ПОДОЛЬСК — НАХАБИНО — КУРСКИЙ ВОКЗАЛ

Подольск — Нахабино — Курский вокзал

Московские Центральные Диаметры — это маршруты электричек, пронизывающие Москву насквозь — от одного пригорода до другого, через центр. Ехать от конечной до конечной два часа с лишним. Пока работают два маршрута — МЦД1 (Одинцово — Лобня) и МЦД2 (Подольск — Нахабино). Уже много раз ездил по ним, в основном, просто так, ради медитативного удовольствия и даже какого-то счастья проезжания Москвы насквозь. Но вдруг подумал, что никогда это не было рано утром, а ведь это нечто совсем другое, чем поздно вечером. Выяснилось, что поезда МЦД начинают ходить в начале пятого, когда Москва ещё только недавно заснула (условно заснула, потому что Москва, как известно, никогда не спит). Надо проехать сквозь Москву рано утром, вернее, глубокой ночью, это ведь интересно, надо попробовать.

Был выбран МЦД2, Подольск — Нахабино, просто потому, что он лучше, потому, что он больше нравится, потому, что он роднее.

13 сентября, ночь, такси, Косинское шоссе, МКАД, Симферопольское шоссе, дороги пустые, скорость, мчание. Такси проезжает мимо посёлка Быково (в просторечном словоупотреблении Быковка), мимо дома 7 (улиц в Быковке нет), где наша семья жила с 2002 по 2006 годы. Деревня Стрелково с белой церковью, поворот на Подольск, промзона, Подольский ДСК, который когда-то построил тот самый дом 7 в посёлке Быково, вход на станцию Подольск с её изнаночной стороны, можно назвать его «чёрным ходом», проезд по мосту через железную дорогу, Революционный проспект, привокзальная площадь, парадный вход на станцию Подольск, спасибо большое, вам спасибо, хорошего дня, и вам тоже, спасибо, если не трудно, поставьте, пожалуйста, оценку в приложении, да, конечно, обязательно, спасибо ещё раз, и вам спасибо.

Подольск погружен во тьму и сон, а станция светится, работает киоск с шаурмой, самсой и сопутствующими шаурме и самсе товарами, бродят люди в количестве нескольких человек. Кому-то нужно ехать из Подольска в Москву или, может быть, даже в Красногорск, Опалиху, Аникеевку или Нахабино, кто знает.

Электропоезд «Иволга» стоит на втором от вокзала пути. Отправление в 04:21, это первый поезд, самый ранний. На станции Подольск теперь светло и удобно, работают лифты и эскалаторы, отовсюду струится мягкий свет. А раньше это было мрачноватое место. Наблюдаются перемены к лучшему.

Электропоезд «Иволга» ещё более удобен и светел, чем станция Подольск. Удобные мягкие синие кресла, места для велосипедов, световые табло, объявления приятным женским голосом. Раньше, ещё не так давно, здесь ходили грязноватые темноватые электрички с плохо закрывающимися дверями, холодные зимой и жаркие летом, с неудобными скамейками, а объявление «станция Подольск» в исполнении усталого машиниста и системы громкоговорения звучало как «таээ Поо». А сейчас вот так — тепло, прохлада, свет и уют. Реальность меняется к лучшему.

Электропоезд «Иволга» постоял, постоял, да и поехал, отправился со станции Подольск в 04:21, по расписанию. В вагоне было человека примерно три. Или примерно четыре.

Высокий мост через Пахру. Станция Силикатная. Вошёл, кажется, один человек. Станция Остафьево, новая, её раньше не было. Ещё кто-то вошёл. Станция Щербинка, вошло человека два или три. Поезд отъехал от станции Щербинка, и хотелось увидеть среди скопления домов один унылый бело-серый четырёх- (или пяти-?) этажный домик, старенький и страдающий, очень давно его приметил, лет двадцать с лишним назад, он прямо такой какой-то трагический и жалкий, сердце сжимается, но темно, и унылый страдальческий домик не видно. Вообще мало что видно, только темнота и отражение вагонного пустынного белого света.

После Щербинки уснул. Выше было сказано, что МЦД2 роднее, чем МЦД1. Это действительно так. Маршрут от Подольска до Тушино знаком до мелких деталей, до малозаметных чёрточек, пройден (или проехан, можно так сказать?) примерно миллион раз, начиная с детства. Можно сказать, что этот маршрут – одна из самых любимых реалий в окружающей повседневной реальности. Да, как-то так.

От Текстильщиков до Подольска и обратно много раз ездил к сначала просто болеющему, а потом умирающему другу Толику. Он под конец жизни болел так, что единственное, что можно было для него сделать – это просто приезжать к нему и проводить с ним некоторое, небольшое время. Я ехал из своего замкадного Кожухово на автобусе до Выхино, потом на метро до Текстильщиков, потом на электричке до Подольска, на троллейбусе 1 или 2 доезжал до микрорайона Беляево (да, называется так же, как московский район), звонил Толику. Толик выходил к остановке, мы сидели почти молча (ему было трудно говорить) минут двадцать, он быстро уставал и уходил домой, а я ехал обратно на троллейбусе до станции Подольск, на электричке до Текстильщиков, и домой.

