Остров невезения: маленький мир Джона Огландера

Джон Огландер, юрист с острова Уайт, живший в XVII веке, оставил потомкам дневник, который, без преувеличения, можно назвать лицевым слепком эпохи.

В XVII веке на английском острове Уайт жил человек по имени Джон Огландер – выходец из зажиточной семьи, имевшей там владения аж с XIII века. Сам мужчина с юных лет решил посвятить себя праву, и уже в возрасте 20 лет стал мировым судьей – как он сам впоследствии писал, «когда еще не вполне хорошо понимал себя или окружающий мир, и испытывал стыд, сидя в кресле судьи, поскольку еще почти не имел волос на лице, а ума имел еще меньше». В то время судья выполнял сразу несколько функций – он контролировал сбор налогов, осуществлял контроль над местным ополчением, а также заседал в качестве магистрата, ведающего судебными делами. Такие люди, как правило, были выходцами из среды землевладельцев. На протяжении долгих лет своей работы Огландер, человек, без сомнения, образованный, вел дневник, который он назвал весьма образно – «Insula Infortunata», или «Несчастный остров». Эти записки дают нам возможность посмотреть на мир глазами человека XVII века – маленький мир сэра Джона Огландера, отпечаток эпохи, навечно застывший во времени рядами букв на листах бумаги.

Автор назвал свой дневник «Несчастным островом» не просто так – очевидно, он не считал жизнь в свою эпоху легкой беззаботной. Так, например, согласно записям Огландера, в 1627 году остров накрыла эпидемия оспы, «привезенной молодым Урри из Гэткомба». Болезнь коснулась порядка двух тысяч человек, несколько сотен из них скончались, что стало тяжелейшим ударом по немногочисленной островной популяции.

Тем не менее, дети Огландера, очевидно, пережили вспышку болезни, поскольку далее он уже давал им различные напутствия для дальнейшей самостоятельной жизни, среди которых встречались весьма и весьма оригинальные. Например, сэр Джон настоятельно советовал своим отпрыскам опасаться адвокатов, а в особенности – их дядюшки, тоже Джона, проживавшего в Ньюпорте. Возможно, Огландер-старший опасался, что родственник попытается наложить лапу на имущество его наследников. Тут, впрочем, нужно сделать оговорку, что в XVI – XVII веках юристов в Англии не очень то и жаловали, а на Уайте, как писал сам Огландер, при доброй королеве Елизавете, местного адвоката попросту выгнали с острова, предварительно привязав к его штанам связку зажженных свечей и колокольчики. Учитывая то, что свечи и колокола традиционно являются христианскими символами, прогоняющими злых духов, нетрудно догадаться, как богобоязненные островитяне относились к юристам. Во многом это объяснялось тем, что у юристов в то время не было собственного университета, формального образования и квалификационного соответствия, отчего общество зачастую считало их паразитами хуже ростовщиков.

С каждым последующим годом жизнь представлялась сэру Джону все хуже и хуже. Вслед за оспой начался экономический кризис, на фоне которого времена «доброй королевы Бесс» казались едва ли не золотым веком. Кроме того, Англия оказалась втянута в войну с Францией и Испанией, из-за чего на острове Уайт был размещен полк из Шотландии (Яков I был также королем Шотландии) под командованием графа Мертона. По сравнению с уроженцами юга Англии горцы казались настоящими дикарями, и островитяне, надо полагать, хлебнули немало лиха от этих постояльцев, пока полк, наконец, не увели с острова 3 сентября 1628 года. Огландер буквально кипел от гнева, перечисляя злодеяния, совершенные шотландскими солдатами: «Они не только совершали разнообразные убийства, но и стали настоящим ужасом для жителей». Будучи мировым судьей, сэр Джон указывал на то, что квартирование полка было организовано с нарушением закона, что в изрядной степени настроило население острова против короля. Он отмечал, что в следующий раз свободные люди острова Уайте скорее погибнут, сражаясь с шотландцами на берегу, нежели пустят их на свою землю: «На нас обрушились бедствия, включавшие убийства, изнасилования, грабежи, кражи со взломом, прибыток ублюдков и почти полное уничтожение всего острова». Он горестно отмечал, что шотландцы сделали местным женщинам около семидесяти незаконнорожденных детей, которых было непонятно на что кормить и содержать.

