Отчаяние, часть 3
Ю.Нестеренко<Предыдущая часть
В каком-нибудь метре от его лица поперек коридора висел распятый труп. Конечно, это был уже не первый мертвец, увиденный им за этот день — но предыдущим, какой бы жуткой ни была их гибель, сильно повезло по сравнению с тем, что должен был испытать перед смертью этот несчастный. Точнее, несчастная; хотя никакой одежды на теле не было, потерявший память не сразу понял, что это женщина. Кожу с нее содрали почти полностью; лишь в нижней части тела с багрового мяса кое-где свисали полуоторванные лоскуты — может быть, истязателю не хватило времени, или его что-то отвлекло. Но особенно жутко выглядела круглая голова с выкаченными шарами лишенных век глаз и оскаленными в последнем крике безгубыми челюстями. Ног не было вовсе — от бедер осталось лишь месиво кровавых, в потеках жира, лохмотьев, из которых торчали желтоватые кости, а все, что ниже, было, похоже, даже не отрублено, а попросту выломано из коленных суставов. Живот мученицы был вспорот, и кишки, вывалившись в разрез, свисали наподобие безобразного бугристого вымени. В ее растянутые в стороны руки впивалась тонкая, но, очевидно, прочная проволока, взрезавшая запястья практически до кости; левая была привязана таким образом к кронштейну, на котором, возможно, когда-то была установлена камера наблюдения, а правая — к вентиляционной решетке в противоположной стене. (Вентиляция здесь, кстати, не работала, как, похоже, и во всем здании.)
Трудно сказать, сколько продлилась ее агония; но теперь в этом истерзанном и изувеченном теле вновь обреталась жизнь. Багрово-блестящая ободранная плоть местами уже обросла какой-то губчатой дрянью, но главное — вся была изрыта, изъедена мелкими дырками, точнее, прогрызенными ходами; из этих ходов вылезали, ползали по мертвому телу и вновь скрывались внутри многочисленные твари, похожие на помесь червяка с насекомым. У них были треугольные головы, членистые передние лапки — всего одна пара — и мягкие извивающиеся тельца. В длину они не превосходили трех сантиметров, но на трупе (и тем более, очевидно, внутри него) их было множество, и именно их копошение производило тот звук, который насторожил потерявшего память. В отличие от муравьев или термитов, они двигались вяло и неуклюже; нередко срываясь с мертвой плоти и шлепаясь на пол. Под их ужасным гнездом уже скопилась целая куча дохлых тварей; еще живые скреблись и извивались среди трупов товарищей.
Коридор был не настолько узок, чтобы распятый труп нельзя было обойти, но трудно было представить себе более наглядный знак, что дальше идти не стоит. Потерявший память попятился. Из открытого рта мертвой женщины вывалились сразу несколько членистоногих червей и, словно почуяв материал для нового гнезда, довольно шустро, насколько позволяло их уродливое строение, поползли в его сторону. Это стало последней каплей — он повернулся и бросился бежать. Бесстрастная автоматика определила, что свет в этой секции больше не нужен, и тьма снова скрыла оставшийся за его спиной ужас.
Но за мгновение до того, как свет погас, он успел увидеть кое-что еще. На двери лифта — как раз так, чтобы распятая могла это видеть и, вполне вероятно, ее же собственной кровью — была написана еще одна фраза. Фраза, которая менее всего соответствовала увиденному в этом коридоре и вообще во всем этом проклятом здании: «СМЕРТИ НЕТ».
Он опомнился лишь тогда, когда почти совсем задохнулся от быстрого бега вверх по крутой лестнице. Он повалился на колени и уперся руками в ступеньку перед собой, шумно и тяжело дыша; сердце колотилось так, словно вознамерилось разломать ребра, прорвать кожу и шлепнуться мокрым шматком мяса на грязную площадку. С тем самым звуком, с которым шлепались сорвавшиеся с трупа псевдочерви...
Он вновь постарался выбраться из липкого омута паники и рассуждать логично. Чем бы ни было то, что он только что видел, ясно одно — уж это никак не самоубийство. И тот, кто это сделал — тот, кто любит убивать людей ТАКИМ способом — вполне возможно, все еще жив и где-то в этом здании... И, кстати, кто сказал, что он только один?