Да и раньше, когда Толик ещё не болел, тоже ездил иногда к нему.

В общем, знакомый путь, знакомый до какой-то дрожи. Грустный, но какой-то очень ценный для меня путь, да, вот как-то так.

Что-то есть особенное в том, чтобы ехать в пятом часу утра в пустом сияющем электропоезде «Иволга» через московские пригороды.

В общем, после Щербинки уснул. Да и ладно. Тут ведь важно не смотреть в окно, тем более что в него практически ничего не видно из-за внешней тьмы и внутреннего света. Тут важно просто ехать сквозь это родное пространство, ощущать езду, а спать при этом или бодрствовать – не так уж важно.

Разлепил глаза уже после Текстильщиков, на платформе Калитники. Сейчас эта платформа располагается под огромной развязкой на пересечении Нижегородской улицы и Третьего Транспортного кольца. А раньше это было очень захолустное место, и платформа называлась 4-й километр. Впервые увидел её из окна поезда, когда ехали с мамой отдыхать на море, в Новый Афон. Поезда кавказских направлений отправлялись тогда не с Казанского вокзала, как сейчас, а с Курского, через Украину: Тула — Орёл — Курск — Белгород — Харьков — Ростов — Армавир (да, приходилось делать такой крюк, линии через Краснодар и Горячий Ключ ещё не было) — Туапсе, и дальше по берегу моря. Сидел на боковой полке, вернее, на части полки за столиком. Неудобное для взрослого человека место, а для невзрослого очень удобное. Был совершенно захвачен только начавшейся очень долгой поездкой (вечер — ночь — день — ночь — утро, это казалось чем-то типа вечности). Смотрел в окно и по сторонам, впитывал впечатления, в детстве это неплохо получается. Запомнилась эта самая платформа 4-й километр, осталась в памяти табличка «4 км» в фирменном советском железнодорожном стиле — белые фанерные буквы рубленых очертаний на чёрной деревянной основе. Запомнилась даже глуповато-смешная детская мысль-эмоция: как несчастны люди, которым надо ехать всего-навсего на расстояние четыре километра, до этой жалкой платформы 4 км. А я счастливый, я только начал свой огромный путь, и ехать мне ещё практически целую вечность. Потом каждый раз, проезжая мимо, вспоминал эту мысль-эмоцию из детства. А потом платформу переименовали в Калитники, построили развязку, и детская мысль-эмоция окончательно отвалилась куда-то в прошлое, в небытие.

Снова уснул, разлепил глаза на путепроводе через постепенно просыпающуюся в темноте площадь Трёх Вокзалов (хотя, она, конечно, никогда не спит). Дальше — бывшая платформа Каланчёвская, которую теперь переименовали в Площадь Трёх Вокзалов. Это уже другой очень хорошо знакомый отрезок пути — от Курского вокзала до Тушино. По этому маршруту ездил ещё чаще, чем от Подольска до Текстильщиков. В детстве и юности жил у Курского вокзала, а в Тушино жила бабушка, в школьные годы очень часто ездил к ней на выходные и каникулы (это было что-то вроде дачи). Знал (да и знаю) все подробности этого пути — мостики улицы Казакова и Старой Басманной над железной дорогой сразу после отъезда от Курского вокзала, уже упомянутый путепровод через Комсомольскую площадь (она же Трёх Вокзалов), царский павильон на платформе Каланчёвская (ныне Площадь Трёх Вокзалов), огромное электровозное депо за Каланчёвской, казарма воинской части справа по ходу движения (обшили сайдингом и изуродовали красивое здание), билдинг Росатома (не знаю, что там было раньше, может, всегда и был какой-нибудь -атом), трамвайное кольцо у платформы Дмитровская (а вот забыл, было раньше кольцо, или трамваи просто проезжали под железнодорожным мостом?), виднеющийся за деревьями регбийный стадион «Локомотив» у платформы Красный Балтиец (сейчас не виднеется), Тушинский аэродром, вид на белеющее Строгино вдали. В общем, хорошо (как некоторые говорят, «до боли», но не стоит, наверное, так говорить) знакомый путь. В этот раз он почти весь пройден во сне, ну и ладно, когда едешь в тысячный (условно) раз по пути, можно проехать его и во сне.

Уснул, разлепил глаза — Дмитровская. Светает. Уснул, разлепил глаза — Трикотажная, уже почти светло. Народу в вагоне по-прежнему мало, почти никого. Всё-таки, мало кому нужно ранним утром ехать из Москвы в Нахабино.

В Нахабино уже совсем светло. Это конечная. Не стал выходить, остался сидеть у окна, теперь уже окончательно проснувшись. В электропоезд «Иволга» вселилось сразу много людей. Очень многим людям нужно ехать утром, пусть и ранним, из Нахабино в Москву.

Маршрут Нахабино — Тушино тоже неплохо знаком, хотя и не так близко, как линия Подольск — Тушино.

