Пацаны с Опольцево, часть 3

Интерьер магазина один в один повторял сельские продмаги, какими они были в далекие семидесятые годы, разве что ассортимент побогаче. При появлении Потапова продавщица, игравшаяся с мобильником, отошла от прилавка и уселась в подсобке. Миша поберег здоровье и воздержался от замечаний. Он подчеркнуто вежливо поздоровался и попросил три пакета молока и баночку липового меда. Сдачи наглая девица дала на тридцать рублей меньше, чем надо, но Миша и тут сдержался, сказав только: «Правильно, девушка, еще пачку сигарет ровно за тридцать». С тех пор, как Миша приехал в Москву, курил он лишь однажды, на Ромкиной свадьбе, но он обещал Наталье обезопасить себя от «наездов», запасшись сигаретами. Как ни крути, предосторожность не лишняя. …Доплетясь до семнадцатого дома, он проведал «Оку», постоял немного, осматривая по-прежнему безлюдный район, и собирался уже войти в подъезд, когда на балкон четвертого этажа по фасаду, нелепо согнувшись, выбрался человек.

В Натальиной квартире балкона не имелось, но вон ее окна с цветастыми занавесками – стало быть, квартира рядом. Ну и хорошо, кто-то живой под боком, хотя и пьянь пьянью. В сумерках вспыхнул огонёк: алкоголик прикуривал сигарету. Не прикурилась; уж очень силен ветер. Еще вспышка. Сигарета полыхнула. Седьмое чувство заставило Мишу прикинуться, что он вовсе не спешит в тепло, на мягкий диван; он прислонил пакет к низенькому заборчику, вынул из него свои ментоловые и ободрал полиэтилен. Заминка, возможно, спасла его от ожога: сигарета упала там, где Потапов проходил бы в этот момент к подъезду. Вероятность невелика, но если тлеющая сигарета влетает за шиворот, приятного тоже не много. Хлопнула балконная дверь – перекур закончился. Миша наклонился к сигарете. Что-то в ней странное… раскурена с фильтра, что ли… По пьяной лавке-то как только не промахнешься. И очень уж нехорошо она пахнет. Не коноплей. Хуже. А это что еще такое?...

Он взбежал на четвертый этаж, перескакивая через ступеньки. Отдышавшись, тщательно вымыл руки с мылом и переоделся. Согрел молока, улёгся на диван и включил телевизор. Позвонила Наталья: узнать, нормально ли он добрался и хорошо ли устроился. Миша мужественно подавил спазм кашля и сказал, что квартира отличная. «Как вы там… вообще?», - спросила она. «Вообще» было так себе, но он счел неуместным распространяться о своих проблемах. Тон Натальи выдавал беспокойство за него, и, значит, он для нее не просто квартиросъемщик. Уже без всякой робости он сказал, что обязательно позвонит ей завтра. Тревога, закравшаяся в его душу, едва он завидел указатель «Опольцево – 500 м», отошла, и наступило блаженство. Блаженная, абсолютная тишина – не то, что в общаге, где тихо не бывает никогда. Теперь можно и поспать.

Но тишина не живет долго там, где живут люди. Посреди ночи в соседней квартире зашумела льющаяся вода, что-то несколько раз стукнуло в стену. Но Потапов спал слишком крепко: он приоткрыл на минуту глаза, поворочался, прижал к уху подушку и снова заснул.

∗ ∗ ∗

За ночь сдал свои позиции и бронхит. Организм, напуганный собственными незавидными перспективами, задействовал внутренние ресурсы и поборол болезнь. Главное - не мешать ему справиться с ней окончательно – то есть, сидеть в квартире, полоскать горло и пить молоко с мёдом. Вчерашние страхи дотаивали в мутной дымке сна, с пробуждением возвратилось предвкушение чуда. Высокая температура оставила после себя слабость и ломоту в теле, но терпеть можно. Потапов отдернул занавески, впуская в комнату солнце. Во дворе наряжали ёлку, бегали и кричали дети. «Вот и слава Богу, подумал он, пришел Новый Год и на Опольцево. Счастья вам, люди!»

