Отключили телефон и с фанатизмом занимаются сексом
Отключили телефон и с фанатизмом занимаются сексом
Мужчины занимались сексом со мной-ребенком. Я нашла их и спросила, почему они это делали
Студент-неформал в 13 лет, опекун-абьюзер в 15 и рок-музыкант среднего возраста в 17. Авторка «Афиши Daily» Милана Логунова вспомнила сексуальных партнеров, которые были у нее в подростковом возрасте, и встретилась с ними, чтобы поговорить о возрасте согласия и причинах, по которым взрослые мужчины встречаются с малолетками.
Оказалось, взрослые мальчики очень любят встречаться с маленькими девочками, а мне все это до боли нравилось, потому что я считала себя крутой.
Глава первая. Девственность, маленький город и закон
Садимся на диван. Он хватает меня за шею и целует — это мой первый поцелуй. Потом Антон лезет ко мне в трусы. Я хватаю его руку и пытаюсь остановить, но он настойчив.
«Это твои личные половые трудности»
Глава вторая. Хронофилия, власть и слежка
А на любое мое возмущение он выдавал коронную фразу: «Ты ведешь себя неадекватно».
«Парень отыгрывает свои родительские инстинкты»
Глава третья. Секс-образование, полиамория и рок-звезды
Я не чувствую себя вправе отказать ему. Это было бы уже не к месту — я ведь ни разу не оттолкнула его до этого.
«Так девчонки получают знание, что такое хороший секс»
Кажется, самотерапия помогла — теперь, когда я буду встречаться с мужчиной, первым делом задамся вопросом, насколько эти отношения нравятся мне.
Гид по психотравмам: как неприятные события из детства портят взрослую жизнь
Нашли ошибку? Выделите ее и нажмите Ctrl+Enter
Подпишитесь на рассылку «Афиши Daily»
Нажимая кнопку «Подписаться», вы соглашаетесь c Правилами рассылок
Мне 13 лет, я пока не очень понимаю, где именно располагается влагалище, а о существовании клитора не догадываюсь вовсе. В свои 13 я хочу только одного — не чувствовать себя одинокой. Я стою за детской поликлиникой в компании вологодских неформалов, студентов и старшеклассников, с которыми познакомилась сегодня. Мой телефон на беззвучке — никто не знает, куда я пошла и что со мной.
Мы выпиваем, на меня смотрит негласный лидер компании. Он старше меня на шесть лет. У него рыжие волосы, он одет в косуху и потертые джинсы, а в руке держит полупустой «Блейзер» (дешевый алкогольный напиток, популярный среди подростков. — Прим. ред. ). Кажется, Антон умен — и мне стоит постараться, чтобы его впечатлить. Он замечает мой взгляд, подходит и предлагает сходить за еще одной бутылкой. Не дожидаясь ответа, Антон берет меня за руку и уводит совсем не в направлении магазина. Этой ночью мама позвонит в полицию, потому что ее маленькая дочка так и не вернулась домой.
Эта сцена прокручивается в голове, пока меня осматривает гинекологиня. Сейчас мне 22 года, я успешная журналистка. Но на секунду, как тогда, в седьмом классе, я испытываю дежавю. Мне становится страшно: «А вдруг врач сейчас узнает, что я не девственница? А вдруг она позвонит в мою школу и меня выгонят?» Женщина в белом милая. Она просит меня одеться, подбадривает улыбкой и спрашивает, не беспокоит ли меня еще что‑нибудь.
Со времен школьных осмотров это мой первый поход к гинекологу — раньше они пугали меня до мурашек. Но сейчас я окончила университет, устроилась на работу. Впервые у меня появились свободные деньги, и я решила, что пора уже становиться ответственной — записалась к платному врачу с проверкой на все инфекции.
Мне хочется продолжить разговор с женщиной. Сев перед ней на стул, произношу:
— Наверное… У меня проблемы с чувствительностью. Мне кажется, я ничего не чувствую с мужчинами. Я прошу их быть жестче, но это не помогает.
Зачем я это сказала? Теперь она отправит меня к психиатру.
