больше. И взгляните вон туда.

Из ближайших провалов в откосе выползали длинные существа ровного светло-коричневого цвета, гибкие и лишенные конечностей, как змеи, диаметром в фут и десяти футов в длину. Оба конца тварей были одинаково тупыми и безликими. Примерно посередине туловища виднелось вздутие. И словно по сигналу, на глазах у исследователей все вздутия расплющились в плоские овалы и как бы треснули, образовав безгубые зияющие пасти, которые открывались и закрывались со звуком, напоминавшим скрежет сухой ветки о сухую ветку в лесу.

Затем, как и на первой планете, видимо, удовлетворив любопытство и успокоив страхи, почти все змееподобные существа заскользили по земле к тщательно обработанному полю с растениями.

Смит чихнул с такой силой, что с рукава его куртки поднялось облачко пыли. Он уставился на него с изумлением и принялся хлопать себя ладонями по груди и бокам.

— Черт, я весь пропылился! — Пыль обволакивала его, точно бледно-розовый туман. — И вы тоже, — добавил он, хлопнув Чаунса по спине.

Оба расчихались.

— Набрались ее на той планете, мне кажется, — сказал Чаунс.

— Того и гляди заработаем аллергию.

— Ни в коем случае! — Чаунс протянул визир в сторону змеев и крикнул: — У вас такие есть?

Некоторое время ничего не происходило. Только пара-другая змеев соскользнули в реку, вынырнули с серебристыми пучками чего-то и подсунули их под себя — видимо, в укрытый там рот.

Все же один змей, более длинный, чем остальные, заскользил по земле к людям, вопросительно приподняв один тупой конец своего туловища и помахивая им из стороны в сторону. Бугор на середине начал вздуваться — сначала медленно, затем стремительно и лопнул пополам с довольно громким хлопком. Там между раздвинувшимися краями виднелись два визира, точные копии первых двух.

— Господи боже ты мой! — ахнул Чаунс. — Просто чудо, верно?

Он торопливо шагнул вперед и протянул руку. Складки, в которых лежали визиры, вспучились, удлинились, превратились в подобие щупалец и потянулись навстречу ему.

Чаунс захохотал. Визиры Гамова! Точь-в-точь как те два!..

— Чаунс, вы меня слышите? — кричал Смит. — Черт подери! Да опомнитесь же!

— Что? — пробормотал Чаунс, вдруг осознав, что Смит докрикивается до него уже больше минуты.

— Да поглядите же на цветы, Чаунс!

Цветки закрывались, как и на первой планете, а змеиные тела поднимались вертикально, балансируя на одном конце и раскачиваясь в прихотливом неровном ритме. Над розовой дымкой видны были только тупые концы.

— Тут уж вы не станете утверждать, что они закрываются из-за приближения ночи. День еще в разгаре.

— Разные планеты, разная флора. — Чаунс пожал плечами, — Пошли! Мы ведь получили тут только два визира. Их должно быть больше!

— Чаунс, пора возвращаться, — Смит встал как вкопанный и крепко ухватил Чаунса за воротник.

Чаунс негодующе повернул к нему побагровевшее лицо:

— Что вы делаете?

— Готовлюсь оглушить вас, если вы сейчас же не вернетесь со мной на корабль.

Чаунс на мгновение застыл в нерешительности, а потом дикое возбуждение в нем поугасло, сменилось апатичностью.

— Ладно, — кивнул он.

Они уже почти выбрались из звездного скопления, когда Смит сказал:

— Ну, как вы?

Чаунс сел на койку и запустил пятерню в волосы.

— Пожалуй, нормально. Во всяком случае, в голове у меня прояснилось. Долго я спал?

— Двенадцать часов.

— А вы?

— Вздремнул немного, — Смит демонстративно обернулся к приборам и что-то настроил, потом добавил неловко: — Вы знаете, что произошло на тех планетах?

— Не поделитесь со мной?

— На обеих планетах, — сказал Смит, — растения были одинаковые. Согласны?

— Безусловно.

— Каким-то образом их пересадили с одной планеты на другую. На обеих они растут одинаково хорошо. Но время от времени — для поддержания жизнедеятельности, думается мне, — должно происходить перекрестное опыление между двумя разновидностями. На Земле такое происходит постоянно.

— Перекрестное опыление?..