Этот день он проводил в своё удовольствие. Позавтракал, попил чаю и молока. Разослал поздравительные СМС, а некоторым позвонил: Ромке, настоятелю Григорию (заодно извинился, что не сможет приехать) и еще пятерым своим друзьям, с которыми сошелся в экспедициях на Севере. Но самое радостное поздравление будет ровно в полночь. Изучил содержимое книжных полок, прихватил «Остров сокровищ» и с наслаждением завалился под плед, но читал не очень долго: задремал с раскрытой книгой на груди. Выспался за пятнадцать минут и отправился на кухню, сварил суп из двух видов консервов. После обеда снова взялся за книжку. О чем ему совсем не думалось, так это о Юрии Сизых. Эти мысли Миша гнал от себя. Он не хотел верить, что вчера, пропуская машины перед поворотом в квартал пятиэтажек, видел за лобовым стеклом черного джипа лицо гендиректора «Риэлты». Стекло ведь было тонированное, а навязчивая идея имеет обыкновение воплощаться всюду, где она хоть сколько-нибудь уместна.

Но мозг сам собой, в фоновом режиме, обрабатывал информацию, монтируя факты в логику и хронологию. Наконец, Потапов отложил «Остров сокровищ» на тумбочку и беспокойно поднялся с дивана.

Если за рулем джипа сидел Юрий Сизых – кой бес занес его в гетто на столичной окраине? Со слов Анатолия, выяснение отношений между Сизыхом и Буровым состоялось в самом начале рабочий недели. Во вторник о смерти Бурова уже шептались в курилке. До пятницы Сизых тщательно контролировал все отлучки. Для него принципиальным было не дать похоронить Бурова по-людски. «Ты, бомж, без моего разрешения на тот свет не отправишься».

«…те двое время выкроили между местными командировками и Жорку из морга забрали, на кладбище отвезли…»

«…но с десяток храбрых на похороны собрались… Не на похороны. На поминки, что ли».

Потапов (в отличие от Сизыха) не был психологом, но в людях кое-что понимал. Анатолий не принадлежал к завирающимся; его речь изобиловала оговорками: я точно не знаю, этого мне не сказали… а это я знаю т о ч н о . Так сколько же человек пришло на похороны Георгия Бурова: двое или десятеро? Разница-то существенная. Скажем, двое исхитрились забрать из морга тело, но долгое отсутствие грозило им немилостью босса. Это всё в течение недели. А в пятницу вечером – катастрофа на шоссе, двенадцать погибших, из них один мотоциклист и один водитель ритуального автобуса. Миша не сомневался, что остальные и есть тот «десяток храбрых», наперекор запрету сговорившихся достойно предать земле коллегу. Именно предать земле, а не помянуть. Не требуется большой храбрости, чтобы посидеть где-нибудь за столом, а Юрий Сизых – не всевидящее око. С похоронами сложнее. Это долго, и это дает Сизыху шансы застукать ослушавшихся. В точке сбора, при посадке в «Пазик», на кладбище…

Бурова хоронили десять человек из коллектива «Риэлты». Двое только вывезли его из морга, забальзамированным, одетым в черный костюм и уложенным в гроб. Но похороны намечались на пятницу, после работы: самый крайний срок, оправдываемый форс-мажором и с грехом пополам не выходящий за рамки уважения к мертвому. Только где же Жора Буров ждал тех, кто сопроводит его на кладбище?

У себя дома.

ЗДЕСЬ, НА ОПОЛЬЦЕВО.

Сюда они и направились на арендованном «ПАЗе». Кто-то – вероятно, те же двое – получили в больнице одежду и ключи от квартиры. Нет, ключи навряд ли. Но у Бурова сто процентов были нелады со здоровьем, и он, предусматривая такую именно ситуацию, мог сделать дубликат и оставить его тому из сотрудников, которому доверял.

Конечно, это дико – запереть труп до похорон в квартире. Надо было приплатить сотрудникам морга, чтобы подержали его на леднике. Но имелась некая веская причина, по которой этот вариант отвергли. И причина эта – Юрий Сизых.

Его безумная, сатанинская ярость не разграничивала жизнь и смерть. Даже умерев, Жора оставался для него неблагодарным бомжом, тварью, которая без визы шефа не смеет и в могилу сойти. Отлично зная, на что способен господин гендиректор, его подчиненные плюнули на условности и спрятали Бурова там, куда Сизыху не добраться. С этого нелюдя сталось бы самому забрать труп, не поскупившись на взятки, и где-нибудь в лесу изрубить его на куски военным топором, отработанными на тренировках ударами, повторяя: бомж, бомж, бомж. Небось он и разыскивал Бурова, когда выяснил, что ритуальный автобус шел порожняком, без гроба, и десятеро погибших в ДТП так и не выполнили свою добровольную миссию.

