От земли до неба

1939 год. Москва.

Вынырнув из машины, с натянутой улыбкой захлопнув дверцу, Пущин спешил по лестнице, словно бежал от назойливых фанатов, жаждущих автографа. Раздражение клокотало внутри, и без того проблем хватало. Пробормотав извинения, он вихрем ворвался в театр, пытаясь унять бешеное сердцебиение, одергивая воротник и поправляя жилет на ходу. Поднимаясь по ступеням, он машинально улыбнулся, развернув газету и скользнув взглядом по заголовкам, тут же сложил её. Голос, как резкий порыв ветра, вырвал его из омута мыслей.

—Простите, я… потерялся. Не подскажете, где кабинет завлита?

Иван обернулся, окинув взглядом незнакомца: высокий, с тщательно уложенными волосами, одетый в строгий костюм. Мужчина нервно сжимал в руках папку. Они встретились взглядами, и Пущин прищурился.

—Лопе де Вега?

—Что вы имеете в виду? — спросил незнакомец, сглатывая подступившее к горлу волнение.

—Молодой драматург? Пьесу принесли? — вопросил Иван, бросив взгляд на портфель, и в ответ получил лишь робкий кивок. — Бесполезно, — тихо усмехнулся он.

—Почему?

—У театра сейчас курс на классику: Островский, Тургенев, Ростан. А у вас же пьеса на современную тему? — бровь Пущина взметнулась вверх, и снова в ответ последовал быстрый кивок.

—Да.

—Mon amour est tombé et tu es venue me voir, — процитировал Пущин, повергнув незнакомца в замешательство.

—Пьеса про любовь…

—Ах, ну если про любовь… тогда попробуйте, — с театральной иронией произнес Ваня, натянуто улыбнувшись. — Вам налево и спуститесь на второй этаж. На двери будет надпись.

Развернувшись, он ушел, оставив драматурга в недоумении.

—Ну наконец-то, Иван Иванович! Ничего, что мы вас ждем?— раздалось эхом за кулисами.

Незнакомец ушел, то и дело оборачиваясь и оглядывая удаляющуюся спину Ивана.

—Извините, товарищи, — Сказал Пущин, громким эхом отозвалось его извинение.

Пару месяцев счастья пронеслись, как миг. День показа. Выглянув из-за кулис, он выдохнул. Третий звонок. Сегодня показ пьесы "Гроза". Зал полон. На балконе подруга жены, сидит, ждет.

Сцена сменялась сценой. Иван забежал за кулисы, увидел растерянные лица друзей и коллег. Тася нервно затягивалась сигаретой.

—Что с вами? — волнение скручивало живот, Костецкая протиснулась через всех и на одном выдохе выговорила.

—Наташа… умерла, — услышал он слова Костецкой, и судорожный смешок застрял в горле. Пущин недоверчиво смотрел на всех.

—Что ты такое говоришь? — глаза забегали по лицам, в поисках опровержения, но час шел за часом, а Наташа так и не появилась на балконе, не помахала рукой.

Со сцены донеслось:

—Пора. Покричи-ка! Завтра мы пораньше выдем, так побольше погуляем.

—Все домой, все домой!

А я домой не хочу…

Должны были быть строчки Ивана, но он оцепенел от ужасной новости, смотрел на людей и не понимал, страх сковал его.

—А что мне говорить? — дрожащим голосом спросил он, но в ушах стоял лишь звон. Фразы со сцены повторялись, словно напоминая забытый текст, но руки Ивана судорожно сжали виски. — Что мне говорить? — снова спросил он, тише, утопая в панике, в страхе, в осознании надвигающейся боли. Мозг отключился, и тело рухнуло на пол, грохот прокатился по сцене. Зрители ахнули и попытались разглядеть, что произошло.

Занавес опустился.

Сидя в кресле дома, он ощущал такую пустоту и боль, мир вокруг стал серым. Они были счастливы, даже несмотря на то, что обручились неожиданно, как и познакомились. Тася выкладывала вещи Наташи из ее портфеля. Рука взяла и покрутила брелок на ключах, снимая и протягивая ключи от машины.

—Забери её.

—Я не могу, Вань…

—Забери. Это её машина… — в этих словах звучала вся боль, терзавшая его грудь, душу. Эта квартира, полученная ею от государства за то, что она советская летчица, испытательница… Все причиняло невыносимую боль.

—Говорят, перед вылетом она читала какое-то письмо, — тихо произнесла Костецкая и закурила, выпуская клубок дыма. В комнате ощущалось, как им обоим тяжело от потери..

—Что за письмо? — в его голосе промелькнула слабая надежда, которая, возможно, поможет справиться с этой трагедией. Таисия лишь пожала плечами.

Все шептались об этом, словно о страшной тайне: как сам Сталин, с лицом, будто высеченным из камня, нес урну с прахом Апухтиной. А маленький Ваня… ни единой слезинки не выдал его безутешное горе. Сидел неподвижно за туалетным столиком, словно окаменевший, и лишь дрожащими пальцами снял с кольца миниатюрный самолетик – символ их любви, символ её полета. Продел его в тонкую цепочку жены, превратив в безмолвный, но такой говорящий кулон – вечную память, выжженную в сердце.

—Иван Иванович, там к вам пришли, — осторожно сообщила вошедшая.

—Кто? — в ответ прозвучало лишь неопределенное "не знаю". Пришлось выйти. Кулон спрятался под тканью водолазки. Иван обернулся и увидел мужчину, стоявшего в коридоре.

—Здравствуйте, Иван Иванович. Мы однажды встречались с вами в театре. Я драматург, — мужчина улыбчиво кивнул, придерживая свой портфель. — Вы еще подсказали мне, где кабинет завлита.

—Лопе де Вега, — тихо произнес Пущин, и незнакомец кивнул в ответ. — Ну что? Приняли у вас пьесу? — Иван скрестил руки на груди и окинул его взглядом.

—М… нет, — опустив глаза, пробормотал тот, то ли от стыда, то ли из-за всей сложившейся ситуации.

—Кто бы сомневался, — хмыкнул Пущин и закатил глаза. — А сейчас зачем пришли?

Драматург снова поднял глаза и начал объяснять:

—Я прошу прощения, что беспокою вас в такое тяжелое для вас время. У меня задание от редакции советской культуры – взять у вас интервью. Я говорил им, что нужно подождать, но они сказали, что читатель ждет разговора с вами о вашей жене. О товарище Апухтиной. — Он поднял портфель, достал оттуда письмо и протянул Ивану. — У меня письмо от главного редактора к вам. — Приняв письмо, Иван оглядел его. — Я пойду, простите, — драматург немного поклонился в извинительной форме и направился к двери, готовясь уйти.

—Я… я дам вам интервью. Не сейчас, позже, — остановил Иван драматурга, и тот удивленно обернулся.

—Спасибо! Еще понадобится ваша фотография, какая вам самому нравится, — радостно подметил он. Пущин, развернувшись, кивнул, сжимая письмо в руках.

—Да, да, идите, — проговорил Иван, уходя в гостиную. С хлопком закрылась дверь. Опустившись на стул с письмом, он открыл его.