Первый фотограф Древней Руси. Жизнь и работы Ивана Барщевского

Три тысячи негативов на память о былых временах.

У петровского разворота на Запад много следствий. Среди прочих немаловажное — резкое изменение отношения дворянской элиты, которая стремительно вестернизировалась, к древнерусским памятникам. То, чем вчера еще восхищались, стало вдруг вызывать неловкость, если не стыд, превратилось в свидетельство «прежнего варварства».

Разумеется, сохранению памятников это все не способствовало. И в XVIII, и в течение большей части XIX века к средневековой церкви могли запросто пристроить портик с колоннами в античном — вернее, конечно, в классицистическом вкусе. Свято при этом веря, что не уродуют, а украшают. Возвести рядом со старым храмом новомодную колокольню, не задумываясь о том, как эти два здания смотрятся вместе, — совсем обычное дело. Понятно ведь — просвещенному человеку понятно! — что настоящим шедевром является новодел, а не приземистая церквушка, появившаяся веке этак в шестнадцатом. А то и в домоногольские времена (не преувеличение вовсе, чуть дальше будут доказательства). Приземистую церквушку и разобрать не жалко, чтобы очистить место для нового — были бы деньги.

Чудом избежал тотальной перестройки московский Кремль, и только чрезмерная дороговизна не дала реализовать грандиозный проект по замене старинных икон во всех церквях империи (!) на новые, сделанные по западной моде. Навык понимать красоту икон точно так же был утерян и вернулся не вдруг, и только ближе к началу ХХ века появились и настоящие знатоки, и научные методы реставрации.

Моду на «русское» пытались возродить — или, точнее, ввести, — славянофилы, но действовали они почти наугад, и часто их потуги производили комический эффект. Бар-бородачей в «исконно-русских» костюмах и мурмолках простой народ на улицах принимал за персов, а величайшим шедевром русской (и мировой! — мы ведь на меньшее не привыкли соглашаться) религиозной живописи вождь славянофилов Алексей Хомяков искренне считал «Явление Христа народу» кисти Иванова.

Но постепенно настоящие знатоки все-таки появлялись. Приходило понимание, что памятники допетровских времен имеют не только историческую ценность, что в них — своя эстетика и своя красота. И своя особая мудрость. И что нужно спасать уцелевшее.

И, конечно, это было прежде всего делом энтузиастов.

Ученик фотографа

Одним из таких энтузиастов и был человек, о котором сегодня пойдет речь, — Иван Федорович Барщевский. Человек, кстати, вполне передовой, с детства интересовавшийся техническими новинками.

Биография совсем ⁠простая. Барщевский родился в Санкт-Петербургской губернии, под Лугой, ⁠в семье мелкого ⁠чиновника, чьих предков когда-то ⁠давно выселили за крамолу из ⁠Польши. Отец — самоучка, тяготевший к наукам, всю жизнь был ⁠увлечен ⁠изобретательством. Изобрел, например, какую-то особую лампу «на кристаллах», которая действительно светила. Сын с отцом, похоже, были дружны: Иван тоже всю жизнь изобретал. Он много ездил, а негативы на стеклянных пластинках в дороге часто бились. И он создал собственный особенный клей, чтобы склеивать поврежденные пластинки. Иным не пользовался.

Кстати, первые представления о фотографии Иван Барщевский тоже получил от отца. И это новомодное увлечение стало для него делом всей жизни.

В 18 лет он перебрался в Петербург, поступил учеником в одно из столичных фотоателье (человеку, который хоть что-то в фотографии понимал, такое место получить было нетрудно). И, видимо, работал хорошо, так как довольно скоро сделался помощником придворного фотографа Карла Бергамеско. Также учился на курсах Общества поощрения художеств — рисовал и слушал лекции по истории искусств. Это как раз время, когда Древняя Русь начинает входить в моду, Барщевский увлекается отечественной стариной и находит свое призвание. Ему приходит в голову, что памятники древнерусской архитектуры можно и нужно фотографировать. Пока есть еще, что фотографировать.