Хватит, пора прекращать. Не годится думать обо всём э т о м в праздник. Тем более не годится об этом думать, сидя в малогабаритной квартире в полупустом, похоже, доме, отстоящем от шоссе на полкилометра, и то если «Ока» с морозу не забарахлит. Сколько ни думай, Юрий Сизых никуда не денется. Немало таких, как он, топчут землю почем зря. И жертвами их становятся Жорки Буровы – сломленные горем потери, безобидные и безответные. И ничего ты тут не изменишь.

Миша стал читать «Остров сокровищ», прибрав громкость у телевизора, чтобы реклама не отвлекала. Остаток дня он лечился, ел, пил горячее молоко. Иногда выглядывал на улицу. Сегодня там было шумно, и, кажется, весело. Ну и прекрасно.

Ровно в двенадцать ноль одну он позвонил Наталье. Разговаривали они долго. Он предложил ей встретиться как-нибудь… просто так, погулять, и Наталья – правда, смутившись – всё же не отказала ему. А то, что она добавила, превратило Потапова в счастливейшего человека: «Вы берегите себя… Миша. Пожалуйста. Я очень хочу встретиться с вами просто так».

Новогодний концерт он смотрел краем глаза: не до концерта. Уж тем более не до «Острова сокровищ». За окном рвались петарды и сыпали искры фейерверков. Спеть бы, что ли, или выпить водки; но водки он не припас, а петь не умел. Его, жившего тихо и размеренно, избегавшего страстей и даже полагавшего влечение к женщине до некоторой степени порочным, лихорадило от чувства, что он пользуется взаимностью. Около половины второго ночи во дворах как-то разом стихло, но заснуть Миша не мог. Он тяготился теплом и двухкомнатным уединением, хотелось на воздух, хотелось куда-нибудь идти быстрым шагом. И всё-таки, как бы хорошо ему ни было после разговора с Натальей, здравый смысл протестовал против выхода на улицу и разминки спортивной ходьбой. Незачем дразнить бронхит… и местных хулиганов, пожалуй, тоже. Смотря какой расклад... сигареты могут не спасти от драки, да и честно заработанный когда-то первый разряд по боксу не поможет.

Сигареты. От драки они не спасут, но сейчас именно выкуренная сигаретка поможет ему успокоить взбудораженные нервы. Сигаретка, выкуренная на лестничной площадке – не дымить же в квартире, потом не выветришь. Он поднялся на пятый этаж и присел на заляпанный краской табурет в углу. Повертел в руках сигареты, спички, закурил. Но не сделал он и трёх затяжек, как над лестничными маршами раскатился грохот, и снизу донеслись шаги. Миша выронил сигарету.

∗ ∗ ∗

Низкие, ломающиеся голоса подростков. Трое или четверо, но не меньше троих. Голоса и шаги приближались: им либо к нему на этаж, либо… на пятый. Потапову стало не по себе. Удирать в квартиру поздно: его застигли врасплох, и те несколько секунд, в которые он мог метнуться к себе, не столкнувшись с пришельцами, безвозвратно упущены.

Шаги сменились шарканьем, но голоса не умолкли. Компания остановилась на четвертом. Чиркнула зажигалка, потянуло сигаретным дымом.

(Первый подросток):

- Конь, ты, что ли, ментоловые сосёшь? – Потапов заткнул бы себе уши, но руки ему не повиновались.

(Второй подросток):

- Не, ты че, не я. Слышь, Гимлер, стрёмно тут стоять…

- Не очкуй, ты никому не нужен. Нужен этот…

(Третий подросток):

- Не спалят нас?

- Кто? Один на заводе в три смены пашет, другая в психдиспансере, а эта хата съемная, только ее не снимают. Так что не ссы, а то в могилу полезешь. На Лосиной как раз пустая есть.

У Потапова сжалось сердце. Может быть, парни - из той банды, что забила оставшихся без бензина студентов. Они что-то затеяли, а буквально над их головами торчит невольный свидетель злодеяния, в чем бы оно ни заключалось.