Наконец, отдышавшись (и с удивлением поняв, что совершенно не вспотел), он поднял голову — и уперся взглядом в надпись «НЕ ХОДИ ТУДА». Ага, здесь он уже был... получается, он взбежал опять до первоначального уровня... Но теперь он уже снова не был настроен принимать всерьез эти надписи. Убей себя сейчас. Смерти нет. Бред... вот именно что, скорее всего, это просто бред. Наверное, это все же пишет убийца. Спятивший маньяк, у которого начисто снесло крышу. Во всяком случае, человек хоть с какими-то остатками здравого ума едва ли мог сделать то, что он сделал с той женщиной... Он или они, вновь напомнил себе потерявший память. С одним маньяком еще есть шанс справиться голыми руками, а...
Он посмотрел на свои руки. Ну точно. Фонарик, все еще обернутый бумажкой, валялся на ступеньке рядом, а вот таблички нигде не было. Теперь он вспомнил, как на бегу с него стала сваливаться «юбка», и он машинально подхватил ее... Ну разумеется, мрачно подумал он. Цивилизованный человек во всей красе — бросает единственное оружие, чтобы соблюсти никому не нужные условности приличий... Надо бы спуститься вниз и поискать табличку. Но он не мог себя заставить. Ему мерещилось, что мерзкие черви с ногами уже ползут за ним снизу вверх по лестнице... Да и все равно, что он сделает этой жалкой табличкой? Она не способна заменить даже самый простенький нож. Ею невозможно нанести глубокую рану, и даже неглубокую получится лишь в том случае, если противник не сопротивляется... Все безнадежно, все. Ему никогда отсюда не выбраться. У него возникло желание написать прямо на полу «ВЫХОДА НЕТ». Если бы у него сейчас шла кровь, он бы, пожалуй, так и сделал...
Он тряхнул головой. Нет, надо бороться с этими приступами отчаяния. Надо... бороться... Он взял фонарь и поднялся. Вверх по лестнице? Или сначала все-таки обойти до конца тот уровень, на котором он очнулся, исследовать оставшуюся часть кольца? Он нашел там три трупа, да. Но теперь он убедился, что опасность может подстерегать не только там. И вообще, первый труп обнаружился в ванной за дверью той самой комнаты, где он лежал бесчувственный и беспомощный. Если рассуждать так, его должны были прикончить еще там, вместе с тем парнем... А может быть, он вообще избранный? Может, ему не грозит та же участь, что остальным, и именно поэтому он до сих пор жив? Впрочем, если и так, то не затем ли он избран, что ему уготовано нечто еще худшее?
Он тяжело вздохнул. Гадать бессмысленно. Он шагнул в проем, ведущий внутрь цилиндра, даже не зная, почему выбирает этот вариант — может, просто потому, что не хотелось вновь карабкаться по крутой лестнице. На сей раз он обошел шахту лифта с другой стороны и двинулся по коридору, в котором еще не был.
Здесь никаких трупов не оказалось — если не считать нескольких попавшихся на полу дохлых тараканов (или пауков, или кем там они на самом деле были). Внезапно ему пришло в голову, что, пожалуй, в начале своего путешествия он бы не разглядел эти трупики в полумраке на грязном полу. Здесь было не менее грязно, но... выходит, свет, пусть и мучительно мерцавший, стал гореть несколько ярче и стабильнее? Только в этом коридоре, или на всем уровне? Почему-то он вовсе не почувствовал радости при этом открытии. Может быть, где-то отрубились большие секции плафонов — или другого оборудования — и за счет этого больше энергии стало поступать оставшимся? Тогда вся эта иллюминация ненадолго... Но даже такой вариант был не самым худшим. Может... может, все это место _пробуждается_? Не как больной, выходящий из комы, а как вурдалак, заворочавшийся в могиле...
Он дошел до конца коридора и снова оказался во внешнем кольце. И замер.
Откуда-то слева доносились глухие удары.
Он постоял на месте, вновь остро сожалея, что остался без всякого оружия (легкий фонарик на эту роль никак не годился). Но теперь возвращаться за табличкой тем более не хотелось. Подумав, он пришел к выводу, что между ним и источником этих звуков имеется преграда — иначе удары слышались бы более четко. Приложив руку к внутренней стене кольцевого коридора, он почувствовал, как она слегка вздрагивает в такт — впрочем, вибрация явно приходила издалека. Едва ли это кого-то бьют головой об стенку, хотя теперь он бы не удивился и этому. Скорее — кто-то или что-то рвется наружу сквозь запертую дверь... но что будет, когда оно вырвется?