— И для его осуществления использовали нас. Мы высадились на одной планете, и нас засыпало пыльцой. Помните, как закрывались цветки? Видимо, после того как выбросили пыльцу, а мы из-за этого расчихались. Затем мы высалились на другой планете и стряхнули пыльцу с одежды. Возникнет новая гибридная разновидность. А мы были просто двумя двуногими пчелами, Чаунс, и исполняли свою обязанность, как опылители.

Чаунс улыбнулся:

— Не слишком завидная роль, если подумать.

— Черт, не в этом дело! Разве вы не видите опасности? Не понимаете, почему мы должны побыстрее добраться домой?

— Почему?

— Потому что организмы не адаптируются, если адаптироваться не к чему. А эти растения, очевидно, адаптировались к межпланетному перекрестному опылению. Нам даже заплатили, как платят пчелам — правда, не нектаром, а визирами Гамова.

— Ну и что?

— А то, что межпланетное опыление невозможно без помощи кого-то или чего-то. На этот раз роль опылителей досталась нам, но мы же первые люди, побывавшие в этом скоплении. Следовательно, прежде это делали какие-то другие существа, которые и пересадили растения с первой планеты на вторую. Значит, где-то в этом скоплении существует разумная раса, уже достигшая уровня космических полетов. И Земля должна об этом знать!

Чаунс медленно покачал головой. Смит нахмурился:

— Какие-нибудь нелогичности в ходе моих рассуждений?

Чаунс зажал голову в ладонях. Вид у него был глубоко несчастный.

— Скажем, вы почти все упустили.

— Что же я упустил? — сердито спросил Смит.

— Ваша теория перекрестного опыления сама по себе логична, но вы кое-чего не учли. Когда мы приблизились к этой солнечной системе, наши гиператомные двигатели отказали, причем приборы не смогли ни определить причины, ни тем более ее устранить. После приземления мы к ним не прикасались. Просто забыли о них. А затем вы включили двигатели, и выяснилось, что они в полном порядке, однако на вас это не произвело никакого впечатления — настолько, что мне вы рассказали об этом лишь несколько часов спустя. Далее: как удачно мы выбрали на обеих планетах место для приземления — возле места обитания группы животных. Счастливый случай? А наша ничем не оправданная уверенность в их дружелюбии? И мы даже вышли на поверхность, не озаботившись проверить, не ядовита ли атмосфера. Но больше всего меня пугает, что я прямо-таки обезумел из-за визиров Гамова. Почему? Конечно, это ценные приборы, но не настолько же! И обычно возможность заработать быстро доллар-другой не приводит меня в исступление.

Смит слушал в тревожном молчании, а теперь сказал:

— Не вижу, как все это увязывается между собой.

— Бросьте, Смит! Вы все прекрасно понимаете. Разве вам не ясно, что нашей психикой кто-то манипулировал?

Губы Смита изогнулись в презрительной усмешке, но на его лице мелькнула тень сомнения.

— Вы опять оседлали своего парапсихологического конька?

— Да, факты — упрямая вещь. Я ведь говорил вам, что мои предчувствия могут быть своего рода зачатками телепатии.

— И это тоже факт? Пару дней назад вы так не считали.

— А теперь считаю. Послушайте, я более восприимчив, чем вы, и поэтому все это подействовало на меня сильнее. Теперь, когда все позади, я лучше понимаю, что произошло, потому что воспринял больше. Ясно?

— Нет, — резко ответил Смит.

— Вы сами сказали, что визиры Гамова послужили нектаром, который подтолкнул нас произвести опыление. Так?

— Нуда.

— В таком случае откуда они там взялись? Земные приборы, и мы даже прочли на них название фирмы и номер модели. Букву за буквой. Но если до нас люди ни разу не побывали в этом скоплении, откуда взялись там визиры? Ни я, ни вы тогда себя об этом не спросили, а вас и сейчас это вроде не беспокоит.

— Ну-у…

— Что вы сделали с визирами, Смит, когда мы вернулись на корабль? Вы забрали их у меня, это я помню.

— Положил их в сейф, — ответил Смит, словно оправдываясь.

— И больше их не вынимали?

— Нет.

— А я?

— Нет, насколько мне известно.

— Даю вам слово, что я к ним не прикасался. Так почему бы не открыть сейф сейчас?

Смит медленно подошел к сейфу, настроенный на отпечатки его пальцев, и не глядя засунул руку внутрь. Выражение на его лице мгновенно изменилось. Вскрикнув, он заглянул в сейф, а затем выгреб его содержимое.

В руках у него были четыре разноцветных камня, более или менее прямоугольной формы.

