Пастила раздора

День в канцелярии обещал затеряться в череде прочих, раствориться в тихой, выверенной рутине, если бы не звонкий, словно серебряный колокольчик, детский смех из коридора. Он не отвлекал, не раздражал, а вызывал лишь лёгкую, мечтательную улыбку, трогавшую обычно суровое лицо шефа жандармерии.

Он знал юных императорских отпрысков, будто своих собственных. Сейчас они замолкнут, а после, заручившись непоколебимой уверенностью Александра, старшего сына Его Величества, проскользнут мимо бдительных жандармов прямиком в кабинет Бенкендорфа, чтобы всеми правдами и неправдами вымолить сладкое угощение.

— Его Императорское Величество осведомлён? — Бенкендорф прищурился, с подозрением оглядывая наигранно невинные лица детей.

— Да, знает, — выпалил Александр, как самый старший и самый смелый.

— Да, папенька знает, — тихонько подтвердили девочки.

— Ну, раз знает… — Александр вздохнул, с деланым видом устало поднялся из кресла и направился к резному шкафу, где хранились чайные принадлежности и его собственные, графские запасы сладостей. Перед детьми возникло серебряное блюдо с аккуратно нарезанными кусочками заветной, тающей во рту пастилы. Не кремовые пирожные от лучшего кондитера, конечно, но это не имело значения для маленьких лакомок, изголодавшихся по сладкому. Ровно четыре кусочка. Ровно четыре пары глаз напротив. Казалось, любимый "дядя Саша" только их и ждал: когда же маленькие царственные дети придут и попросят заветную сладость.

— Угощайтесь.

Малышам не потребовалось много времени, чтобы шустро схватить по кусочку и тут же запихать в рот, начисто пренебрегая правилами этикета. Впрочем, кто станет их за это судить? Дядя Саша никогда не ругал за шалости, да и в кабинете, кроме них, не было ни души.

Прожевав и довольно улыбнувшись, дети в один голос поблагодарили графа и стройной стайкой выпорхнули из кабинета в коридор, дальше играть и заниматься своими ребячьими забавами. Александр, проводив юных Романовых взглядом, едва заметно кивнул сам себе, вернул блюдо в шкаф и вновь погрузился в работу.

Ближе к вечеру, когда граф успел позабыть о спонтанном визите малышей, в его кабинет ворвался сам Николай Павлович.

— Добрый вечер, Ваше Величество, — Бенкендорф поспешно поднялся со своего места, приветственно склоняя голову.

— Александр Христофорович, я, конечно, понимаю, что дети в вас души не чают, но умалять мой авторитет в их глазах я не позволю даже вам!

Александр лишь непонимающе моргал, глядя на раздражённого императора.

— Прошу прощения, Ваше Величество, а в чём, собственно, дело?

— Вы их накормили сладким?! — Николай Павлович буквально кипел от едва сдерживаемого гнева. Дети отведали пастилы аккурат перед обедом и наотрез отказались от еды, за что Николай Павлович удостоился укоризненного, почти обвиняющего взгляда от супруги.

— Ваше Величество, дети заверили меня, что Вы в курсе их визита и цели их обращения ко мне.

— И вы поверили? Александр Христофорович, право, словно первый день живёте на свете!

— Прошу прощения, больше не повторится…

— Бросьте… — Николай Павлович тяжело вздохнул, словно раздражение отпустило его. — Прошу прощения, я не должен был срываться на вас…, — устало потирая переносицу, государь наконец успокоился, его широкие плечи опустились под тяжестью долгого дня, а ясный взгляд, полный искреннего раскаяния и неприкрытого интереса, устремился на жандарма. — Бенкендорф, у вас ещё осталась пастила?

Бенкендорф невольно улыбнулся, тронутый внезапной переменой в настроении государя. Он прекрасно понимал, сколь нелегко бремя власти, давящее на плечи Николая Павловича, и был готов простить ему любую вспышку гнева.

— Разумеется, Ваше Величество, — ответил он, подходя к резному шкафу. — Всегда рад угостить.

Император не стал дожидаться, когда граф извлечет серебряное блюдо, а сам шагнул навстречу, заглядывая через плечо Бенкендорфа в глубину шкафа. Его глаза заблестели с детским любопытством, а на суровом лице промелькнула тень улыбки.

— Какая красивая у вас пастила, Александр Христофорович, — заметил Николай Павлович, с удовольствием рассматривая аккуратные кусочки лакомства. — И, смею предположить, не менее вкусная.

Бенкендорф молча протянул блюдо государю, а тот, не церемонясь, взял один кусочек и отправил его в рот. Закрыв глаза от удовольствия, император блаженно заурчал, словно довольный кот.

— Изумительно! — воскликнул он, открыв глаза. — Спасибо, Александр Христофорович. Иногда нужно позволять себе маленькие слабости, особенно когда день выдался таким… сложным.