Все же он пошел налево, навстречу звукам. Лучше любая прямая опасность, чем неизвестность. Если там рвется на свободу такая же жертва, как и он сам — он ее выпустит. Если же, напротив, окажется, что в ловушку попал убийца... или еще какая-то тварь, скажем, очередной мутант, только уже далеко не насекомых размеров... тогда он постарается, напротив, укрепить дверь или что там удерживает эту штуку... Но как он это определит? Переговорив через дверь? А если убийца, каким бы безумным он ни был, убедительно прикинется жертвой?
Меж тем удары становились все ближе. Еще несколько шагов — и он увидел эту дверь. Она ничем не отличалась от той, из которой не так уж давно вышел он сам, если не считать изувеченного и, видимо, наглухо заклиненного замка. Очевидно, кто-то хорошо постарался, чтобы эту дверь нельзя было открыть. И, возможно, старался не зря?
Однако он, похоже, переоценил прочность самой двери, которая вздрагивала и прогибалась под ударами изнутри. В нее не просто стучали руками и ногами — на нее, кажется, бросались всем телом. Потерявшему память даже показалось, что на двери уже можно различить грубое выпуклое подобие человеческого силуэта — и он почувствовал, что совсем не уверен в своем желании встретиться с тем, кто так неудержимо рвется наружу.
Однако, пока он стоял в нерешительности (подпереть дверь было совершенно нечем, разве что — собственным плечом), еще один отчаянный удар выбил дверь из проема на несколько сантиметров, а следующий вовсе опрокинул ее на пол. И следом в коридор вывалилось страшилище.
Из погруженных во тьму беспамятства глубин вырвалось подходящее слово: мумия. И уточнее: из старых фильмов ужасов. Фигура практически с ног до головы была в каких-то грязных повязках; кое-где они были порваны и в крови. Никакой иной одежды или обуви не было. Из-под бинтов на голове в нескольких местах длинными уродливыми прядями выбивались черные волосы.
Потерявший память невольно отпрянул.
— Кто ты? — хрипло выдохнул он, вновь вскидывая перед собой бесполезный фонарик, словно меч.
Фигура, обретшая равновесие, резко обернулась в его сторону. Похоже, она была испугана ничуть не меньше.
— А ты? — спросила она. Голос был женский. Да и очертания тела, на самом деле, тоже.
— Хотел бы я сам это знать... — пробормотал он, запоздало подумав, что, возможно, стоило прикинуться более осведомленным. Или хотя бы потребовать соблюдать очередность вопросов и ответов.
— Ты ничего не помнишь? — поняла она; ее голос разочарованно понизился. — Я тоже. Давно ты здесь?
— Несколько десятков минут, — пожал плечами он. — А может, часов. Я не уверен, что правильно воспринимаю здесь время. И это от того момента, что я пришел в себя. А до того... — он снова пожал плечами.
— И я. Очнулась в запертой комнате, вся в бинтах. Какое-то время думала, что за мной придут и что-то объяснят. Потом стала кричать и звать. Потом поняла, что никто не придет. Стала биться о дверь... Вот и все. А ты? Ты ведь был снаружи?
— Моя дверь была открыта.
— Но что там? То есть вокруг?
— Ничего хорошего, — помрачнел он. — Я не знаю, где выход, если ты об этом.
— Это ведь не больница?
— Да уж, в аду могут быть такие больницы...
— Но и не тюрьма? Я имею в виду... — она огляделась по сторонам, — слишком уж тут все загажено, даже для тюрьмы. И я выбила дверь камеры — где надзиратели, где тревога? Такое впечатление, что здесь уже много лет нет никого живого...
— Мы есть.
— Да. Слушай, надо же нам как-нибудь друг друга называть...
— Просто «Эй!» не подойдет?
— Лично я не хочу, чтобы меня звали просто «Эй!» И потом, вдруг мы найдем кого-то еще...
Или он нас найдет, мрачно подумал мужчина, но вслух ответил: — Ну, учитывая обстоятельства, можешь называть меня Адам, — и поправил свое единственное одеяние.