Когда мне было 15 лет, мой двухметровый парень, которому было 20, установил на мой телефон приложение для слежки. Он знал, где я нахожусь и что я делаю, а я должна была отчитываться перед ним. Если я этого не делала, он сам находил информацию о моих друзьях, залезая в мои соцсети, а потом звонил им и в грубой форме просил больше со мной не общаться. Каждый раз, когда я поступала как‑то «неправильно», он прощал меня лишь с условием, что я сделаю ему минет или соглашусь на анальный секс.
Гинекологиня не звонит никакому психиатру. Вместо этого она открывает шкафчик и протягивает буклет о секс-игрушках.
— Знаете, чувствительность можно восстановить, — говорит она. — Иногда в этом помогают игрушки или смазки. Скажите, а когда у вас был первый секс? Просто если это было не так давно…
— Я занимаюсь сексом с тринадцати, — перебиваю я.
Короткое замыкание. Этого я и боялась.
— Вообще, это все неважно, — прерываю тяжелую тишину. — Спасибо за вашу работу.
Я хочу уйти, но женщина меня останавливает:
— Это вы меня простите, — говорит она. — Но если вдруг с вами могли произойти какие‑то события… я имею в виду, которые подвергли вас стрессу, то иногда это может проявиться на физическом уровне. Это называется психогенной фригидностью, бывает довольно часто… Может, у вас были такие события?
Когда мне было 17 лет, я стала встречаться с мужчиной, которому стукнуло 35. Он никогда не целовал меня, потому что считал это банальностью. Зато во время секса он разворачивал меня спиной к себе и говорил на ухо, как будет ***** [трахать] меня прямо на сцене, когда станет наконец рок-звездой. Он хотел, чтобы мы сделали это на публике. Он считал, что рассказывать о себе — это сексуально, а я любила его слушать, потому что хоть и не умела играть на гитаре, но тоже хотела стать рок-звездой. Однажды во время секса он плюнул в мой открытый рот, а потом сказал: «Я не осуждаю тебя. Это нормально, что тебе нравится такое».
— Нет, ничего страшного не было, — отвечаю гинекологине.
При психогенной фригидности человек не может получить сексуальное удовлетворение из‑за психотравм, стресса или общего эмоционального состояния. Из‑за такой особенности во время секса может возникать ощущение, будто происходит что‑то неправильное или что‑то идет не так, как должно.
Об этом я читаю в интернете, когда еду домой от врача. Я никогда не думала, что у меня есть травма. Максимум — я совершила глупость, будучи подростком. Ну, может быть, пару раз. Мой первый секс произошел с мужчиной существенно старше меня, а после него последовали второй и третий.
А теперь, вернувшись от гинекологини, я смотрю в потолок и понимаю: дикое прошлое все-таки режет лезвием настоящее. В моей жизни так и не случилось отношений, которыми я была бы довольна. Я все еще не знаю, как выстраивать романтику наравне, и в каждом партнере ищу доминанта, который бы — как и тогда — просто делал со мной то, что считает нужным.
Наверное, мне надо лечиться, но прямо сейчас я не готова идти к психотерапевту. Во-первых, я не могу оплатить длительный курс. Во-вторых, моя мама тоже психотерапевт (вот ирония), и она надавала мне достаточно советов, а к чему-то суперхорошему это не привело. Я чувствую, что хочу попробовать сама разобраться в том, что произошло. С подростковых времен осталось много вопросов. Чего эти парни хотели, заводя отношения с подростком? Было ли это насилием? Хотела ли я всего этого, или меня обвели вокруг пальца?
В конце концов мне интересно, что с этими парнями произошло. На все эти вопросы я смогу ответить только из личной, а не воображаемой встречи, поэтому решаю найти тех мужчин — спустя девять, семь и шесть лет.
Секс в небольшом городке не табу, но вещь, о которой не говорят. Максимум, позволенный в школе, — бегло прочитанная в восьмом классе «Бедная Лиза». Но я учусь в седьмом, с Карамзиным познакомиться не успела, так что бояться нечего: мне пока не успели сообщить, что интим для девочки — это плохо, а заинтересованы в нем только мальчики.
Все, что я чувствую в этот вечер, — мне одиноко и я хочу завести друзей, по возможности каких‑нибудь крутых. Натыкаюсь на сообщество «Любители аниме города Вологды» — почему нет? Вступаю. Сегодня у них будет встреча. На фотографиях — групповые фотографии девушек и парней в кошачьих ушках и кожаных куртках с цепями, в берцах. Мне нравится сочетание, люди кажутся дружелюбными. Я иду.
