Перевал Дятлова как мифология

Давеча я постила шутку про перевал Дятлова, которая кому-то понравилась, кому-то не очень, ну это дело такое. Между тем, конечно, перевал Дятлова и правда большая сволочь. Стройным образом объяснить всю эту жуть не может ни одна теория. Всегда остаётся пара фактов, которые совершенно в неё не вписываются, а то и начисто её опровергают. Это, конечно, если не считать за версию сообщение на одном американском форуме, согласно которому может никакой тургруппы Дятлова вообще не существовало в природе, потому что коммунисты всё равно врут.

Иные посвящают одному только обзору и критике всех этих версий метрические тонны неумело написанного текста, а затем выдвигают собственную теорию, которая ничем в сущности не лучше. Я никаких версий выдвигать не собираюсь, так что если вы думали, что это очередная попытка сыграть в Шерлока Холмса, то простите. Это попытка сыграть в Умберто Эко. 

В целом все версии делятся на три большие группы. Одни предполагают, что туристов сгубил форс-мажор в лице лавины, шаровой молнии или . например, какого-то низкочастотного гудения, вызывающего неодолимое желание резать палатку изнутри и идти умирать к кедру. Другие винят во всём третью сторону: особистов, обкомовских охотников, военных, сбежавших из ГУЛАГа врагов народа или мансийских охотников. Третьи же знают, что всему виной сверхъестественный феномен — высадка вулканцев, козни зловещих мертвецов, бесчинства местного йети, или даже явление историков из 2084 года, которые решили с помощью машины времени установить истину, но погубили туристов эффектами от схлопывания моста Эйнштейна-Розена-Подольского и флуктуациями тёмной энергии.

Из всех этих версий хоть какой-то реализм есть только в теориях о вмешательстве третьих лиц. Лавины в той местности, в конце концов, практически невозможны, низкочастотные звуки не вызывают никакой неконтролируемой паники даже у такой невротички, как я, а вулканцы, как вам подтвердит любой уважающий себя нёрд, не объявятся до самого 2063 года.

Тем не менее, даже эти версии полны фантастических натяжек. В одной из них тургруппа на треть состоит из зашифровавшихся под студентов агентов КГБ, в другой никаких агентов нет, зато есть загадочный радиоактивный девайс, который туристы зачем-то таскали с собой, и который рванул прямо в палатке, выгнав их тем самым на улицу в одном белье. Третья версия, причём выдвинутая чуть ли не самой первой, гласит, что туристы забрались в священные для манси места, за что и были убиты оскорблёнными в лучших чувствах местными охотниками.

Общего в этих версиях на первый взгляд не так много, однако на самом деле это в сущности одна и та же гипотеза. Все более-менее разумные версии гибели туристов по вине третьих лиц обязательно включают в себя два элемента. 

Во-первых, всегда присутствует какое-то до неприличия натянутое, или, говоря научно, маловероятное допущение, которое и обусловливает всю драму. В одном случае это может быть спецоперация КГБ, в другом — загадочное устройство, источающее радиацию, в третьем — смертельная ненависть представителей мансийского народа к советским безбожникам.

Во-вторых, что гораздо важнее, это допущение фактически возлагает вину за гибель на самих туристов. Разумеется, формально она лишь следствие деятельности иностранных диверсантов, потерявших радиоактивный девайс военных или не в меру мстительных местных жителей. Тем не менее, в конечном счёте за этими версиями стоит нравоучение: нефиг было связываться с органами, нефиг было таскать с собой таинственную вундерваффе, наконец, нефиг было ходить по священным местам. Не соверши туристы вот эту фундаментальную ошибку, были бы живы и здоровы.

Фактически каждая такая версия делает гибель тургруппы Дятлова притчей о вреде любопытства. Любопытство, или, говоря шире, интерес к тому, что находится за пределами, очерченными социумом, это грех, который должен быть наказан. За этим стоит ещё более глубокий страх и неверие стародавних земледельцев перед образованными людьми и учёными, которые лезут туда, куда лазать не стоит, чтобы не было беды. Примеров подобного отношения хватает в любой культуре — начиная от известного обычая креститься при виде латинского шрифта в средневековой России, и заканчивая сжиганием книг и книжников в средневековой же Европе.

Феномен этот уходит своими корнями в далёкие пещерные времена. Подозрение к чему-то за пределами банального и чувственно подтверждаемого до сих пор сидит в головах у многих людей по всему миру. Даже в двадцатые и тридцатые годы 20 века именно это отношение мешало принятию постулатов квантовой механики, которые не только выходят далеко за рамки чувственно подтверждаемого, но и плюют этому чувственно подтверждаемому прямо в лицо.