— Тогда я — Ева, — легко согласилась она. — Учитывая обстоятельства, — кажется, она только сейчас сообразила, что на ней нет даже такой одежды. Впрочем, голой под всеми этими повязками она тоже не выглядела. Смутилась ли она, под бинтами опять-таки осталось неясным.
Он вспомнил про бумажку, которую все еще держал в руке вместе с фонариком.
— Слушай, тебе что-нибудь говорит фамилия Поплавска? Профессор Поплавска. Подумай.
— Нет, — покачала головой она. — А кто это?
— Тогда, может, Лебрюн? Харт? Ковалева, наконец? — «нет, на монастырь это место уж тем более не похоже...»
— Ты все-таки что-то знаешь? Кто все эти люди?
Он молча протянул ей листок. Некоторое время она изучала список.
— Думаешь, мы — кто-то из этих ученых? — она вернула ему бумагу.
— Или жертвы их опытов. Не знаю. Ничего не знаю.
— Где ты это нашел?
— Ева, в твоей ванне... случайно... нет мертвеца? — вместо ответа спросил он.
— Мертвеца? В ванне?! — она недоумевающе вытаращилась из-под повязок, затем до нее дошло: — Хочешь сказать, в твоей есть?
Он молча кивнул.
— И много их тут?
— Пока я видел пятерых. Но я побывал далеко не везде.
— И все в ваннах?
— Нет.
— И как они умерли?
— Так, как нам не стоит, — буркнул Адам. Перед глазами вновь возникло видение распятой в коридоре, и он содрогнулся. Впрочем, Еве, судя по всему, тоже основательно досталось. — Болит? — участливо спросил он, кивая на ее окровавленные повязки.
— Немного. Должно быть, поранилась, когда билась о дверь. Надо же, только теперь заметила.
— А старые раны?
— Нет, видимо, все зажило. Я даже пыталась снять повязки, но...
— Они не снимаются, — кивнул Адам. — Та же история.
— Я так боюсь за свое лицо, — призналась она. — Болеть-то не болит, но вдруг там, под бинтами, все изуродовано...
— Нам сейчас не о красоте думать надо, — проворчал он, подумав про себя: «Женщины!»
— Ладно, давай думать о том, как отсюда выбраться. Что ты все-таки знаешь?
Он коротко рассказал ей, что успел повидать, не слишком вдаваясь в подробности при описании трупов. Впрочем, Ева все равно поежилась — должно быть, обладала живым воображением.
— Гиперион, — произнесла она. — От этого слова веет чем-то жутким.
— Думаю, не от самого слова, а от того, что за ним скрывается. И что мы не можем вспомнить.
— Не можем или не хотим.
Он был вынужден признать, что она права. Каждый раз, когда он пытался вспомнить, со дна его души, словно потревоженный ил, поднимался страх.
— Ладно, — сказал он вслух. — пойдем наверх. На этом уровне выхода наверняка нет.
— Но ты ведь не весь его обследовал? Здесь могут быть другие выжившие. Раз мы оба очнулись здесь...
— Не хочу здесь задерживаться, — еще недавно он колебался на сей счет, но теперь, обретя компаньона, решил, что от добра добра не ищут. — Если мы не отыщем выхода, всегда сможем вернуться. А если отыщем — пошлем сюда спасателей или кого там еще.
— Может, ты и прав, — согласилась Ева. — От этого места мороз по коже. И мне совсем не хочется смотреть на мертвецов.
«Боюсь, ты их увидишь не только на этом уровне», — подумал Адам, но промолчал.
Они дошли до лестницы и, переступив через предостерегающую надпись, начали подниматься.
Дорога наверх оказалась намного короче, чем вниз. Всего два уровня. Войдя на верхний, они оказались между лифтом и еще какими-то раздвижными дверями; никакого коридора здесь не было. Некогда эти двери были, очевидно, закрыты, но кто-то раскурочил их, вбив, судя по покореженным краям, некий грубый клин между створками, а затем раздвинув их с помощью рычага. В первый миг Адам обрадовался, что им не придется проделывать ту же работу (тем более что свое орудие штурмовавший унес с собой), но тут же понял, что, если бы их предшественник таким образом выбрался на свободу, спасатели или кто там еще из внешнего мира уже побывали бы здесь. Судя по лежавшей на всем пыли, взлом произошел давным-давно...
Внутри было темно, но не совсем; во мраке светились какие-то огоньки. Неужели звезды? Снаружи ночь? Адам включил фонарик и решительно шагнул вперед; Ева последовала за ним.