В центральном парке уже собралась толпа — большинство вроде как студенты, чуть старше, чем я предполагала. Ко мне относятся приветливо, без допросов с пристрастием. О японских мультиках мы, конечно, не беседуем. Вместо этого ровно в десять минут восьмого кто‑то в компании объявляет, что пора выдвигаться за выпивкой.
Мы сидим во дворах. Темнеет. Мне задают пару вопросов, чтобы поддержать разговор. Один из них — сколько мне лет. Я не хочу признаваться, что мне 13, неловко отшучиваюсь — «уже можно». Я где‑то слышала эту фразу, но что именно она значит, пока не понимаю.
Через пару часов мы идем с Антоном к нему домой. Чувствую себя как под гипнозом: конечно, он предсказывает мои действия на десять шагов вперед и отбивает любое мое слово парой сотен других. Потом я узнаю, что он любит секс-коуча Алекса Лесли. Мне нравится его внимание, я впервые ощущаю себя сексуальной девушкой. Поэтому, когда вижу миллион не принятых звонков от мамы, выключаю телефон.
Мы идем в тишине. По дороге он пытается завести разговор. Например, спрашивает, что я сейчас читаю. «Тарас Бульба», — отвечаю я. Это произведение значится в школьной программе седьмого класса. Он этого не знает и переводит тему.
Ободранные обои, запах сигарет и облезлый кот. Я мельком заглядываю в туалет — сантехника покрыта желтой эмалью, она очень старая. Заходим в комнату: стол с грудой тетрадей и пыльный примитивный компьютер, уже разложенное деревянное кресло, полупустой шкаф, диван. На потолке — лампочка без абажура, на полу — протертый линолеум. По тетрадям я узнаю, что Антон учится на втором курсе института, направление «Менеджмент». Я понимаю, что ему 19 лет, он кажется мне очень взрослым, и я рада, что побывала в квартире такого независимого парня, как он.
Так продолжается минут десять или пятнадцать: его рука ерзает внутри меня, я вроде бы удерживаю ее, но толком не могу ничего сделать. От меня теперь ничего не зависит, поэтому я пытаюсь расслабиться. Стыдно, что я ломаюсь, — не ожидала такой реакции от себя. От этого еще страшнее.
Неожиданно Антон берет меня на руки, поднимает и бросает на разложенное кресло. Он быстрым движением стягивает с меня джинсы одновременно с трусами, бросает их на пол и входит, ничего не спрашивая и не используя никакой защиты. Только спустя несколько лет я узнаю, что это девушка якобы должна просить парня использовать презерватив — у них самих ведь каждый раз, совершенно случайно, все вылетает из головы. Зато о том, что смазки недостаточно, мой мужчина почему‑то догадывается, поэтому выходит и тычет мне в лицо своим пенисом с негласной просьбой его облизать. Не могу ничего сказать — тишина в комнате будто засасывает, ее невозможно прервать. Мне больно и неприятно, но я терплю, а потом пропадают все чувства. Наверное, так и должно быть?
Когда все заканчивается, он засыпает с храпом на правом боку, а я перехожу на диван — в кресле мы оба не помещаемся. Я думаю о том, что произошло. Эти размышления приводят к тому, что я ищу на полу свои вещи, одеваюсь и ухожу.
Возвращаюсь домой под утро. Понимаю, как выглядит смерть — у нее лицо моей мамы. Она ничего не говорит, лишь безэмоционально наблюдает, как я прохожу в свою комнату. Наутро я узнаю, что она где‑то нашла телефон Антона и уже позвонила ему. Но сейчас кровать расправлена, и я стараюсь уснуть, хотя вместо этого беззвучно плачу — мне кажется, что мой первый роман получился каким‑то скомканным.
Согласно статье 134 УК РФ , возраст согласия в России наступает с 16 лет. С этого возраста человек может принимать решения о том, заниматься ли ему сексом. Закон не запрещает заниматься сексом со сверстниками, не достигшими совершеннолетия.
Перед экспериментом я пишу юристу Денису Костину, он ведет блог в инстаграме и отвечает на житейские вопросы аудитории. Первое, что меня интересует, может ли понести ответственность мужчина, если девушка намеренно скрыла возраст или они оба были пьяны. «Даже если ты не знал и не догадывался, что партнеру нет 16 лет, то уголовная ответственность все равно наступит, если тебе больше 18, — говорит Денис. — Опьянение является всегда отягчающим обстоятельством, а если потерпевшая была пьяна, то это можно квалифицировать как изнасилование в случае, если она не контролировала свои действия. И не имеет значения, он ее споил или это было до встречи».