Негодование местных жителей легко понять – у них и без шотландцев хватало своих проблем. Главной бедой острова и всей страны вообще сэр Джон Огландер считал пьянство, о котором писал, что «из всех пороков более ненавидит пьянство, которое ввергает и душу, и тело в адское пламя». Будучи мировым судьёй, Огландер выполнял также функции коронера, лично осматривая покойников на предмет установления смерти. Один курьёзный случай произошел 3 июля 1632 года, когда отряд местного ополчения проводил тренировки на берегу реки вблизи Ньюпорта. В ходе учений солдаты проводили стрельбы, во время которых случайно застрелили проходившего мимо лавочника по имени Сэмпсон Сапфир. Примчавшийся на место Огландер принялся осматривать тело, однако, к своему удивлению, пулевых ранений на трупе не обнаружил. И все же Сапфир был мертвее мертвого. Судья-коронер записал: «Кожа не имела повреждений, однако все нервы и ткани на его затылке были изломаны… и его мозг перевернулся в голове». Судя по всему, пули прошли мимо, однако лавочник, повергнутый в шок залпом, упал наземь, в результате чего получил черепно-мозговую травму, повлекшую за собой смерть.

Гнетущая атмосфера островного бытия, надо полагать, совсем не располагала к дружелюбию, и порой в скверные истории оказывались втянуты даже высшие чиновники Уайта. Так, например, за три месяца до случая с несчастным лавочником, заместитель самого Огландера сэр Эдвард Деннис поссорился с Филиппом Флемингов, впоследствии – островным стюардом, «прямо на улице… избивая друг друга своими тростями, а затем перейдя на кулаки, к их собственному стыду».

Что касается мирового судьи, то он тоже оказался втянутым в скандал и судебную тяжбу против некоего Джорджа Кинга и его супруги. Те, якобы, держали в Шоруэлле бордель, и Огландер вызвал их к себе, обвиняя в том, что те содержали «питейный дом без лицензии и, подозреваю, это был еще и срамной дом». Судя по формулировке обвинения, прямых улик у него не было, и руководствовался он, скорее, своей пуританской моралью. Джордж Кинг же, в свою очередь, подал протест и встречный иск за противоправные действия, в результате чего дело о заштатном борделе дошло аж до самой Звездной палаты в Лондоне, где рассматривалось за закрытыми дверями и без присяжных. Никаких протоколов до нас не дошло, однако по итогу заседания Огландер был оправдан, а чета Кинг была приговорена к публичной порке.

Нужно сказать, что островитяне в те времена отличались суровым нравом. Сэр Джон писал, что прадед Томаса Бауэрмана из Брука, одного из самых влиятельных и богатых людей на Уайте, был в свое время зверски убит своими собственными арендаторами. Два заговорщика подкараулили его у пруда близ его имения, избили, вытрясли карманы, после чего, посчитав, что Бауэрман спекся, бросили его в канаву. На их несчастье, тот выжил, смог выкарабкаться из канавы, после чего приполз домой. Он прожил еще девять дней, за которые сумел прийти в себя и опознать нападавших. Те, не зная о том, что уже изобличены, явились в дом Бауэрмана якобы справиться о его здоровье, а на самом деле – завершить начатое. Впрочем, их там уже ждали – злодеи были арестованы и осуждены.

Так и жил себе мировой судья, проклиная свой «невезучий» остров, и даже не ведал, что самые тяжелые испытания ожидают впереди. Застарелая вражда между королем Карлом I и его парламентом перешла в «горячую» фазу летом 1642 года, и в понедельник, 22 августа, король поднял свой штандарт в Ноттингеме, что стало отправной точкой английской гражданской войны. Вся страна раскололась на два лагеря – фракции сторонников парламента и роялистов боролись за стратегические точки, деньги, корабли, оружие, и, конечно же, порты. В начале августа большой парламентский флот занял Солент – пролив, отделяющий остров Уайт от Англии.

Островное дворянство колебалось и не спешило занимать ту или иную сторону – на совете делегация из 22 местных землевладельцев приняла весьма расплывчатую резолюцию, которая гласила, что местные джентри считают своим долгом защищать «мир на острове» и оборонять Уайт от иностранного вторжения, папистов и «других недружественных персон». Грубо говоря, это была позиция «за все хорошее против всего плохого», и она никак не могла удовлетворить заседавший в Лондоне мятежный парламент. Троих депутатов срочно вызвали в столицу в статусе «правонарушителей», где с ними были проведены разъяснительные беседы на предмет того, чем для них могут кончиться подобные мутные игры.

