Письмо друзьям
Приветствую всех друзей, подписчиков, а так же сотрудниц Лефортовского районного суда, недавно пополнивших скромные ряды читателей моего телеграмм-канала!
А как звучало первое слово в лексиконе ваших детей? Мама? Папа? Дай? Коллаборационизм? Мой сын в этом проявлении и возрасте был крайне оригинален. Свой детский вокабуляр он начал формировать со слова «восемь». Вернее так - «уооосемь» - с обтекаемым звуком «в» и удлиненным «о». Какой-то период времени наследник отвечал этим словом на любой вопрос, вообще на любое предложение с вопросительной интонацией. Помню однажды я на несколько секунд привел в восторг соседей, когда в их присутствии спросил: «Рики, а какое число получится, если тысячу четыреста девяносто шесть разделить на сто восемьдесят семь?» «Восемь» - гордо отвечал Эрик и купался в лучах местечковой славы ровно до тех пор, пока кто-то, перепроверив ответ в телефоне, в изумлении не переспросил: «А сколько лет ребёнку?» «Восемь» - уверенно ответил сын, которому к тому моменту не исполнилось и двух, очевидно провалив нашу совместную с ним операцию. С тех пор цифра восемь занимает особое место в жизни семьи. Поэтому, когда именно её я услышал от судьи в момент оглашения приговора, то ничуть не удивился. А в некотором смысле даже был воодушевлен.
Прежде всего потому, что ощутил свою причастность к рекордам, ведь до этого наша судья по данной статье ни разу не выносила приговор со сроком выше шести с половиной лет. Прошлым рекордсменом был один из бывших председателей правительства Дагестана: вы наверняка помните то шумное дело с демонстративными арестами людей с черными мешками на головах. Спецэффектов у нас было существенно меньше (возможно, они не входили в оговоренную заказчиком смету), зато по абсолютным цифрам мы соседей уверенно перегнали.
Кроме того, стало очевидно, что суд теперь буквально пляшет под мою дудку - вы же тоже это заметили? Помните, на последнем избрании меры пресечения я просил судью оставить меня под арестом? А помните, что из этого вышло? Да, да, суд беспрекословно удовлетворил мою просьбу, оставив меня под арестом. Позже, в Последнем слове я попросил судью не испытывать ко мне снисхождения при вынесении приговора – и, вуаля, ни толики снисхождения, ровно как я и просил. Ну разве не очевидно, что я прям доминирую в наших с судом отношениях?
Ну, а самый важный позитивный аспект от такого жёсткого приговора состоит в том, что теперь существенно облегчилось принятие дальнейших решений. И пусть для меня неприемлем любой обвинительный приговор - я бы обжаловал и 8 месяцев и даже 8 дней лишения свободы - тем не менее, выбор конкретной инстанции для обжалования, апелляционной либо сразу кассационной, во многом зависел бы от приговоров в отношении других подсудимых. Дело в том, что часть из них, возможно даже большая часть, не признавая вины и самого факта преступления, воспринимала ситуацию все же иначе, чем я: а именно, считала бессмысленным активное сопротивление карательной системе и была готова принять как неизбежность обвинительный приговор, получить небольшой срок, не подавать жалобу, уехать в колонию, как можно быстрее освободиться условно-досрочно и забыть все, как страшный сон. Такая стратегия поведения действительно имеет право на жизнь, а с учетом нынешних реалий выглядит, возможно, наиболее благоразумной. И, конечно же, она не вызывала и не могла вызывать никаких упреков с моей стороны - оставалось лишь констатировать факт, что среди нас не было единства, а значит не могло быть и согласованной тактики защиты у адвокатов. Всё это, вне всяких сомнений, облегчило задачу стороне обвинения. Но у каждого из нас своя жизнь и свои принципы. Мои не допускают ни пассивности, ни отчаяния, пусть даже и хорошо замаскированных под «благоразумие», и в этом я, к счастью, не был одинок. Поэтому вопрос - как продолжить сражение и при этом не нарушить «пацифистских» планов своих коллег - был для меня нешуточной дилеммой. И вот она разрешилась весьма нетривиальным способом - неадекватно большие сроки получили все без исключения подсудимые. И теперь, уверен, подавать апелляционную жалобу тоже будут все: суд сам не оставил другого выхода и тем самым невольно стал объединяющим фактором пусть даже на время.
Как видите, у меня снова имеется достаточно оснований для восприятия приговора с изрядной долей оптимизма. Семья тоже была подготовлена мной заранее - ещё в начале процесса я сказал, что прокуратура запросит 9 лет, а суд даст 7, ошибся совсем немного, так что и здесь обошлось без эмоциональных потрясений. А всех тех добрых людей, кто по-прежнему за меня переживает, я хотел бы попросить продолжить переживать за меня по-прежнему, но не слишком сильно - примерно так, как переживают за явного фаворита в борьбе с безнадежным аутсайдером - легонько так. Потому что в конечном итоге, том, который определяется не только юридическим полем, все будет замечательно. Представьте, что это лишь первый раунд: по его результатам букмекерский коэффициент на меня вырос бы в разы, впереди ещё длинный поединок и будь я азартным игроком, то обязательно поставил бы на себя самого. Как бы странно это сегодня не звучало.
Других подробностей по приговору я рассказать не могу, поскольку пока ещё не получил ни его полного текста, ни протокола судебного заседания. Если обнаружу в них что-то достойное вашего внимания, то обязательно сообщу в следующем письме. А это буду уже заканчивать, потому как тут на ужин селедку принесли, а селедка, говорят, сама себя не съест. По крайней мере, я такого ещё ни разу не видел.
С отменным настроением и хорошим аппетитом, временно осужденный, постоянно свободный и всегда ваш Алан Диамбеков.