Платформа Аникеевка. Вокруг тишина, лес. Вспомнил, как в не помню каком детском возрасте взял и проехал один от Тушино до Аникеевки. Иногда позволял себе такое, хотя мама это не одобряла (не говорил ей). Вышел в Аникеевке и просто стоял на платформе, глядя на лес (такой же, как сейчас) и раскалённые летним Солнцем сверкающие рельсы. Была тишина, пустота, летний сияющий морок, странное состояние, оно почему-то запомнилось до сих пор.

Станция Павшино. Ездил сюда в середине 90-х, когда торговал чаем вразнос (удавалось что-то продать, бродя среди торговцев пристанционного рынка и предлагая им чайную продукцию). В последние годы иногда ездил сюда на хоккей с мячом — московское «Динамо» выселили из дворца спорта «Крылатское», и оно теперь играет на красногорском стадионе «Зоркий». А во дворце спорта «Крылатское» оборудовали ковидный госпиталь. За долгие годы заметил закономерность: на одном из путей станции Павшино всегда стоят два или три товарных вагона, таких, открытых, в которых обычно возят сыпучие грузы (на железнодорожном сленге они называются «полувагоны»). Это всё время разные вагоны, но в каком-то смысле они одинаковые. Они там стоят всё время.

Справа по ходу движения – гигантский жилой район Павшинская Пойма, вдали виднеются огромные суперсовременные здания Правительства Московской области и Московской Областной Думы.

Платформы Пенягино и Волоколамская. Раньше их не было. Дальше уже Москва.

Народу уже реально много, некоторые стоят.

Станцию Тушино переименовали в Тушинскую. Раньше была железнодорожная станция Тушино и метро «Тушинская». Теперь обе — Тушинские. Это вызывает грусть.

Платформа Щукинская. Раньше её не было. Можно выйти, пройти совсем чуть-чуть и пересесть на станцию метро «Щукинская».

Платформа Покровское-Стрешнево посреди одноимённого парка раньше была, а теперь её нет. Осталось только прекрасное станционное здание начала XX века.

Платформа Ленинградская раньше тоже была, а теперь её тоже нет. Теперь между этих двух бывших платформ располагается платформа Стрешнево, которой раньше не было. С неё можно удобно пересесть на одноимённую станцию Московского Центрального Кольца (МЦК), которой тоже раньше не было.

Много чего в этих местах раньше не было, а теперь есть, и наоборот.

Зато на своих прежних местах находятся платформы Красный Балтиец, Гражданская, Дмитровская, Рижская. Каланчёвская тоже на своём обычном месте, но её как-то перестраивают, и, как уже было сказано, называется она теперь Площадь Трёх Вокзалов.

И Курский вокзал тоже стоит на своём месте. Но всё на нём изменилось. Раньше здесь было одиннадцать путей у платформ плюс, кажется, два технических (точно не помню, но порядок такой). Сейчас большинство путей разобрано, вместо них – поверхность Земли, покрытая свежим, чистым песком. Прежних платформ нет, осталась только первая, примыкающая к вокзалу, и ещё одна или две. Наверное, здесь снова уложат пути и построят новые, удобные, современные платформы. Но пока всё выглядит жалко и заброшено.

Вышел из электропоезда «Иволга» на вторую платформу, сел на скамеечку, достал небольшую бутылочку виски, отхлебнул.

Справа виднеется край родного дома номер 23 по улице Земляной Вал, высокого, сталинского, красивого со стороны улицы и довольно уродливого со стороны двора. В младшем школьном возрасте часто гулял с мамой по Курскому вокзалу. Мы ходили вдоль платформ, встречали и провожали поезда и электрички. Всё, связанное с железными дорогами, вызывало экстатические эмоции. Простой, в сущности, процесс отправления поезда дальнего следования от Курского вокзала в южном направлении был дико интересен. Курский вокзал был грязен, неуютен, набит людьми. У касс было дикое столпотворение, процесс приобретения билетов на поезда дальнего следования был тогда чем-то вроде осады или ожесточённой битвы. Люди выстаивали огромные очереди, летом всё это превращалось в полный кошмар. В общем, сейчас понятно, что это было не самое приятное место. Но тогда оно было почти волшебным. Поезда, электрички, гудки, объявления по громкоговорителям, запах креозота, запах дыма из топящихся вагонных печек, разговоры с мамой (она не особо интересовалась железными дорогами, но легко и охотно втягивалась в их обсуждение). Что-то в этом было такое… как всегда, толком и не объяснишь, какое, и не надо объяснять.

Вспомнилось вдруг, как стояли с мамой у одного из тупиков Горьковского направления. Был вечер, уже темно, в тупике стояла кругломордая электричка ЭР2. На окне кабины машиниста висела тряпичная табличка с указанием конечного пункта — скорее всего, на ней было написано «ЖЕЛ-ДОР» или «БАЛАШИХА», это были самые распространённые маршруты. Фары электрички светились зловещим тусклым красным светом, и мама сказала: смотри, у неё глаза, как у марсианина.

Действительно, было в них что-то марсианское.

Сделал ещё несколько глотков, спустился в подземный переход, прошёл через почти пустое огромное здание Курского вокзала, вышел на почти пустую привокзальную площадь, вызвал такси и поехал домой.