Паломничество

Я везде ищу и нахожу знаки. А поскольку нередко знаками они кажутся только мне, то и трактовать я их вольна по-своему.

Начать с утра: я проспала. Хотела выйти в 7:30, поставила аж два будильника, но не обратила внимания, что на будни. А на дворе суббота. Проснулась от сборов соседки по комнате (хостел, ага). Если бы не она, то без шансов – в нашей комнате не было окна, никакой свет с улицы не разбудил бы. Итак, я проснулась в 7:27. Через 6 минут вышла на улицу. Это знак, что не стоит ехать? Напротив, я считаю, что знак – наличие соседки, которой понадобилось рано встать.

Электричка на Волховстрой была полной: суббота, три выходных дня впереди. Но меня ждало мое место – у окна против хода, я так всегда стараюсь сесть. Знак?

Я ехала на станцию Апраксин. Оттуда – в две погибшие деревни, Тортолово и Гайтолово. У Гайтолово в январе 1943 года, в начале операции «Искра», погиб мой прадед.

Сколько раз за последние месяцы я проходила этот путь по картам. Сейчас будет по-настоящему.

В Апраксине выходят многие. Мне прямо по ходу движения. По платформе, потом по дорожке вдоль путей. Дальше дорожка сворачивает направо, через пути, там за лесом дачи. Шагаю по щебенке вдоль рельсов. Впереди какой-то железнодорожник, что-то там проверяет, а сзади уже никого.

По карте здесь в лесу уже есть тропинка. На нее можно будет свернуть с путей. Вот здесь. Но нет, ничего похожего. Не страшно, впереди еще два выхода на эту тропинку. Но я иду дальше, и второго тоже нет. И третьего. Ни намека.

Я люблю карты (как Бильбо Беггинс) и очень им доверяю. Поэтому ощущаю несправедливость. Где?

Понятное дело – начало лета, мало кто здесь ходит. Ищу хотя бы что-то похожее на тропинку, не нахожу. Лезу напролом, через траву и кусты. Так. Не бурелом, уже плюс. И под ногами сухо. Метров через 25-30 не верю глазам – тропинка! Та самая. Вот это точно знак.

Правда, тропинка была такая неуверенная, пропадающая временами в траве, и половину пути я иду по карте в телефоне. Но явно туда, куда надо.

Светлое пятно впереди – щит. Вот этот. Я вышла к нему со спины.

И рядом гранитный памятник.

Тортолово.

Упоминается ещё в Писцовой книге Водской пятины 1500 г. среди поселений Егорьевско-Лопского погоста («Сельцо Тортола»).

На карте Ингерманландии А. И. Бергенгейма, созданной по шведским данным 1676 г., на этом месте обозначен населенный пункт под названием «Tortula».

На 1838 г. деревня Тортолово являлась поместным владением статского советника Борщова. Население исчислялось 73 человеками обоего пола.

Накануне отмены крепостного права Тортолово по-прежнему входило в состав владений помещиков Борщовых, входя в обширное Пореченское имение. На 1862 г. деревня включала в себя 18 дворов с населением в 110 человек.

В начале XX в. Тортовлово входило в состав Поречской волости и относилась к Мишкинскому сельскому обществу. Православное население деревни относилось к приходу церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Поречье. Лютеранское население относилось к приходу Св. Иоанна Крестителя в Марково. По-фински деревня называлась Tortola. Накануне революции 1917 г. в Тортолово функционировала земская школа. После революции возник Мишкинский сельсовет, куда вошла деревня Тортолово.

На 1928 г. население деревни составляло 158 человек.

В 1928-1939 – в составе Марковского национального сельсовета, объединявшего населенные пункты со значительной долей финского населения. После ликвидации в 1939 г. национального сельсовета Тортолово стало относиться к Поречскому сельсовету.

Накануне Великой Отечественной войны деревня насчитывала 33 двора.