Я также узнаю от юриста, что родители не несут ответственности за то, что у несовершеннолетних детей был секс или с ними происходили «развратные действия». Максимум, что может случиться, — их привлекут по статье 5.35 КоАП РФ о неисполнении родительских обязанностей, но их вину в произошедшем еще придется доказать. Максимальная ответственность — пятьсот рублей штрафа. Так что в большинстве случаев вина будет только на парне. «Спрашивайте паспорт, — говорит юрист. — Это лучший выход из ситуации. Любые оправдания после случившегося не помогут, подросток, с точки зрения закона, не может быть виновен».
Антон согласился на встречу без лишних вопросов: ответил приветливо, будто мы старые приятели, что живут по соседству, но давненько не могли увидеться из‑за дел. Мы встречаемся у него дома, когда я приезжаю в родную Вологду. Пятиэтажки, кривой тротуар, советские спортплощадки во дворе — кажется, здесь ничего не изменилось. Перемен немного и в квартире. Посередине комнаты стоит шест для стриптиза, а кресло заменила большая двуспальная кровать. Вместо кота теперь ходит собака. Обои все те же, ванна та же, с ржавчиной, на советской газовой плите варятся пельмени, а под потолком торчит лампочка без абажура. Антон рассказывает, что теперь он успешный тамада на свадьбах, и намекает, что мое торжество тоже сумеет организовать. Сам он был счастлив в браке, но все же развелся.
— Так что ты хотела, Лана? Очень рад тебя видеть, кстати, — говорит он, пока наливает мне чай с конфеткой.
— Прости, что так бесцеремонно, но не испытываешь ли ты вину за то, что тогда между нами произошло?
Он теряется. Гадает, что я имею в виду.
— Наверное, мы расстались не очень хорошо, — отвечает он. — И мне жаль, что все так вышло, — я был гулящим парнем и доставил дискомфорт многим девушкам. Дурак. Что я могу еще сказать?
Наша история не закончилась на одной встрече. Я выросла в обеспеченной благополучной семье, где папа с утра до вечера занимался бизнесом, а мама не отказывала мне ни в чем. Даже после той ночи она не закатила скандал. Она поступила куда ужаснее — позвонила Антону. Чтобы найти его телефон, мама нашла в газете номер компьютерного мастера и попросила его войти в мой ноутбук и узнать, что я делала в интернете в последние часы. Наутро, когда я уже была дома, она сообщила Антону, сколько мне лет, и велела больше ко мне не приближаться. Тогда мне казалось, что она ломает мои первые серьезные отношения. И я в отместку сама написала Антону. Мы договорились о встрече. Я обещала ему, что ничего и никому не скажу. Мы продолжили видеться и заниматься сексом, хотя он больше не позволял мне оставаться на ночь — будто бы это была единственная претензия к нему. Я знала, что у него есть другие девушки, но все же на что‑то надеялась. Он сам расстался со мной через полгода: выговорил что‑то невнятное, вроде бы, что у нас нет будущего.
— Я не понимаю, почему ты вообще согласился на эти отношения.
— Наверное, хотел побольше секса. Других причин вроде не было. Я могу что‑нибудь для тебя сделать? — говорит он с лицом «порядочный человек». На что я вообще надеялась? Теперь чувствую себя ничтожеством от того, что я даже не была для него особенной.
Я готовила для него речь. Я хотела сказать ему, что любила его и, может быть, все еще люблю. Мне очень хотелось знать, что это было взаимно — ведь я так старалась, чтобы остаться с ним. Для подростков первый секс сродни инициации, когда ты вдруг перебираешься из мира детей в мир взрослых. После этого было уже невозможно встречаться с одноклассниками — тем более что новости о моем легкомыслии пронеслись по школе, стоило мне только рассказать обо всем подруге. На время я перестала общаться с кем‑либо, чтобы избежать лишних вопросов, — меня волновал лишь Антон. Все это я хочу рассказать ему, но не решаюсь. Вместо этого закапываю себя еще глубже:
— То есть тебе жаль, — уточняю я, — что ты был моим первым парнем?