Но это была не ночная улица и даже не окно на таковую. Светящиеся точки и впрямь напоминали звезды, но рядом со звездами в окне обычно не имеется никаких надписей. Очевидно, это было изображение на экране... точнее, как показал скользнувший луч фонарика, на стене, одновременно игравшей роль экрана. Ниже луч выхватил из темноты приборную консоль, протянувшуюся вдоль противоположной входу стены, а перед ней стояли два высоких кресла с подголовниками.
Задержав луч на левом кресле, Адам увидел неподвижно свесившуюся с подлокотника руку. Он ожидал увидеть нечто подобное.
Адам и Ева подошли ближе. В обоих креслах сидело по человеку. Слева мужчина, справа женщина. Почему-то в одном нижнем белье. Голова мужчины бессильно упала на грудь, голова женщины, напротив, была запрокинута. Тусклый уже луч фонаря высветил белое лицо, располосованное сверху вниз глубокими бороздами, словно бы ранами от когтей, и пустые кровавые дыры на месте глаз. Ева невольно вскрикнула и схватилась за плечо Адама. Тот приподнял за волосы голову мужчины. Лицо этого мертвеца тоже было расцарапано, но не так жестоко. Зато рот и весь подбородок у него были в засохшей крови. Тускло блеснули зубы, но не все — некоторые из них были сломаны, один так и торчал под углом из десны.
— Что это? — брезгливо воскликнула Ева, наступив босой ногой на что-то мягкое, холодное и липкое. Адам посветил и наклонился.
— По-моему, человеческий язык, — констатировал он, глядя на пол.
— Вот гадость... отрезанный?
— Больше похоже на откушенный...
— А руки! Ты видишь, что с его руками?!
Адам провел лучом сперва по одной, затем по другой руке мертвого мужчины. Вид у них был жуткий. Их словно терзал взбесившийся зверь; из предплечий были вырваны целые куски мяса, видны были разодранные вены и сухожилия. Кровь залила подлокотники и застыла большой лужей под креслом...
— Они... сошли с ума и растерзали друг друга? — предположила Ева с дрожью в голосе.
— По-моему, хуже, — покачал головой Адам, присев перед креслами на корточки и рассматривая с фонариком окровавленные пальцы одного и второго трупа. — Каждый из них сделал это сам с собой. Он изгрыз себе руки и истек кровью. А она... она до кости разодрала себе ногтями лицо, выдавила глаза и, по-моему, воткнула пальцы через глазницы прямо в мозг.
— Да что же здесь такое произошло?! — голос Евы был близок к истерике. — Может... здесь в воздухе какая-то дрянь, от которой у людей сносит крышу? — она сделала движение, чтобы бежать прочь, но Адам поймал ее за руку:
— Если бы так, оно давно распространилось бы по всему зданию — двери-то вскрыты.
— Так и распространилось! Сам говоришь, тут везде изуродованные трупы!
— Но с нами-то все в порядке. Если что-то и было, значит, давно выветрилось.
— В порядке?! Это ты называешь «в порядке»?! — она тыкала растопыренной пятерней в свои повязки.
— По крайней мере, в большем, чем с ними, — он кивнул на мертвецов. — На них, кстати, никаких повязок нет. И, когда это с ними произошло, они были в одежде, причем не пропускавшей кровь.
— Ну еще бы. Ведь это они здесь заправляли.
— Не знаю... Но, во всяком случае, те, кто их раздели, проявили некое уважение к телам. Усадили обратно в кресла, а не просто бросили на пол, — он повернулся и посветил на консоль, не оживленную ни одним огоньком. — Чего не скажешь о пульте. Здесь все громили с тем же остервенением, что и в других местах... Только с экраном не справились, потому что картинку показывает само вещество стены, и оно, как видно, достаточно прочное... Что ж, не знаю, что здесь произошло, но, по крайней мере, понятно, что это за место.
— И что это?
— Космический корабль. Мы не на Земле.
— Ты думаешь так, потому что эта картинка похожа на звездную карту?
— Это и есть звездная карта. Но не только, — он снова посветил на кресла. — Видишь эти ремни? Плечевые, поясные... Если бы это было наземное сооружение, сидящим за пультом не нужно было бы пристегиваться.
— Здесь нет невесомости.