Существует огромное количество вполне сформировавшихся городских легенд, в которых главные герои погибают в качестве кармического воздаяния за их грехи. В большинстве случаев этими грехами оказываются вещи, порицаемые примитивными культурами — добрачный секс, любопытство / любознательность, независимый образ мышления и всякое в таком же духе. Не высовывайся, говорят эти легенды, и слушай старейшин племени, тогда всё будет хорошо, и за тобой не придёт маньяк с бензопилой и не станет резать тебе палатку изнутри.

От всех подобных городских легенд трагедию перевала Дятлова отличает два важных фактора. Во-первых, не в пример им, это действительно произошедшее событие, описываемое рядом общепризнанных фактов. И во-вторых, по этой самой причине мифотворчество сосредоточено на трактовке указанных фактов. В зависимости от трактовки сюжет легенды может радикально меняться. В обычной городской легенде первичным является сюжет, а отличаются лишь незначительные детали. В случае версий о причинах гибели тургруппы Дятлова сюжет оказывается вторичен, в то время как толкование их — первично. Единственным чётко определённым моментом этой истории является её конец, поэтому единственным условием создания сюжета является необходимость привести сюжет именно к нему. Все прочие события могут описываться как угодно, и один сюжет в сущности не может быть лучше или хуже другого.

Это в сущности базовый механизм мифотворчества на основе реальных событий. Какие-то факты остаются непреложными, но сюжеты вскоре начинают жить собственной жизнью, а герои повести постепенно перестают быть реальными людьми и начинают новую жизнь как мифологические архетипы.

Сверхъестественные гипотезы в этом смысле также являются притчами, однако мораль в них не совсем та же, что в случае “криминальных” версий. Они оказываются очередной версией мифа о неминуемости смерти. В качестве проявления этой неминуемости здесь участвуют инопланетяне, йети, духи гор, ожившие мертвецы и кто угодно ещё, подчёркнуто фантастического происхождения. Основным свойством всех этих фантастических существ является то, что они являются носителями неодолимой для человека силы. Мифы о такой непреодолимой силе встречаются в разных культурах — скажем, у скандинавов это хорошо известный Рагнарёк, перед которым бессильны даже боги, у египтян — смерть Осириса. Смерть Орфея у греков даже не имеет однозначного описания и варьирует от побивания разъярёнными женщинами до мести богов.

Смерть в этом мифе предстаёт в самом метафизическом и философском смысле из всех возможных. Она, как ей и положено, неодолима, и потому практически любая сверхъестественная версия сводится к феерически банальной притче о том, что смерти избежать нельзя. А если проявлять любопытство в этой области, как Орфей проявил любопытство в отношении Эвридики, или группа Дятлова в отношении места, называемого Горой Мертвецов — так точно жди беды. Сам фактор любопытства в этом случае глубоко вторичен, равно как и то, пришельцы или йети погубили туристов. Важно лишь то, что их гибель была предопределена.

Другими разновидностями этого мифа являются теории о различных испытаниях сверхсекретного советского оружия — например, и это не шутка, подземной лодки, которая как подводная, но перемещается не под водой, а где бы вы думали; теории о том, что на палатку свалился какой-то аэростат; и даже естественные теории, вроде версии о лавине или шаровой молнии. Их отличает от сверхъестественных гипотез лишь более приземлённая и наукообразная природа факторов, вызвавших гибель туристов. В конечном же итоге они точно так же оказываются той самой непреодолимой силой, разве что, не вызывающей священного трепета перед неизведанным. 

При этом наукообразность таких теорий зачастую оказывается вымученной — как в версии с подземной лодкой — или просто беспощадно притянутой за уши — как в версии с лавиной, низкочастотными звуками и шаровыми молниями. Вымученность эта вполне объясняется желанием отойти подальше от священного трепета перед глубокой неизвестностью, которую для всякого человека таит в себе смерть. Метафизического ужаса в этих версиях действительно немного, но вот бессилие нагого человека перед неодолимой стихией присутствует здесь со всей очевидностью.

Если же предположить, что в какой-то момент истинная картина трагедии на перевале Дятлова будет чудом восстановлена, любители мифотворчества почти наверняка её отвергнут, если только не смогут подогнать её под избранные ими мифологические архетипы и сюжеты. 

Поиск истины в этом смысле гораздо важнее самой истины — не только как уже зарекомендовавшее себя развлечение в интернете, но и как модель мифотворчества, построенная не на интерпретации уже существующего сюжета, но на создании бесчисленного количества сюжетов с заранее известными развязкой и моралью.