В годы войны деревня на долгие месяцы оказалась в зоне высокой боевой активности. 14 сентября 1941 г. немецким войскам удалось захватить Тортолово.

Сознавая важность этого населенного пункта для проведения операций против мгинско-синявинской группировки противника, советское командование неоднократно пыталось вернуть контроль над этим местом. Например, 5 и 6 октября советским танкистам из 16-й бригады удавалось даже входить в деревню. Однако противнику удалось прочно закрепиться на территории данного селения.

По воспоминаниям бывшего начальника артиллерии 450-го стрелкового полка 265-й стрелковой дивизии Я. М. Семашкина, к августу 1942 г. в деревне не уцелело ни одной постройки. О населенном пункте можно было догадаться только по фундаментам домов, которые гитлеровцы приспособили для обороны.

Немецкое наступление в конце сентября 1942 г. привело к окружению западнее Гайтолово частей 8-й и 2-й ударной армий. Советским командованием были предприняты меры по выводу окруженных соединений. В частности, с этой целью в район Тортолово была переброшена 73-я морская стрелковая бригада. Во многом, именно усилиями моряков, сумевших отбить высоты севернее Тортолово, из гайтоловского окружения удалось выйти большой группе советских бойцов.

Но 25 сентября в ходе контрудара против частей Волховского фронта, идущих на соединение с частями Ленинградского фронта, немецкие войска вновь захватывают деревню. Повторное взятие Тортолово стоило захватчикам больших потерь.

После нового захвата Тортолово немцы превратили ее в один из узлов обороны восточного фаса мгинско-синявинского выступа, перекрывающего сухопутную связь Ленинграда со страной. По воспоминаниям бывшего командира 73-й морской стрелковой бригады И. Н. Бураковского, к январю 1943 г. Тортолово напоминало морской форт. Советские моряки были близки к взятию этого укрепления в ходе операции «Искра», но все же немецким захватчикам удалось продержаться здесь до момента окончательного снятия блокады Ленинграда в январе 1944 г.

Тут же и дорога, заросшая. Дальше проще. Я выдыхаю, потому что уже наполовину на месте.

Тропинка направо – «Знамя».

Часовенка.

И, наконец, у реки – могила семьи Дергачевых. Наверное, единственное «гражданское» захоронение здесь.

«Идейные были люди», приговаривает у меня в голове внутренний голос. Каким же идейным человеком надо быть, чтобы убедить себя в том, что двухлетний ребенок представляет угрозу рейху?

И кукушка кукует вдалеке. Честное слово, все время, пока я пробиралась по лесу, куковала кукушка.

На том берегу реки видны еще памятники. Но здесь мне не перебраться, вброд не пойду.

Шагаю обратно, думаю. Можно вернуться к железной дороге и пройти вдоль путей. А можно попробовать переправу через Черную речку, она была на картах.

К ней ведет тропинка от Знамени. Очень утоптанная, удивительно даже, не чета той, которая в лесу была. Немногие мокрые места перешагиваю по краю, а в конце вообще бревенчатый мостик.

Перебралась, даже ноги не промочила.

Тропинка выходит на грунтовую дорогу. Вообще мне надо налево, но я решаю сходить сначала направо. Во-первых, хочу посмотреть, выводит ли дорога к ж/д (как на карте) и где именно. Во-вторых, из-за указателя, установленного казахстанскими поисковиками.

Да, выводит. И указатель вот он.

Правда, мне немного не верится, что до Гайтолово целых 8 км. А зря.

(Поэтому если вам нужно в Нижнее Тортолово, то проще всего идти по грунтовке от Русановской, или вдоль путей от Апраксина, и не доходя метров 10-15 до указателя будет тропинка налево в лес.)

Иду обратно.

Снова выхожу на поляну. Памятники. И в траве, как цветы, звездочки. Невеселые звездочки.

Ну что же, пора идти дальше. По дороге в лес. Дорога накатанная, радует. А зозуля все кує, в смысле, кукушка все так же кукует.