— А, ты об этом… — он меняется в лице, наконец вспомнив важную деталь. — Ну конечно, нет. Твоя девственность — это твои личные половые трудности. Только девушка должна отвечать за то, каким будет ее первый раз. Поэтому здесь я как раз ни при чем.
— Но мне же не было шестнадцати, — неожиданно привожу аргумент, который сама ненавижу. Не люблю признавать себя маленькой.
— Я тебя силком не тянул. Ты имела право уйти, — говорит он.
Я знаю, что ему жаль. Но также знаю, почему он не может приободрить меня — для него это все случайность. В его мире дикой природы все произошло само собой, инстинктивно. К концу разговора он становится нежен: сообщает, что испытывает ко мне самые хорошие чувства; спрашивает, в порядке ли я. Зачем‑то начинаю его успокаивать: мол, это было давно, не парься. Наверное, это отголоски моей привязанности. Или гордости.
Уходя от Антона, я чувствую, что больше ничего к нему не испытываю. Мне становится все равно. Эта встреча действует на меня как рассол после веселой ночи: вроде бы отрезвляешься и понимаешь, что вечеринка была неудачной, но на время голова перестает болеть, и ты утешаешь себя, что в будущем будешь умнее.
Мне 15 лет, и в моей гимназии только что закончился первый урок. Смотрю в экран телефона и вижу кучу пропущенных звонков от Никиты. Мы встречаемся почти год, это мои первые серьезные отношения. Обычно он звонит, только если хочет увидеться. Я иду в школьный туалет, чтобы поговорить. Из телефона доносится:
— Ты что творишь, сука? — орет Никита.
— Эм… Что‑то не так? — пытаюсь прояснить ситуацию.
Никите 21 год, и к моей школе он не имеет никакого отношения. Причины своего гнева он не называет. Говорит, я сама должна догадаться. Но у меня не выходит играть в эту игру, тем более что раздается звонок, и мне пора идти в класс.
— Если ты куда и пойдешь, то только домой, причем немедленно, — диктует он. — Ты должна переодеться. Меня не устраивает твоя короткая юбка.
— Стоп. Откуда ты знаешь, что на мне надето?
— У меня есть знакомый из твоей школы, он докладывает мне все.
Меня пугает мысль, что кто‑то — может быть, мой одноклассник, — следит за мной, но не удивляет. Это было в стиле Никиты. Переодеваться я не иду. Он демонстративно бросает трубку.
С первой же недели отношений Никита чуть ли не поселился у меня дома. Сначала мы просто гуляли, но когда Никита решил, что займет лидирующую позицию, то заявил: он идет знакомиться с моими родителями. Такое поведение не могло не понравиться моей маме, которую пугало, что я могу пропасть на ночь с парнем. Папы в дневное и вечернее время дома никогда не было, поэтому мой новый опекун просто обменялся контактами с матерью — и сделка по передаче дочери состоялась. Мама кормила его обедом или ужином, а он за это прикручивал полочки или занимался еще какой‑то бытовой ерундой. Ситуация настолько вышла из‑под моего контроля, что фраза мамы «следи за ней» приобрела слишком буквальный характер.
Первым делом Никита потребовал предоставить все мои пароли от социальных сетей. Я сопротивлялась, но поскольку он мог демонстративно уйти на пару суток и не подходить к телефону, сдалась. Потом на моем телефоне появилось приложение, которое отслеживало геопозицию. Я должна была оговаривать заранее, куда собираюсь идти, и когда я этого не делала, возникал скандал. Последним штрихом стали друзья. В один день моя подруга перестала брать трубку и отвечать на сообщения. Я не понимала, почему. Прошло несколько месяцев, прежде чем я встретила ее случайно на улице и добилась ответа. Она с обидой сказала, что Никита позвонил ей, нагрубил и просил больше никогда мне не отвечать и «вообще потеряться». «Зачем ты это сделал?» — спросила я его, когда он сидел за моим компьютером и играл в игры (кстати, родители пускали его домой, даже когда меня не было). «Не нужна тебе подруга, которая вот так просто прервала общение, — ответил
Девушки нетрадиционной сексуальной ориентации удовлетворяют себя
Зрелая Толстушка Сосет Мужу Писюльку
Украинская Домашка Супружеской Пары