Джон Огландер принял события гражданской войны очень близко к сердцу. Впоследствии он записал в дневнике: «Ты счел бы это странным, если бы я сказал, что были в Англии времена, когда братья убивали братьев, кузенов и кузин, а также друзей. И они даже не полагали убийство преступлением. Убить человека было проще, чем убить собаку. И ложась спать ночью, ты не знал, погибнешь ли следующим днем».

Кризис нарастал, и всеобщее разделение и вражда не миновали и остров Уайт – город Ньюпорт и его воинственный мэр Мозес Рид поддерживали парламент, гарнизоны замка Кэрисбрук и нескольких фортов были за короля, а простые островитяне просто хотели уцелеть в беспощадных жерновах грядущей распри. Воздух уже был пропитан предчувствием большой грозы, и время от времени у той или иной стороны сдавали нервы, что приводило к различным инцидентам. Например, капитан Хамфри Терни, комендант замка Каус и роялист, не мог без досады смотреть на стоявшую в Соленте парламентскую эскадру, и в один из жарких летних дней 1642 года попросту достиг своей точки кипения. Взойдя на стену своей крепости, он лично произвел два выстрела из пушек в сторону стоявшего на рейде парламентского флагмана «Lion» под командованием капитана Рэмси. Ядра ухнули в воду прямо перед носом корабля, выразив недвусмысленный приказ убираться прочь. Однако сторонники парламента не только не ушли, но и спустя несколько дней обложили замок Каус с суши, заставив Терни сдаться – он был посажен под домашний арест, а новым комендантом был назначен лояльный парламенту офицер. Комендант Ярмутского замка капитан Джон Берли отказывался капитулировать без письменного приказа короля, однако Карл I был уже в Ноттингеме и вовсю готовился к полномасштабной войне, так что ему было попросту не до разборок на маленьком острове. Поняв, что скорее рак на горе свиснет, чем он получит ответ от монарха, Берли сдал свою крепость 22 августа без единого выстрела. Капитан Брутус Бак, командир гарнизона в форте Сэндхем, просто сбежал из собственной крепости 18 августа и отплыл в Англию, поскольку его солдаты перешли на сторону парламента. Впоследствии он зачем-то попытался вернуться в крепость, где и был арестован бывшими подчиненными.

Но самая крутая каша варилась в сердце острова, где мир словно бы разделился между двумя сторонами – верным парламенту Ньюпортом и роялистским Кэрисбруком. Это словно была гражданская война в миниатюре – все то же самое, что и на «большой земле». Ньюпорт был крупнейшим городом острова, однако основные запасы оружия и боеприпасов хранились именно в замке Кэрисбрук. Более того – роялисты успели заклепать даже часть старых орудий, хранившихся в разных частях острова еще со времен Генриха VIII на случай французского вторжения.

Гарнизоном замка Кэрисбрук командовал полковник Джереми Бретт, которого парламентаристы прозвали «чванливым грубияном» - именно его король назначил номинальным главнокомандующим на острове. В понедельник 15 августа Бретт решил исполнить волю короля и попытался взять Уайт под свой контроль, арестовав одиозного ньюпортского градоначальника Мозеса Рида. Вместе с ним в Ньюпорт явились уже знакомые нам капитаны Терни и Бак, а также мировой судья острова сэр Джон Огландер, занявший в расколовшем страну противостоянии сторону короля. Самого Рида дома не оказалось – возможно, его вовремя предупредили и он скрылся, однако отряд роялистов был встречен толпой разъяренных горожан, которые всячески провоцировали людей Бретта толкая их, а также обзывая «папистами», «подонками» и «предателями». Понимая, что ситуация вот-вот выйдет из под контроля, полковник спешно повел своих людей к ближайшей гостинице, где сторонники короля могли бы перевести дух перед решающим броском прочь из города. Раздосадованный таким поворотом дел Бретт оставил Риду записку, в которой говорил: «Я едва ли еще приду в Ньюпорт, покуда ты не приведешь город в более цивильное состояние… Я не могу сравнить твой город ни с чем, кроме большого бедлама».