Перехожу по бревнам через ручей. Справа болото, угадывается.

Если очень условно, то слева были немцы, а справа в болотах были наши. И поэтому Синявинские высоты – и тут же Синявинские болота. Двуединство.

Памятники. Я как будто иду по огромному кладбищу. Здесь погибли десятки тысяч людей, и далеко не все найдены и захоронены.

Лес светлый и солнечный. Пока ехала в электричке, небо затянуло тучами, но сейчас совсем распогодилось.

Выхожу к очередному памятнику.

Кручу головой: по карте здесь должна быть дорога или хотя бы тропинка налево, к Гайтолово, но на деле нет ничего похожего. Значит, движемся дальше «по главной». Так тоже можно, просто будет подальше и подольше.

Иду по лесу. Никого. В вершинах деревьев шумит ветер, кажется, как будто машина едет.

Вот и ЛЭП. Перед ней памятник – «стандартный», такой же, как и в Тортолово, только с другим текстом.

Охотхозяйство, оно же бывший «Двор охраны». Ни единой живой души.

Теперь просто – пыльная грунтовка вдоль ЛЭП. Встречаются указатели, печально одинаковые.

Жарко. Слепни. Я уже съела вторую булку (первая была в электричке), пью понемногу чай. В рюкзаке есть еще НЗ в виде бутылки колы.

Иду неспеша, куда спешить. На карте казалось совсем рядом, а вот оно как – километра три, наверное.

Наконец, он. Мой поворот. И указатель. Рядом машина. И первые люди, которых я встречаю, двое на квадроцикле.

Деревня Гайтолово входила в состав мызы Порецкой (Поречье), подаренной в середине XVIII в. императрицей Елизаветой Петровной своему духовнику Ф. Я. Дубянскому.

По данным на 1838 г., Гайтолово - деревня 1-го стана Шлиссельбургского уезда Санкт-Петербургской губернии. Из ее населения 35 человек мужского пола и 36 человек женского пола принадлежали действительному статскому советнику Скрипицыну; 5 человек мужского пола и 8 человек женского пола принадлежали статскому советнику Борщову.

На 1856 г. Гайтолово – владение помещика Скрипицина. Деревня в это время состоит из 18 дворов. Скрипицыну деревня принадлежала вплоть до отмены крепостного права.

В 1862 г. в деревне числится 19 дворов и 89 человек населения.

На 1885 г. - дворов 28, жителей 138 человек. Имелась лавка. В начале XX в. крестьяне этой деревни входят в Гайтоловское сельское общество. Их основным местом работы были тогда плитные ломки в соседнем селе Путилово.

С 1 сентября 1915 г. начала функционировать Гайтоловская одноклассная школа. Лютеранское население Гайтолова относилось к приходу церкви Св. Иоанна Крестителя в Марково. По-фински деревня называлась «Haittola». В этой и соседних деревнях вел духовно-просветительскую работу финский методистский проповедник Пека Нутинен.

В послереволюционный период возник Гайтоловский сельсовет. В дальнейшем деревня входила последовательно в Новодеревенский и Тортоловский сельсоветы.

На 1928 г. население деревни составляло 209 чел.

В 1928-1939 гг. здесь существовал Марковский национальный сельсовет, объединяющий селения со значительной долей финского населения.

До войны здесь существовал колхоз с названием «Гайтолово». После ликвидации национального сельсовета Гайтолово относится к Поречскому сельсовету. Накануне войны в деревне числился 61 двор.

В Гайтолово все рядом – памятник, таблички, звездочки, часовня. Дальше в траве виднеются еще несколько звездочек.

Я пришла. Слезы просто текут. Круг замкнулся.

Прохожу вперед по дороге в сторону леса. Она должна вести туда, напрямую к Тортолово. И ведет, очевидно, но в лесу теряется.

Возвращаюсь к ЛЭП. Еще километра полтора – и мост через реку Черную. Реки здесь сплошь Черные, а мосты Чертовы.