Молчание. (Второй):

- Здесь шарился какой-то новый. Не он ли снял?

- Ну, лазил и лазил, тебе не пох?

(Третий):

- Гим, а этот в натуре из наших?

Пауза. Плевок.

- Из жопы он, а не из наших. Интернатовский, здесь у тётки кантовался. Батя Жекин говорит, в интернате его отпетушили, поэтому такой умный.

(Второй подросток):

- Ну бомбанешь ты замок, а замут в чем?

- Я бомбить ничего не собираюсь, и вообще глохни, вы с Конем для массовки. Тереть я сам буду. Из-за него, петушары, Жендосу башку отстегнуло. Жека поэтому и не уходит, что его тут караулит. Если бы не условка, я б его вальнул. Но так даже лучше будет.

Молчание. Снова шаги. Плевок. Пыхтение. И – четвертый голос. Ни с чьим не спутаешь.

(Юрий Сизых).

- Как обещал, минута в минуту. Моё слово – закон. Здорово, пацаны.

- Че у тебя в кофре-то? - спросил тот, кого называли Гимлером.

- Щас покажу.

Звук расстегиваемой молнии.

- Ого! - присвистнул Гимлер. - Не кислый топорик, ты мамонта валить собрался, что ли?

- Надо будет - завалю, - рыкнул на него Сизых. Пока еще он был хозяином положения. Нанимателем. – Где баулы мои?

- Вот же они, бля.

- Дров накололи?

- В лесу.

- Значит, так. Меня внутрь пропускаешь, и дальше вы только на шухере. Мне понадобится час, полтора от пуза. Как закончу, берете груз и тащите на улицу, в джип. Потом получите остальное бабло. Ясно?

(Гимлер):

- Да ясно, ясно.

- Ну действуй тогда, че встал?

Пауза. Возня. Негромкий металлический скрежет, клацанье. Шарканье ног. Кто-то кашлянул, сплюнул на пол.

Скрип петель.

(Сизых):

- Да ты профи, я погляжу! Всё, мужики, ждать молча! А то штрафану. Из зарплаты вычту, у меня с этим строго. Где тут свет-то?

Дальнейшее происходило быстро. Миша физически ощутил, что сборище внизу уменьшилось на одного. И – шепот:

- Держите дверь. Конь, навались справа.

Клацанье, скрежет.

- Э, шушера, вы че там творите?!

Скрежет.

- Есть! Они его заперли!!!

Мгновенно, без усилий, фрагменты истины сложились в Откровение.

Жоркина квартира – тут, слева от Натальиной. Буров – безмолвный, бесстрастный - до сих пор там: похоронщики до него ведь так и не доехали! Но он не один – неважно, кто там, но у этого человека есть запасной комплект ключей, и он выходил на балкон с сигаретой. Юрий Сизых не отменил возмездие лишь из-за того, что Буров умер, и явился сюда для окончательного расчета, вооружившись топором. Но теперь он в западне.

И не факт, что ему помогут разученные в клубе приемы.

- Шушера, бля, я с вами разговариваю!!! Ну-ка дверь! Открыли!!! Повторять не буду!!!

(Гимлер):

- Это тебе за Жеку, пидор.

- Мужики! Мужики, вы чего?! Выпустите меня!!!

- Помаши топором, чтоб не скучно было. А труба твоя у меня в кармане. В окно орать не советую, тут на психов всем положить. Пацаны, за мной.

Уходят. Спускаются по лестнице. Молча.

(Сизых – нормальным тоном):

- Мужики, вы зря это. Откройте, побазарим. Насчет Жеки – я ни при чем. Я даже не в курсах, что это за чел.

Но базарить ему было не с кем: троица пацанов уже покинула подъезд.

Сизых сказал в замочную скважину:

- Ладно, уроды, вы у меня кровью умоетесь.

Преодолев оцепенение, Потапов сошел на пролёт. Он хотел окликнуть Сизыха, но язык прилип к нёбу. Сизых там с топором, и ему есть, чем защищаться от того, курильщика, невесть каким образом очутившегося в доме у Бурова. Но противник еще себя не обнаружил, и схватка не началась – уж очень тихо. Тихо, тихо, тихо.

Шум падения, ругательство. И снова тишина.