Но к 24 августа Бретта обложили уже в его собственном замке Кэрисбрук. Отряд парламентаристов численностью 600 человек под началом капитана Свенли стал лагерем на ближайшем холме, куда был согнан весь окрестный скот, который осаждающие не пустили в замок. Люди Свенли принялись демонстративно резать скотину и жарить ее мясо на кострах, что деморализующим образом действовало на гарнизон крепости. В распоряжении Бретта к тому времени осталось едва ли больше двадцати солдат, а также большое количество голодных женщин и детей. Мрачно взирая с крепостной стены на пир, устроенный многочисленными парламентскими солдатами, гордый полковник понял, что проиграл окончательно. В тот же день он отправил к Свенли парламентера, чтобы обсудить условия капитуляции.

На этом боевые действия на острове практически сошли на нет, и хотя среди его жителей по-прежнему оставались приверженцы как парламента, так и короля, в последующие годы обошлось без кровопролития. Более того, местные власти старались следовать принципам справедливости и быть одинаково беспристрастными в отношении всех островитян. Так, например, в Сент-Хеленс были арестованы 16 моряков, которых обвинили в ограблении дома сэра Уильяма Хопкинса, одного из островных роялистов. Их отправили в темницу в замке Каус. Довелось посидеть в холодной и Джону Огландеру – его, как одного из наиболее влиятельных жителей Уайта и видного роялиста, отправили мотать срок аж в Лондон, причем – дважды за все время гражданской войны. Пока он сидел в столичном каземате, на Уайте от оспы скончалась его жена Фрэнсис, а вскоре в мир иной отошел и его сын Джордж.

В 1646 году Карл I, потерпевший ряд серьезных поражений, истощенный как физически, так и морально, был вынужден сдаться на милость парламента. Он был помещен во дворец Хэмптон-корт, где содержался во вполне комфортных условиях, пока парламент пытался выработать план какого-нибудь компромиссного решения (в тот момент ни о казни, ни даже о свержении короля не было и речи – рассматривался план совместного управления страной парламентом и Карлом при некоторых ограничениях власти монарха). А в ноябре 1647 года король неожиданно для всех сбежал на Уайт. Впрочем, поговаривали, что его побег едва ли подстроил сам Кромвель, который никак не мог прийти к договоренности с монархом, и планировал использовать побег в качестве повода для применения к королю более строгих мер.

Так или иначе, но в промозглый субботний день 14 ноября 1647 года губернатор острова Уайт полковник Роберт Хэммонд повстречал на ньюпортской дороге двух приличной одетых мужчин, которые представились Джоном Эшбертоном и Джоном Беркли и сообщили, что приближается «славный король Карл, прибывший из Хэмптон-корт из-за страха быть тайно убитым».

Появление короля стало для Хэммонда проблемой – с одной стороны, он был кузеном самого Оливера Кромвеля, с другой – его дядя Генри Хэммонд был королевским капелланом. Не в силах решить, что ему делать с нежданным гостем, губернатор не стал сходу предпринимать каких-либо мер.

Когда король въехал в Ньюпорт, его там уже ожидала депутация из немногих оставшихся в живых островных роялистов, среди которых был и сэр Джон Огландер. Тюрьма основательно подорвала здоровье бывшего мирового судьи, он стремительно состарился, и теперь лишь отдаленно напоминал того гордого магистрата, каким был раньше. Увидев короля, Огландер испытал непередаваемую гамму эмоций и «только и мог, что рыдать и вздыхать в течение двух ночей и дня». Его маленький мир погиб, и теперь его монарх, беглый король канувшей в Лету страны, въезжал на продуваемую осенними ветрами улицу Ньпорта, словно в западню. Огландер писал: «Остров… был райским уголком Англии, и теперь, в год 1647, он похож на другие части королевства, меланхоличное, обескураженное, печальное место». Вспоминал он и других влиятельных горожан, которые, будучи роялистами, или погибли, или сгинули без следа: «Рингвуд из Ньюпорта, торговец; Мэйнард, аптекарь; Мэтью, пекарь; Уэйвелл и Легг, фермеры… они управляли всем островом».

Вскоре Карла вновь арестовали – теперь уже на острове – и поместили в крепость Кэрисбрук, которая, по иронии судьбы, была оплотом роялистов в начале конфликта. Его сторонники неоднократно предпринимали попытки вытащить Карла из узилища, однако ни одна из них не увенчалась успехом. Джон Огландер в этом уже не участвовал – от опрометчивых действий его предостерег губернатор Хэммонд. В 1651 году, уже после казни короля, его еще раз арестовали, однако вскоре отпустили – усталый и больной старик не представлял угрозы. Джон Огландер скончался в 1655 году, не дожив пяти лет до реставрации Стюартов.