— Значит, мы летим с ускорением. Или здесь действует искусственная сила тяжести. Или еще какой-то физический принцип, о котором мы не помним.
— А может, мы уже сели?
— Может. Но это вряд ли, — Адам снова смотрел на большой экран. Он не помнил практически ничего из астрономии, но не сомневался, что подписи под яркими кружочками — это названия звезд. И все же эта карта была необычной. Плотность звезд понижалась от краев к центру, в центре же находилось довольно крупное пятно, очертаниями напоминавшее бабочку; четких краев оно не имело, но, чем ближе к центру, тем было светлее. На периферии пятна еще виднелось несколько звезд, но в середине было совсем пусто. В первый момент это пятно показалось Адаму просто дефектом экрана — вполне объяснимым, учитывая, в каком состоянии было все на корабле — но затем он решил, что этот «дефект» носит слишком уж правильный характер. Затем его внимание привлекло какое-то мерцание в левом нижнем углу; там ритмично вспыхивал и гас красный кружок с надписью «Глизе 581». Еще левее и ниже горел желтый кружок, подписанный «Солнце».
— Тебе что-нибудь говорит название «Глизе 581»? — спросил Адам.
— Нет... не знаю. Мне кажется, я смогу вспомнить...
— Думаю, это и есть наша цель. Точнее, была. Только мы ее давно пролетели и сейчас здесь, — он указал пальцем в центр «бабочки».
— Разве люди уже научились летать меж звездами? Я ничего об этом не помню.
— Я тоже. Но, похоже, научились. Нас не похитили инопланетяне, это явно земной корабль, судя хотя бы по надписям...
— И что же, по-твоему, здесь произошло?
— Не знаю. Какое-то помешательство. Черт его знает, чем оно могло быть вызвано, но на разных членов экипажа это подействовало по-разному. Одни стали крушить технику и убивать друг друга. Другие — самих себя, причем не менее изуверски. Третьим повезло больше всего. Они всего лишь потеряли память.
— А повязки?
— Очевидно, мы пострадали в схватке с первыми. Но все же остались живы.
— Я не об этом. Должна быть еще четвертая категория. Кто перевязал нас, кто оказал нам помощь? Если кто-то из экипажа остался жив и здоров, то где они, почему не пытаются чинить корабль, почему бросили нас? Меня так и вовсе заперли...
— Не думаю, что кто-то остался жив, — покачал головой Адам. — Во всяком случае, нормальный. Слишком уж все здесь заброшено. Может быть, кто-то помог нам, но был убит потом. А может, потеря памяти была не мгновенной, и мы еще успели перевязать друг друга. Теперь нам больше неоткуда ждать помощи.
— А зачем было меня запирать?
— Чтобы защитить от тех, кто еще бродил снаружи, — пожал плечами Адам. — Если это сделал я, тогда понятно, почему я не запер сам себя. Видимо, надежно это можно было сделать, только сломав замок, и я боялся, что не выберусь...
— Все-таки, вдруг кто-то из безумцев еще остается в живых?
— Не знаю. У меня такое ощущение, что здесь нет никого, кроме нас, но ничего нельзя гарантировать. Корабль большой...
— А как насчет одежды?
— Что насчет одежды? — не понял Адам.
— Допустим, нас раздели, чтобы оказать медицинскую помощь — хотя непонятно, почему одежду не оставили в наших каютах, особенно если это делали мы сами... Допустим также, что безумцы срывали одежду своих жертв. Но ты сам говоришь — тот, кто раздел пилотов, проявил уважение к их телам...
— Ну... не знаю. Может быть, это безумие настигало не всех одновременно...
— А я вообще не уверена, что твоя гипотеза с помешательством верна. И что все эти смерти и разрушения — дело человеческих рук.
— А чьих? Хочешь сказать, у нас на борту чужой? — скептически усмехнулся он.
— А почему бы и нет? Мы все-таки побывали на этой Глизе. И нашли там жизнь — или это она нас нашла...
— И какой-то монстр до сих пор бродит по отсекам и коридорам?
— Если никто не смог с ним справиться — а похоже, что так и есть... и если он не сдох сам...
— Нет, погоди. Допустим, какие-то смерти можно объяснить так. Особенно если этот монстр разумен — животное вряд ли способно распять человека на проволоке... Но эти пилоты явно покончили с собой, и не самым приятным способом!