От моста до Апраксина километров 5. Так что, если нужно именно в Гайтолово, то идти проще с этой стороны.

В Апраксине около станции церковь и памятник Александру Невскому и погибшим в Великой Отечественной. В трех Синявинских операциях, операции «Искра», Карбусельской и Мгинской операциях.

Почти 300 тысяч человек. По официальным данным. Мне слышится какая-то издевка в этих «по официальным данным». Но, возможно, это издержки восприятия.

О деревнях брала информацию здесь

Вдохновлялась:

Юрий Визбор – На реке Мга

Вот автобус преогромный, словно желтый паровоз.

Пассажиры пожилые, все в очках для наблюденья.

Это шофер заграничный немцев западных привез

На поляночку лесную, где гуляют привиденья.

Речка тихая играет, птичка Божия поет,

Ходят парочки в обнимку, блещут зори да закаты.

Привиденья получают небогатый продпаек,

Пишут письма перед боем. Проверяют автоматы.

Немцы старые выходят и платочки достают,

Молча смотрят на ромашки, на цветы иван-да-марья.

А в лесу, готовясь к бою, привидения снуют

И на родственников ближних обращают ноль вниманья.

Тридцать лет усталый ротный все твердит один приказ,

Тридцать лет дымок струится над жестяной кружкой с чаем,

Тридцать лет звонит ефрейтор в недалекий штаб полка,

Но ни разу в тридцать лет штаб полка не отвечает.

И без крика и без грома бой идет, ужасный бой,

Ежедневно повторяясь, как заевшая пластинка...

Уезжает тот автобус, пыль волочит за собой,

И в поселке дачном дети – все с жевательной резинкой.

Ольга Берггольц – Мой друг пришел с Синявинских болот (привожу не полностью, потому что именно этот отрывок идеально отражает суть войны, которая здесь шла)

Мой друг пришел с Синявинских болот

на краткий отдых, сразу после схватки,

еще не смыв с лица горячий пот,

не счистив грязь с пробитой плащ-палатки.

Пока в передней, тихий и усталый,

он плащ снимал и складывал пилотку,—

я, вместо «здравствуй», крикнула:

— Полтава!

— А мы,— сказал он,— заняли высотку…

Александр Межиров – Воспоминание о пехоте

Пули, которые посланы мной,

не возвращаются из полета,

Очереди пулемета

режут под корень траву.

Я сплю,

положив голову

на синявинские болота,

А ноги мои упираются

в Ладогу и в Неву.

Я подымаю веки,

лежу усталый и заспанный,

Слежу за костром неярким,

ловлю исчезающий зной.

И, когда я

поворачиваюсь

с правого бока на спину,

Синявинские болота

хлюпают подо мной.

А когда я встаю

и делаю шаг в атаку,-

Ветер боя летит

и свистит у меня в ушах,

И пятится фронт,           

и катится гром к рейхстагу,

Когда я делаю

свой

второй

шаг.

И белый флаг вывешивают

вражеские гарнизоны,

Складывают оружье,

в сторону отходя.

И на мое плечо

на погон полевой, зеленый

Падают первые капли,

майские капли дождя.

А я все дальше иду,

минуя снарядов разрывы,

Перешагиваю моря

и форсирую реки вброд.

Я на привале в Пильзене

пену сдуваю с пива.

Я пепел с цигарки стряхиваю

у Бранденбургских ворот.

А весна между тем крепчает,

и хрипнут походные рации,

И, по фронтовым дорогам

денно и нощно пыля,

Я требую у противника

безоговорочной капитуляции,

Чтобы его знамена

бросить к ногам Кремля.

Но, засыпая в полночь,

я вдруг вспоминаю что-то,

Смежив тяжелые веки,

вижу, как наяву,

Я сплю,

положив под голову

синявинские болота,

А ноги мои упираются

в Ладогу и в Неву.