По совету одного из старших товарищей Барщевский перебрался в Ростов Великий, открыл там ателье (делал, надо думать, семейные портреты для степенных купцов с их обширными женами), а в свободное время фотографировал Кремль. Это — конец семидесятых годов XIX века, Ростовский кремль — в крайне печальном состоянии, почти в руинах, реставрация только начинается (кстати, раз уж мы об энтузиастах, — на деньги как раз купеческие, история реставрации Кремля довольно увлекательная, может быть, «Север» к ней еще вернется). Кремль в руинах, но тем важнее его запечатлеть. Серию фотографий Ростова Барщевский дарит Московскому археологическому обществу.

Легко, кстати, понять мастера: это ведь невозможно — увидеть древний Ростов и не влюбиться в Древнюю Русь. Наш «Север» тоже там начинался.

Запечатленная древность

В это время Императорская академия художеств и Археологическое общество запускают свои «экспедиции» — поездки архитекторов по старинным русским городам, цель которых — изучить состояние древних зданий. Барщевский оказывается кстати — в конце концов, он единственный специалист-фотограф, который всерьез интересуется Древней Русью. Восьмидесятые годы XIX века — время его путешествий по России с архитектором Андреем Павлиновым и академиком архитектуры Владимиром Сусловым. Сотни фотографий, каталоги, альбомы.

Он перебирается в Ярославль, а география путешествий, которые предпринимаются по заданию («на гранты» — сказали бы мы сейчас, пожалуй) Академии и Московского археологического общества, расширяется — Киев, Крым, Астрахань, Новгород, Псков, Тверь… 1889–1890 — время работы в Московском Кремле вместе с реставратором Николаем Сулатновым. Затем — Палестина и ее древности.

В 1897 году княгиня Мария Тенишева создает в своем имении Талашкино под Смоленском художественные мастерские и музей. Талашкино — один из центров, где развивался русский модерн, где делались попытки объединить древние традиции и современную моду. Ей рекомендовали Барщевского, и он стал директором музея. В 1905-м Тенишеву напугала революция, экспонаты музея она вывезла в Париж, и в залах Лувра прошла выставка русских древностей. Древности французам демонстрировал их хранитель и получил в награду от республики орден Пальмовой ветви.

Позже княгиня вернула коллекцию в Смоленск. Там же жил и Барщевский. После событий семнадцатого года он стал директором Историко-этнографического музея в Смоленске. Несколько лет защищал музей от новой власти, — музей постоянно пытались реорганизовать, а то и просто растащить. Кончилось все ожидаемо. Ивана Федоровича уволили и лишили пенсии.

Совсем уже пожилого человека ждала голодная смерть, но были люди, которые помнили его заслуги. Игорь Грабарь — не устававший спасать и древние памятники, и живых людей, — добился, чтобы пенсию ему вернули, затем великий реставратор Петр Барановский, создатель музея в Коломенском (а позже — еще и Музея древнерусской живописи имени Андрея Рублева) позвал Барщевского в Коломенское работать. Там он и доживал свой век, умер глубоким стариком в 1948 году и был похоронен на местном кладбище. Щусев, который тоже знал, кто такой Барщевский, сделал проект надгробия для его могилы, но реализовать не успел. Кладбище в Коломенском упразднили, могила фотографа не сохранилась.

Да, вот еще что: он, конечно, получал разнообразные премии и медали на выставках, но богачом никогда не был и жил более чем скромно.

Наследие

Негативы Барщевского (в коллекции — около трех тысяч единиц) хранятся в Музее архитектуры имени Щусева. К ним до сих пор обращаются специалисты, исследующие памятники допетровской Руси. Детально представить себе многие церкви, уничтоженные в советские годы, мы можем только благодаря его работам. На черно-белых фотографиях — Ростов Великий, естественно, Ярославль, Романов-Борисоглебск, Кострома, Москва, Псков, Новгород, Вологда… Всего не перечислишь.

Кстати, составить представление можно не только об утратах, но и об обретениях. Грандиозный Георгиевский собор в Юрьеве-Польском, например, на снимке Барщевского теряется на фоне церкви и колокольни, весьма нелепых и пристроенных в те времена, когда старую красоту понимать и чувствовать разучились. Спасибо советским реставраторам, которые это уродство снесли.

Персонально Барщевскому посвящена только одна книга на русском языке — небольшой альбом «Фотограф Иван Барщевский. Древнерусское зодчество» (Москва, 2014). Там несколько десятков фотографий мастера и очень содержательная, но увы, очень небольшая статья Марии Рогозиной.

Иван Федорович точно достоин большего.