По ком звонит колокол

17

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь

Теперь в пещере стало тихо, было слышно только, как шипит снег, падая сквозь отверстие в своде на горячие угли.
— Пилар, — сказал Фернандо. — Мяса там не осталось?
— А, отвяжись, — сказала женщина.

Но Мария взяла миску Фернандо, подошла с ней к котлу, отставленному с огня, и ложкой зачерпнула жаркого. Потом оставила миску перед Фернандо и погладила его по плечу, когда он нагнулся над столом. С минуту она постояла около Фернандо, не снимая руки с его плеча. Но Фернандо даже не взглянул на нее. Он был занят едой.
Агустин стоял около очага. Остальные сидели за столом. Пилар села напротив Роберта Джордана.
— Ну, Ingles, — сказала она, — вот ты и увидел его во всей красе.

— Что он теперь сделает? — спросил Роберт Джордан.
— Все, что угодно, может сделать. — Женщина опустила глаза. — Все, что угодно. Он теперь на все способен.
— Где у вас пулемет? — спросил Роберт Джордан.
— Вон там, в углу, завернут в одеяло, — сказал Примитиво. — Он тебе нужен?
— Пока нет, — сказал Роберт Джордан. — Я только хотел знать, где он.
— Он здесь, — сказал Примитиво. — Я внес его сюда и завернул в свое одеяло, чтобы механизм не заржавел. Диски вон в том мешке.

— На это он не пойдет, — сказала Пилар. — С maquina он ничего не сделает.
— Ты же сама говоришь, что он способен на все.
— Да, — сказала она. — Но он не умеет обращаться с maquina. Швырнуть бомбу — это он может. Это на него больше похоже.
— Дураки мы и слюнтяи, что его не убили, — сказал цыган. До сих пор он не принимал участия в разговоре. — Надо было, Роберто, убить его вчера вечером.
— Убей его, — сказала Пилар. Ее большое лицо потемнело и осунулось. — Теперь я тоже за это.

— Я был против, — сказал Агустин. Он стоял возле очага, опустив свои длинные руки, и его щеки, затененные ниже скул щетиной, в отблеске огня казались ввалившимися. — Но теперь я тоже за это, — сказал Агустин. — Он гнусный человек, и он нам всем хочет погибели.
— Пусть все скажут. — Голос у Пилар был усталый. — Ты, Андрес?
— Matarlo
[57]
, — кивнув головой, сказал старший из двух братьев, тот, у которого темные волосы узким мысом росли на лбу.
— Эладио?

— Тоже, — сказал младший брат. — Он очень опасный человек. И пользы от него мало.
— Примитиво?
— Тоже.
— Фернандо?
— А нельзя ли его арестовать? — спросил Фернандо.
— А кто будет стеречь арестованного? — сказал Примитиво. — Для этого надо, по крайней мере, двух человек. И что с ним делать дальше?
— Продать фашистам, — сказал цыган.
— Еще чего не хватало, — сказал Агустин. — Не хватало нам такой мерзости!

— Я только предлагаю, — сказал цыган Рафаэль. — По-моему, фашисты с радостью за него уцепятся.
— Довольно, перестань, — сказал Агустин. — Мерзость какая!
— Уж не мерзостнее, чем сам Пабло, — оправдывался цыган.
— Одной мерзостью другую не оправдаешь, — сказал Агустин. — Ну, все высказались. Остались только старик и Ingles.
— Они тут ни при чем, — сказала Пилар. — Он их вожаком не был.
— Подождите, — сказал Фернандо. — Я еще не кончил.

— Ну, говори, — сказала Пилар. — Говори, пока он не вернулся. Говори, пока он не швырнул сюда ручную гранату и мы не взлетели на воздух вместе с динамитом и со всем, что тут есть.
— По-моему, Пилар, ты преувеличиваешь, — сказал Фернандо. — Я не думаю, чтобы у него были такие намерения.
— Я тоже не думаю, — сказал Агустин. — Потому что тогда и вино взлетит на воздух, а на вино его скоро опять потянет.

— А что, если его отдать Эль Сордо, а Эль Сордо пусть продает его фашистам, — предложил Рафаэль. — Выколем ему глаза, тогда с ним легко будет справиться.
— Замолчи, — сказала Пилар. — Когда я тебя слушаю, у меня такое в душе подымается, — а всему виной твоя мерзость.
— Фашисты все равно гроша ломаного за него не дадут, — сказал Примитиво. — Это уже другие пробовали, и ничего не выходило. Расстреляют заодно и тебя, только и всего.

— А по-моему, за слепого сколько-нисколько, а дадут, — сказал Рафаэль.
— Замолчи, — сказала Пилар. — И если ты хоть раз заикнешься об этом, можешь убираться отсюда вместе с ним, с Пабло.
— А ведь сам Пабло выколол глаза раненому guardia civil, — стоял на своем цыган. — Ты что, забыла?
— Перестань, — сказала ему Пилар. Ей было неприятно, что об этом говорят при Роберте Джордане.
— Мне не дали договорить, — перебил их Фернандо.
— Говори, — ответила ему Пилар. — Говори, кончай.

