Пески отечества

 Могилевский театр кукол показал томичам как надо родину любить в моноспектакле «Сiняя-сIняя»

- Дзіўна, што адны берберы рэжуць другіх.

Заслуженный артист Республики Беларусь Николай Стешиц, человек в песках, буквально сливается со сценой в спектакле «Сiняя-сiняя», когда говорит эти слова. Весь он в чем-то белесом, как пустыня и небо вокруг. Кажется, еще чуть-чуть и 25-го лiпеня (месяца, когда цветут липы) 1880-го года пески поглотят и его, и маленькую девочку Джамилю, и ящики из-под патронов, разбросанные по сцене.   

Странно не только то, что одни берберы продолжают резать других, но и сама фабула загадочного рассказа культового белорусского писателя Владимира Короткевича. С его интервью, живого голоса главного национального писателя-романтика XX века, и начинается моноспектакль по рассказу «Сiняя-сiняя» могилевского областного театра кукол, который показали на томском фестивале «Сказочный балаганчик Скомороха»

Короткевич, человек энциклопедических знаний, досконально изучивший историю польских восстаний на территории нынешней Беларуси, предположил, что некий «бывший белорус, бывший человек» Петрок Ясюкевич, бежавший из Российской империи участник восстания, мог попасть во французскую экспедицию в Сахару в 1880-ом году и вместе с маленькой дочкой местного шейха оказаться на краю гибели: в разрушенном оазисе, в ожидании недружественных берберов.

Часть участников польского восстания действительно бежала на Запад, но дальше следы их теряются, так почему бы и не в Сахаре? Гений Короткевича создает удивительный белорусский перепев «Женщины в песках», японского писателя Кобо Абэ. Начало 60-ых годов прошлого века – это триумфальное шествие книги, а потом и фильма, где главный герой попадает в плен песка, женщины, а потом и в собственный экзистенциальный плен.

Но Петрок Ясюкевич в исполнении Николая Стешица не собирается сдаваться в плен обстоятельствам. Этот добрый белорусский sandman, рискуя получить пулю или заблудиться в надвигающемся самуме, пробирается к колодцу с водой и приносит ее, живительную, Джамиле. Этот «живой труп» человека откапывает ее, занесенную песком, отпаивает и разговаривает, чтобы отвлечь от неминуемой казни.

О чем разговаривает взрослый Петрок-Адхалиб с маленькой девочкой? Он рассказывает ей сказки. Так по крайней мере кажется умирающей от жажды Джамиле. В этих сказках шумят зеленые леса и текут синие реки. Там колышется изумрудная до синевы трава на болотах, водой которых можно напоить тысячи тысяч верблюдов, и она не иссякнет. А иногда сверху падает снег, белый, как шерсть овец. Сказки оживают перед нами в раскрывающихся порталах патронных ящиков. Мы видим, как над лугами после дождя встает радуга, светит месяц и свешиваются с яблонь сочные плоды…

 Режиссер Игорь Казаков не зря определил жанр спектакля как галлюцинацию, мираж над барханами, когда колышется в жарком мареве твоя родина, боль и красоту которой понимаешь, только в раскаленной пустыне. Съедая запретный плод, - откуда он в Сахаре? – Петрок произносит самый проникновенный монолог о стране, в которой оказались мы все:

- Пусть несчастна, пусть убита и оболгана, но своя, лучшая в мире, синяя, чистая, как первая любовь, к которой не прилипает никакая грязь…

Кажется, это лучшее театральное объяснение в этой «странной любви», которую никак не может победить рассудок.

Надо все-таки съездить в Могилев, где рождаются такие спектакли.