— Они использовали наши эмоции, чтобы управлять нами, — негромко сказал Чаунс, словно вгоняя слово за словом в упрямый мозг своего собеседника. — Они заставили нас поверить, что атомные двигатели вышли из строя, чтобы мы приземлились на одной из их планет — какой именно, значения не имело, думается мне. Они внушили нам, будто мы держим в руках ценнейшие приборы, чтобы мы обязательно помчались на вторую планету.

— Кто эти «они»? — простонал Смит. — Хвосты или змеюки? Или и те и другие?

— Не те и не другие, — ответил Чаунс. — А растения.

— Растения? Цветки?!

— Разумеется. Мы видели, что два разных вида животных ухаживают за растениями одного вида. Поскольку мы сами животные, то и предположили, что хозяева планет — животные. Но, собственно, с какой стати? Ведь всю выгоду получают растения.

— Мы тоже ухаживаем за растениями на Земле, Чаунс.

— Но мы эти растения едим.

— А может, эти животные тоже их едят?

— Скажем, я знаю, что они их не едят, — возразил Чаунс. — Нами они управляли очень умело. Вспомните, как я искал для посадки бесплодную площадку.

— Я такой потребности не испытывал.

— У пульта стояли не вы, а потому они вами не интересовались. И вспомните, мы не заметили пыльцы, хотя были обсыпаны ею, и продолжали не замечать, пока не высадились на второй планете. А тогда по приказу стряхнули ее.

— Ничего более невозможного я и представить себе не могу.

— Почему невозможного? Мы не связываем интеллект с растениями, потому что у них нет нервной системы. Но у этих она, вероятно, есть. Вспомните бутоны на стеблях. Ну и растения неподвижны. Но это им не мешает, если у них развились парапсихологические способности и они подчиняют себе животных, обладающих способностью двигаться. Их окружают заботой, удобряют, поливают, опыляют и так далее. Животные преданно ухаживают за растениями и счастливы, потому что им внушают ощущение счастья.

— Мне вас жаль, — глухо произнес Смит, — Если вы попробуете рассказать эту сказочку на Земле, то… Мне вас жаль.

— У меня нет никаких иллюзий, — пробормотал Чаунс, — И все же… Я обязан предупредить Землю. Вы видели, что они делают с животными.

— По-вашему, превращают в рабов?

— Хуже того. Либо хвостатые, либо змееподобные, либо и те и другие наверняка когда-то находились на достаточно высоком уровне развития и совершали космические полеты. Иначе растения не могли бы оказаться на обеих планетах. Но стоило растениям развить пси-фактор, как всему этому пришел конец. Возможно, эти растения были мутантами. Животные на стадии овладевания атомом становятся опасными. А потому их заставили забыть и превратили в то, что мы видели. Черт побери, Смит! Эти растения — самое опасное, что только есть во Вселенной. Землю необходимо предупредить о них, ведь и другие земляне могут посетить это скопление.

Смит засмеялся:

— Знаете, вы попали пальцем в небо. Если эти растения действительно подчинили нас себе, почему они отпустили нас, не воспрепятствовали нам предупредить других?

Чаунс запнулся.

— Не знаю, — наконец выдавил он.

Смит успокоился.

— На минуту, готов признаться, я было вам поверил.

Чаунс энергично потер затылок. Почему их отпустили? И, если на то пошло, почему он испытывает такое непреодолимое стремление как можно скорее предупредить Землю об опасности, с которой земляне вряд ли соприкоснутся раньше чем через тысячу лет?

Он отчаянно напрягал мысли, и что-то забрезжило. Чаунс попытался нащупать смутную идею, но она ускользнула. На мгновение он с отчаянием подумал, что ее словно вытолкнули из его мозга, но затем и это ощущение пропало.

Он знал только, что корабль должен двигаться с предельной скоростью, что им необходимо торопиться.

И вот после неисчислимых лет вновь сложились необходимые условия. Протоспоры двух разнопланетных разновидностей материнского растения встретились, смешались, вместе проникли в одежду, волосы и корабль новых животных. И почти сразу же образовались гибридные споры. Только им была дана способность потенциально приспособиться к условиям новой планеты.

Теперь споры тихо ждали на корабле, который вместе с существами, чье сознание находилось в плену последнего импульса материнского растения, мчал их на предельной скорости к новому спелому миру, где свободно движущиеся твари будут заботливо предупреждать все их нужды.

Споры ждали с растительным терпением (всепобеждающим терпением, о каком понятия не имеет ни одно животное), ждали прибытия на новый мир — каждая по-своему исследователь.