— Поскольку арестовывать Пабло не имеет смысла, — начал Фернандо, — и поскольку использовать его для каких-либо сделок…
— Кончай, — сказала Пилар. — Кончай, ради господа бога!
— …было бы постыдно, — спокойно продолжал Фернандо, — я склоняюсь к тому мнению, что Пабло надо ликвидировать, чтобы обеспечить успешное проведение намеченной операции.
Пилар посмотрела на маленького человечка, покачала головой, закусила губу, но промолчала.

— Таково мое мнение, — сказал Фернандо. — Полагаю, есть основания видеть в Пабло опасность для Республики…
— Матерь божия! — сказала Пилар. — Вот язык у человека! Даже здесь умудрился бюрократизм развести!
— …ибо это явствует как из его слов, так и из его недавних действий, — продолжал Фернандо. — И хотя он заслуживает благодарности за свои действия в начале движения и вплоть до последних дней…
Не вытерпев, Пилар отошла к очагу. Через минуту она снова вернулась на прежнее место.

— Фернандо, — спокойно сказала она и поставила перед ним миску. — Вот тебе мясо, сделай милость, заткни им себе рот чинно и благородно и молчи. Мы твое мнение уже знаем.
— Но как же… — начал Примитиво и запнулся, не кончив фразу.
— Estoy listo, — сказал Роберт Джордан. — Я готов сделать это. Поскольку вы все решили, что так нужно, я согласен оказать вам эту услугу.

Что за дьявол, подумал он. Наслушавшись Фернандо, я и сам заговорил на его лад. Должно быть, это заразительно. Французский — язык дипломатии. Испанский — язык бюрократизма.
— Нет, — сказала Мария. — Нет.
— Это не твое дело, — сказала девушке Пилар. — Держи язык на привязи.
— Я сделаю это сегодня, — сказал Роберт Джордан. Он увидел, что Пилар смотрит на него, приложив палец к губам. Она указывала глазами на вход.

Попона, которой был завешен вход, отодвинулась, и в пещеру просунулась голова Пабло. Он ухмыльнулся им всем, пролез под попоной и опять приладил ее над входом, повернувшись к ним спиной. Потом стащил с себя плащ через голову и стряхнул с него снег.
— Обо мне говорили? — Он обратился с этим вопросом ко всем. — Я помешал?!
Никто не ответил ему, и, повесив свой плащ на колышек, вбитый в стену, он подошел к столу.
— Que tal?
[58]

— спросил он, взял свою кружку, которая стояла на столе пустая, и хотел зачерпнуть из миски вина. — Тут ничего нет, — сказал он Марии. — Пойди налей из бурдюка.

Мария взяла миску, подошла с ней к пыльному, сильно растянутому, просмоленному до черноты бурдюку, который висел на стене шеей вниз, и вытащила затычку из передней ноги, но не до конца, а так, чтобы вино лилось в миску тонкой струйкой. Пабло смотрел, как она стала на колени, смотрел, как прозрачная красная струя быстро льется в миску, закручиваясь в ней воронкой.
— Ты потише, — сказал он ей. — Там теперь ниже лопаток.
Все молчали.

— Я сегодня выпил от пупка до лопаток, — сказал Пабло. — На целый день хватило работы. Что это с вами? Язык проглотили?
Все по-прежнему молчали.
— Заткни покрепче, Мария, — сказал Пабло. — Как бы не пролилось.
— Теперь вина у тебя будет много, — сказал Агустин. — Хватит напиться.
— У одного язык нашелся, — сказал Пабло и кивнул Агустину. — Поздравляю. Я думал, вы все онемели от этого.
— От чего от этого? — спросил Агустин.
— От того, что я пришел.
— Думаешь, нам так уж важно, что ты пришел?

Может быть, Агустин подхлестывает себя, думал Роберт Джордан. Может быть, он хочет сделать это сам. Ненависти у него достаточно. Я ничего такого к Пабло не чувствую, думал он. Да, ненависти у меня нет. Он омерзителен, но ненависти к нему у меня нет. Хотя эта история с выкалыванием глаз говорит о многом. Впрочем, это их дело — их война. Но в ближайшие два дня ему здесь не место. Пока что я буду держаться в стороне, думал он. Я уже свалял сегодня дурака из-за него и готов разделаться с ним. Но заводить эту предварительную дурацкую игру я не стану. И никаких состязаний в стрельбе, и никаких других глупостей здесь, около динамита, тоже не будет, Пабло, конечно, подумал об этом. А ты подумал? — спросил он самого себя. Нет, ни ты не подумал, ни Агустин. Значит, так вам и надо.

— Агустин, — сказал он.
— Что? — Агустин отвернулся от Пабло и хмуро взглянул на Роберта Джордана.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказал Роберт Джордан.
— Потом.
— Нет, сейчас, — сказал Роберт Джордан. — Por favor
[59]
.
Роберт Джордан отошел к выходу, и Пабло проводил его взглядом. Агустин, высокий, с ввалившимися щеками, встал и тоже пошел к выходу. Он шел неохотно, и вид у него был презрительный.
— Ты забыл, что в мешках? — тихо, так, чтобы другие не расслышали, сказал ему Роберт Джордан.