Тишина длилась секунд десять, а затем глухо чавкнула, исторгнув стон. Стон, а за ним истошное верещание. Дверь содрогнулась от удара изнутри, и Потапов понесся вниз. Замок поддался – следующий удар вырвал его с мясом – однако Миша ни за что не оглянулся бы и ничего бы не увидел, но на нижней ступеньке подвернул ногу. Он врезался спиной в батарею и оказался лицом к Юрию Сизых, стоящему, шатаясь, в дверном проеме. Из черного зева распахнутой двери неслось скулящее, в малой октаве, завывание. Мишу изумило, что Сизых уже не кричал. Такое же изумление выражал взгляд Сизыха: он явно собирался предпринять что-то важное, но в последний момент его решительно и жестоко остановили. Сизых взмахнул руками, хватаясь за косяк, но правую руку ему отсекли по самый локоть, и кровь хлестала на коричневый кафель. Не найдя опоры, генеральный директор опрокинулся лицом вниз, но тут же подтянул колени к животу, перекатился и вскочил, оттолкнувшись от пола левой ладонью. И тут в тёмной квартире вновь начали рубить руки.

Это Мише так показалось, а на самом деле трещало под ударами топора дерево – невидимый во мраке монстр вымещал свой гнев на мебели. Сизых, хотя искалеченный, двигался тем не менее проворно – он спасал свою жизнь и уцелевшие пока конечности. Он почти пробежал мимо прижавшегося к стене Потапова; лестничный марш украсился багровыми пятнами. А Миша молился, чтобы убийца, подстерегший Сизыха в квартире мёртвого Бурова, не кидался в погоню. Ибо бояться надо не мертвых, но живых. После Потапов долго не решался молиться, ведь молитва не подразумевает ответа, а ответ он получил такой отчетливый, будто Всевышний заглянул в распахнутую оконную форточку: «Живых там НЕТ».

∗ ∗ ∗

К эпилогу этой истории не было в живых и генерального директора «Риэлты». Он истёк кровью, пробежав без малого километр. Его не только рубанули топором по предплечью; еще раньше Сизых получил черепно-мозговую травму. По причине сильнейшего болевого шока организму для перехода в клиническую смерть потребовалось время, и Сизых его израсходовал, достигнув оврага в южной части квартала. Но вряд ли он соображал, что делает, иначе бежал бы в любую другую сторону, но никак не от домов, где мог бы рассчитывать на помощь. Не сбавляя темпа, Сизых пересек Опольцево пустырем, мимо поликлиники и дальше за железнодорожную ветку.

Показания Михаила Потапова занесли в протокол, но интерпретировали упрощенно. Составленный следователем в черновом варианте отчет гласил: «Гражданин Сизых Ю.П., 1972 г.р., при пособничестве группы лиц, на данный момент не установленных, осуществил взлом квартиры по адресу… …предположительно, с целью грабежа. Так же, проникнув в помещение, Сизых Ю.П. совершил акт вандализма, разрушив находящийся в квартире гроб и выбросив из него мертвое тело. После этого между грабителями завязалась ссора, в результате которой один из соучастников топором нанес Сизых ранения разной степени тяжести. Сизых и остальные скрылись с места преступления. Топор - репликат секиры XI века, изготовлен по заказу клуба «Русская Дружина», членом которого являлся Сизых Ю.П. Находившееся в квартире мёртвое тело принадлежало ее владельцу Бурову Г.Н., 1954 г.р. Буров скончался от инфаркта 17 ноября текущего года; 19.11 труп был выдан для захоронения с нарушением процессуальной нормы и в этот же день доставлен в квартиру. Дознание показало, что транспортировкой занимались коллеги покойного; они же заключили предварительную (по телефону) договоренность о похоронах на кладбище Лосиная Роща на 21 ноября. Аванс был переведен безналичным расчетом.

Мотивы действий Сизых Ю.П. не выяснены, но покойный Буров занимал должность начальника административно-хозяйственной части в организации, возглавляемой Сизых, и был уволен за систематические прогулы. Увольнение сопровождалось конфликтом между Сизых и Буровым. Сизых неоднократно заявлял, что Буров виновен в хищении денег и материальных ценностей».