— Мы не знаем, — возразила Ева. — Сломанные зубы и ногти могут быть результатом борьбы. И раны тоже. То, что по форме следы укусов похожи на человеческие, ничего не доказывает... Мы ведь не знаем, как он выглядит.
— Или они.
— Да. Или они.
Адам некоторое время молчал, глядя на обезображенное тело мужчины. Затем отвел луч фонаря в сторону, не в силах больше выносить это зрелище. Но так было еще хуже: откуда-то из самых темных глубин сознания, где даже у самого здравомыслящего человека таится иррациональное, поднималось ощущение, почти уверенность, что скрывшийся во мраке мертвец, пользуясь своей невидимостью, сейчас пошевелится, начнет беззвучно подниматься в кресле, протянет обглоданные руки к поживе, которую он наконец-то дождался... ведь недаром же было написано (кровью) поперек ведущей в рубку лестницы — «НЕ ХОДИ ТУДА»...
Адам попытался отогнать наваждение и заставить себя мыслить рационально.
— Пожалуй, ты права насчет посадки на Глизе или где-то еще, — медленно сказал он. — Все эти твари... Пауки и тараканы еще могли мутировать из обычных, хотя не могу себе представить, откуда им взяться на звездолете — не могли же его не продезинфицировать перед стартом. Но другие... Эти помеси червей с насекомыми... На Земле ничего подобного нет.
— Ты так хорошо помнишь, что есть на Земле?
— Нет... но есть разница между «забыл» и «никогда не знал». Во всяком случае, я ее смутно чувствую. И я совершенно убежден, что эти твари не из нашего мира. Предположим, их взяли на борт в качестве образцов местной фауны, а потом что-то случилось, и они смогли расползтись по кораблю... Не знаю, есть ли среди них что-то большое. Но и мелкие насекомые могут служить переносчиками инфекции, которая каким-то образом воздействовала на мозг...
— А теперь? По-твоему, у нас уже образовался иммунитет?
— Не знаю, — тяжело вздохнул он, — ничего не знаю. Кроме одного: нам отсюда не выбраться.
— Может быть, еще можно развернуть корабль к Земле, — сказала Ева без особой надежды в голосе. — Или хотя бы отправить сигнал бедствия.
— Как? — Адам безнадежно обвел лучом разгромленный пульт. — Даже если мы найдем инструменты... ты имеешь хоть какое-то представление о том, как тут все устроено? Мы даже не помним, что люди вообще умеют летать к звездам...
— Ну, может, мы найдем не только инструменты, но и инструкции, — неуверенно возразила Ева. — И потом, что-то нам все-таки удается вспомнить. Хотя... — она замолчала.
— Что «хотя»?
— Мне страшно.
— Неудивительно.
— Нет, я не про то. Мне страшно вспоминать. Иногда мне кажется, что я уже почти подобралась к своему прошлому, и тут сразу такая жуть накатывает... Словно кто-то в голове кричит: «Нет, не надо, не вспоминай, не думай об этом!» У тебя так не было? Ну, с тех пор, как пришел в себя?
— Было, — сознался Адам. — Здесь нет никакой мистики, просто нам, очевидно, здорово досталось, особенно тебе... Естественная защитная реакция... Хм, «не думай», — припомнил он. — Это написано на двери склада на нижнем уровне. Кстати, тебе не кажется, что если бы экипаж боролся против монстров, то оставлял бы более осмысленные надписи? Даже если предположить, что им действительно нечем было писать, кроме как кровью... но тогда тем более надо писать только самое полезное и информативное. А тут... «Не ходи туда!» Ну вот мы пришли, и что?
— Узнали, что мы на корабле.
— И что в этом плохого? Хотя... да, конечно. Узнать, что мы в миллиардах миль от Земли, на мертвом звездолете, неуправляемо несущемся все дальше и дальше в бесконечную пустоту... если верить карте, здесь даже звезд нет... Но, если бы мы этого так и не узнали, разве наше положение изменилось бы к лучшему?
— Может, умерли бы в неведении, — вздохнула Ева.
— Как вот эти? И остальные? Едва ли хоть кто-то из них умер легко. И вообще, предупрежден — значит вооружен...
— Ладно, — перебила Ева. — Все эти разговоры только приводят в отчаяние! (Он вздрогнул, услышав это слово.) Давай искать. Инструменты, инструкции, других выживших — хоть что-нибудь!