— А, туда твою! — сказал Агустин. — Привыкнешь и не вспоминаешь.
— Я сам забыл.
— Туда твою! — сказал Агустин. — Ну и дураки мы! — Он размашистой походкой вернулся назад и сел за стол. — Выпей вина, Пабло, друг, — сказал он. — Ну, как лошади?
— Очень хорошо, — сказал Пабло. — И метель начала затихать.
— Думаешь, совсем затихнет?
— Да, — сказал Пабло. — Сейчас уже не так метет и пошла крупа. Ветер не уляжется, но снег перестанет. Ветер переменился.

— Думаешь, прояснится к утру? — спросил его Роберт Джордан.
— Да, — сказал Пабло. — Погода будет холодная и ясная. Ветер еще не раз переменится.

Полюбуйтесь на него, думал Роберт Джордан. Теперь он само дружелюбие. Тоже переменился вместе с ветром. Он закоренелый убийца и с виду свинья свиньей, но чувствителен, как хороший барометр. Да, думал он, свинья тоже умное животное. Пабло ненавидит нас, а может быть, только наши планы, и оскорблениями доводит дело до того, что мы готовы его убить. Но тут он останавливается, и все начинается сначала.
— Нам повезет с погодой, Ingles, — сказал Пабло Роберту Джордану.
— Нам? — сказала Пилар. — Нам?

— Да, нам. — Пабло ухмыльнулся, взглянув на нее, и отпил вина из кружки. — А почему нет? Я все обдумал, пока ходил к лошадям. Почему бы нам не столковаться?
— В чем? — спросила женщина. — В чем?
— Во всем, — сказал ей Пабло. — Вот, например, насчет моста. Я теперь с тобой заодно.
— Теперь ты с нами заодно? — сказал Агустин. — После всего, что наговорил?
— Да, — ответил ему Пабло. — После того, как погода переменилась, я с вами заодно.
Агустин покачал головой.

— Погода, — сказал он и опять покачал головой. — И после того, как я бил тебя по зубам?
— Да. — Пабло ухмыльнулся, глядя на него, и потрогал пальцами губы. — И после этого.
Роберт Джордан наблюдал за Пилар. Она смотрела на Пабло, точно это был какой-то диковинный зверь. С ее лица все еще не сошло то выражение, которое появилось на нем, когда заговорили о выколотых глазах. Она покачала головой, словно стараясь отделаться от этого, потом откинула голову назад.
— Слушай, ты, — сказала она Пабло.

— Да, женщина?
— Что с тобой творится?
— Ничего, — сказал Пабло. — Я передумал. Вот и все.
— Ты подслушивал, — сказала она.
— Да, — ответил он. — Только ничего не расслышал.
— Ты боишься, что мы убьем тебя.
— Нет, — ответил он и посмотрел на нее поверх кружки с вином. — Этого я не боюсь. Ты сама знаешь.

— Тогда что же с тобой делается? — сказал Агустин. — То ты, пьяный, накидываешься на нас всех, отступаешься от дела, недостойно говоришь о нашей смерти, оскорбляешь женщин, мешаешь нам сделать то, что нужно сделать…
— Я был пьян, — сказал Пабло.
— А теперь…
— Теперь я не пьян, — сказал Пабло. — И я передумал.
— Пусть тебе другие верят. Я не поверю, — сказал Агустин.
— Верь не верь — твое дело, — сказал Пабло. — Но, кроме меня, до Гредоса тебя никто не проведет.
— До Гредоса?

— После моста только туда и можно будет податься.
Вопросительно глядя на Пилар, Роберт Джордан поднял руку, но так, что Пабло этого не видел, и постучал пальцем по своему правому уху.
Женщина кивнула. Потом кивнула еще раз. Она сказала что-то Марии, и девушка подошла к Роберту Джордану.
— Она говорит: конечно, слышал, — сказала Мария на ухо Роберту Джордану.
— Значит, Пабло, — степенно заговорил Фернандо, — ты теперь с нами заодно и согласен принять участие во взрыве моста?

— Да, друг, — сказал Пабло. Он посмотрел на Фернандо в упор и кивнул головой.
— Честное слово? — спросил Примитиво.
— Честное слово, — ответил ему Пабло.
— И ты думаешь, что все сойдет хорошо? — спросил Фернандо. — Ты теперь веришь в это?
— Конечно, — сказал Пабло. — А ты разве не веришь?
— Верю, — сказал Фернандо. — Но я никогда не теряю веры.
— Уйду я отсюда, — сказал Агустин.
— Не ходи, холодно, — дружелюбно сказал ему Пабло.

— Пусть холодно, — сказал Агустин. — Не могу я больше оставаться в этом manicomio.
— Напрасно ты называешь нашу пещеру сумасшедшим домом, — сказал Фернандо.
— Manicomio для буйных, — сказал Агустин. — И я уйду отсюда, пока не спятил вместе с вами.