(Отчет редактировался после доклада начальнику ОВД «Антенное Поле». По настоянию майора Овчарука из текста убраны абзацы о преследовании Юрия Сизых мотоциклистом, ехавшим сзади с малой скоростью на короткой дистанции. Траектория колеи указывает на то, что мотоциклист маневрировал, препятствуя Сизыху изменить направление. Отпечатки ботинок частично перекрываются отпечатками протектора до линии железной дороги; там преследователь задержался на неопределенное время).

Вот так события, о которых свидетельствовал Потапов, в официальном изложении утратили мистический оттенок и обрели вполне криминальную форму. Но упомянутые им детали не были обойдены вниманием. Днём его посетил участковый инспектор, проверил паспорт и долго читал лекцию о вреде пьянства. Его палец с толстым желтым ногтем выскребывал в воздухе жутковатые узоры вровень с Мишиным лицом, и Миша старался держаться подальше.

- Снимут квартиру, набухаются по-черному, - одышливо бубнил участковый. – А потом глюки ловят, да еще на местных клевещут. Видите ли, одного из взломщиков называли Гимлером! Здесь ветераны Великой Отечественной живут, внуки их чтят и уважают, а, по-вашему, у нас тут нацизм буйным цветом цветет. Вы, Михаил Алексеевич, говорите, да не заговаривайтесь, а то и за клевету ответить можно. Я так вижу, вы запойный? – Миша поперхнулся молоком, но инспектор резким жестом отмёл все возражения. – Мой вам совет: выпили – за порог ни шагу, а то неприятностей не оберетесь. Да и мне неохота с вами потом возиться. И еще совет, уж не побрезгуйте: какие вам ночью черти мерещились, вы помалкивайте и перед людьми не позорьтесь. За приличного сканаете – это я, Михаил Алексеевич, не шутя. В ваши годы и так напиваться!

Потапов провел параллель с теми фотографиями из патогенной зоны, которые так и не попали на страницы журнала… и прикусил язык. Он до сих пор пребывает в неведении по поводу развязки ночного кошмара; для него развязкой стало бегство Сизыха, а потом грохот в темноте возобновился, и Миша, собравшись с духом, прошмыгнул к себе, схватил телефон и вызвал милицию.

Те, кто опечатывал квартиру Бурова, безусловно, знают больше, чем фотограф из общежития. Мише не удалось подсмотреть в глазок на работу следственной бригады – глазок заклеили непрозрачным скотчем. Но в окно он удостоверился, что бригада, скорее всего, не следственная, а какая-то другая. Четверо в химзащите вынесли на носилках труп и погрузили его в микроавтобус без номеров. Машина тут же уехала.

Развязку Потапов, как сумел, додумал сам, за две недели не притронувшись к своему фотоархиву. Он покинул Опольцево с новорожденной верой в способность чёрных сил вторгаться в людское бытие. Милость Господня не допущена в застроенную пятиэтажками низину на юг от московской кольцевой, и власть узурпирована силами темноты мироздания. Печать этой власти несут на себе все выходцы здешних мест: и те, что становятся директорами больших фирм, и те, что на них работают.

«Жора Буров классный мужик был, хоть и водились за ним прибабахи…». Читай – «себе на уме». Ох, не бывают «себе на уме» классными мужиками, и безобидными жертвами они не бывают. Маски носят, а под масками сатана рожи корчит. Носил маску и Буров. Но таилось под ней не паясничающее из запределья Зло, а существо осязаемое и опасное даже за гранью тлена. Не крутизны же ради его не вынесли – эвакуировали! – из дома бойцы в химзащите, а двое по бокам бежали с пистолетами наизготовку…

Что Юрий Сизых, что Георгий Буров – одной, опольцевской породы. Да только Сизых для Бурова по местным понятиям – недочеловек, чего «классный мужик», должно быть, и не скрывал от самонадеянного босса. А Сизых небрежения к себе не поощрял, вот и «доставалось Бурову почище других». Сизых, пожалуй, задушил бы его, не разними их Тверской… Но есть в мире такие шеи, от которых руки надо держать подальше, не ровен час оттяпают. Такую судьбу и уготовил Сизыху всеми любимый, несчастный завхоз.

Смерть – дешевая цена для тех, кто родился и вырос в этих хрущобах. Не испытывал к ней пиетета и Юрий Сизых, одержимый жаждой расправы и приехавший за тем на Опольцево новогодней ночью. Сизыху было невдомек, что в его шизофренических замыслах ему самому отведена роль пешки. Для него не имело значения, что человек, которому он намерился воздать за дерзость, мёртв.

