Памятование о смерти
Leonid ArchGeniusНа определённом этапе практика памятования о смерти в повседневности становится немного наскучившей приторной идеей, почти не имеющей силы. В этом случае, если вокруг вас не умирают близкие люди, и вы почти не бываете на кладбище — стоит посетить это место, чтобы обновить ощущения. Памятовать о смерти на кладбище, особенно на мрачном российском, это не то, что памятовать об этом в обыденности. Осознание становится намного глубже и сильнее.
Ещё неизвестно что можно там встретить. Однажды я видел там умирающую собаку, оказавшуюся в «капкане» непреодолимых обстоятельств. И это стало для меня более шокирующим впечатлением, чем само жуткое кладбище. Собака, время и неминуемая погибель. Травмирующее впечатление. Именно такие аспекты реальности многие люди обычно игнорируют, пребывая в иллюзиях о добром и хорошем мире.
Мировосприятие, напитавшееся от атмосферы кладбищенского измерения, можно переносить в повседневность. Жизнь и смерть сливаются воедино. Видишь окружающих людей, как живых мертвецов, будто бы смотрящих на тебя потускневшими глазами со своих будущих могильных плит. На самом деле, все, кого мы не знаем, кто не входит с нами в контакт — в каком-то смысле мертвы для нас, потому что мы не знаем их, и никогда не узнаем, не дотронемся до их жизни. Они что живые, что мёртвые, так как никакого прямого отношения к нам не имеют.
Часто кладбища находятся прямо в городе, а не на его окраине, но когда выходишь из них в сам город, то понимаешь, что общественное сознание вытесняет измерение мёртвых, как и тему смерти из пространства живых. В пространстве живых принято изолировать всякого рода мертвечину. И даже разного рода памятники погибшим в боевых конфликтах не несут в себе силы смерти. Подлинное ощущение атмосферы смерти утрачивается из-за общественного заезженного ритуализма. Два разных мира — до тех пор, пока не случится смертоносное происшествие, которое уже не упрятать от глаз общества так быстро, как это обычно делается.
Есть и другие примеры, наводящие на мысль о смерти. Я бы назвал их ликами смерти и разрушения, разрывающими обыденный поток ума. В частности, врезался в память образ одной девочки, которую я мог наблюдать в неврологическом отделении больницы. Точного диагноза я не знаю, но по разговорам я понял, что у девочки с рождения серьёзные проблемы с сосудами и кровоснабжением мозга. Она не могла ни сидеть, ни стоять, ни ходить нормально. Головокружение, тошнота, нарушение координации движений, общее неудовлетворительное состояние. Девушка всё время находилась возле своей заботливой мамы. Из бесед, которые я невольно слышал, я понял, что девочка обречена вот так вот «жить».
Для меня это всегда болезненные, но отрезвляющие наблюдения. В них есть глубина ощущения бытия, глубина сравнения. На фоне чужих мучений, когда у человека нет нормальной жизни, нет будущего, кроме как постоянного страдания и агонии — та часть мира, которая в здоровом состоянии не находит в жизни ничего, кроме плотских развлечений, тупого веселья, деградации, алкоголя и наркотиков до рвоты и посинения, и прочего беснования, видится такой мерзкой и глупой. Если бы люди чаще обращались к таким живым примерам боли и невозможности жить полноценной жизнью, которую другие воспринимают как поле для воплощения собственного идиотизма — мир мог бы быть другим. Меня лично трогают такие примеры другой жизни рядом, которая не есть какая-то отдельная реальность, а всё та же самая общая действительность, в которой сосуществуют разные примеры экзистенции и разная степень касания смерти.