Но не имело это значения и для Бурова. Он ждал, и поработившая его тело скверна опробовала на пригодность мускульные рефлексы и перебирала в нейронах мозга шаблоны стандартных функций. Мертвец ковылял туда-сюда, натыкаясь на мебель, брал и откладывал предметы, сливал воду в бачке унитаза, открывал окна, а один раз даже вышел на балкон «покурить». Эмиссар Зла не «сидел» у него внутри – он не более чем сигнал, зафиксированный когда-то на магнитную пленку опрометчивыми изыскателями и копирующий себя с носителя на носитель.

Сидя за столом на кухне, Потапов отхлебывал чай, пытаясь освободить ум от этой ужасающей реконструкции. Всего этого не могло быть! Но... что же произошло с Юрием Сизых в квартире Бурова? Потапов просидел с этими мыслями до самого вечера, изыскивая хотя бы крохотную возможность свести все в русло нормальной, трехмерной реальности, но стоило ему нащупать что-то подходящее, как одна деталь, единственная страшная улика возвращала его туда, откуда он начинал. Внезапно в голову ему пришла другая версия, куда проще, не ссылающаяся на психиатрические категории и абстрактную месть за не почтение, но с участием того же персонажа, которому надлежало ни в чем уже не участвовать.

Сизых не был коренным жителем этого коварного и скрытного окраинного района. Но в детстве он провел здесь сколько-то, год или два, достаточно, чтобы запомниться старожилам и даже получить от них весьма нелицеприятную характеристику. И уж наверное он наслушался россказней вроде тех, которыми потчевала самого Потапова простодушная Наталья. Но если ему привелось воочию лицезреть нечто над-естестественное и убедиться, что опольцевские легенды не врут?! О нет, лучше не строить предположений, как это могло с ним случиться. Как вариант, сверстники подвергли его одному из суровых испытаний, придуманных для тех, кого они не принимали в свое общество. И что-то там пошло не так, и Сизых это пережил, (и одним из его мучителей был Жора Буров??). Главное - в роковую для него ночь Сизых действовал, исходя из вполне рациональных мотивов. Он трезво оценивал ситуацию: его враг умер, но и труп может быть ч ь и м - т о орудием. Поэтому его требовалось привести в негодность: расчленить, упаковать в пакеты, отвезти в лес и сжечь. Вот только доброхоты из собственной конторы развесили сопли, взяли на себя хлопоты и фактически выкрали тело из морга, чтобы похоронить, а потом окончательно все испортили, погибнув в автокатастрофе. Может быть, генеральный директор «Риэлты» смотрел далеко вперед, и практиковался работать с топором, предвидя, что однажды это ему пригодится. Но на последнем этапе он прохлопал некоторые существенные нюансы. Он не знал, что на районе шептались: Буров-то... вроде и помер, а вроде и нет, очень уж шумно у него в квартире, да и в окнах кто-то больно похожий мелькал. А похорон-то, кстати, и не было! Привыкнув, что люди безоговорочно ему подчиняются, Сизых не ожидал, что гопник со скинхедовской кличкой запрет за ним дверь. Он слишком смело и по-хозяйски вошел к Бурову, надеясь, что располагает запасом времени и успеет принять меры до того, как адская запись начнет проигрывать кошмарный сценарий. Но он не успел даже включить свет, а тот, кто ждал его визита, не нуждался в освещении.

...Для Потапова куда спокойнее принять объяснение, содержащееся в отчете следователя: взлом, вандализм, потасовка между преступниками… Но чересчур пристальный взгляд выхватывает из коллажа повседневности вещи, которые сохраняются памятью не в пример надежнее досадных мелочей или списка покупок. Ту сигарету, лежащую, дымясь, на дорожке к подъезду, Потапову не забыть ну никак. Зажженная с фильтра, перевернутая и потушенная не иначе как прямо во рту. Курильщик наверняка обжег губы, нёбо и язык, но даже не вскрикнул, хотя докуривать не стал, а в несгоревшей половине фильтра оставил один из своих зубов. Морозный ветер, свирепствовавшей в низине, выстудил из безобразного окурка запах табака и палёной бумаги. Но исходивший от него миазм (сразу защипало веки) был отнюдь не табачным.

Окурок словно пропитали формальдегидом.