Ossetica

В одном из подкастов на Philosophy Bites его авторы провели очень интересную беседу о книге "Государь" Никколо Макиавелли с Квентином Скиннером. Важная часть "Государя" посвящена рассуждениям о фортуне. Флорентийский мыслитель считал, что подлинный успех в деле управления государством невозможен без везения, и успешному политику по определению должно везти. Пафос "Государя", по сути, направлен на то, чтобы раскрыть этот невидимый механизм действия фортуны. Даже безошибочные ходы иногда не гарантируют ее благосклонности, и здесь Макиавелли в VII главе приводит пример Чезаре Борджиа, который, по его мнению, сделал все необходимое для достижения успеха и славы, но не мог предусмотреть своей безвременной смерти от болезни. Вместе с тем, Макиавелли уверен в том, что фортуна благосклонна к храбрым, и каждый человек является архитектором своей судьбы. Везение нужно заслужить, проявляя определенные качества, а самое главное – действовать, не дожидаясь благосклонности небес.

Как это часто бывает, широкая популярность той или иной книги способствует возникновению о ней разных стереотипов, далеко отстоящих от мысли автора. Расхожее мнение о Макиавелли гласит, что он выступал защитником принципа "цель оправдывает средства", и это правда – но только частично. "Государь" восхваляет не примитивный цинизм, а политику как искусство возможного. Поток событий для Макиавелли сравним с порывами ветра, и политическое мастерство заключено в том, чтобы делать этот ветер попутным. Речь не о коварстве, а, скорее, о прагматизме, умении принимать правильные решения в любой ситуации и вариативности применяемых методов. Подкаст Скиннера натолкнул меня на мысль о сравнении двух важных событий в истории Осетии-Алании.

Первое  – это работа осетинского посольства во главе с Зурабом Магкаевым в Петербурге в 1749-52 годах. Профессор Руслан Бзаров достаточно подробно реконструировал его состав и описал исторический и политический контекст деятельности осетинских послов. Тема присоединения Осетии к России в известной степени идеологизирована. Очевидно, что оно не было одномоментным и повсеместно добровольным, но еще в меньшей степени его можно назвать насильственным. Политический процесс такого уровня не бывает однотонным, в нем всегда есть место различным тенденциям и взглядам. Ненужное и вредное замалчивание неизбежных осетинских восстаний против царской власти (в случае с югом Осетии речь, как правило, шла о вооруженном сопротивлении грузинским тавадам) и имен возглавлявших их народных героев закономерно привело к возникновению маргинальных фолк-теорий. Имя Махамата Томаева (осет. Томайты Мæхæмæт), к примеру, введено в осетинское смысловое пространство относительно недавно. Бега Кочиев (осет. Коцты Бега) был в советское время более известен как в силу масштабности восстания 1830 года и благодаря созданному Нафи Джусойты в романе "Кровь предков" образу, так и потому, что изображали его прежде всего как борца за права крестьян.

В контексте присоединения часто говорят об этноконфессиональном единстве преимущественно христианской Осетии и России, о давних русско-аланских связях или о том, что присоединение Северного Кавказа к Империи было предопределено интересом России к Грузии и состоялось бы в любом случае, независимо от итогов осетинской дипломатической миссии. Последний аргумент будет содержать в себе распространенную в рассуждениях на исторические темы ошибку, а именно применение к событиям прошлого современных концептов и логики. Ничего из того, что мы знаем сейчас, и что кажется нам естественным, в середине 18 века Магкаев не знал и знать не мог. Кавказ был ареной борьбы трех держав: Персии, Османской Империи и Российской Империи, и российские позиции еще не выглядели однозначно сильнейшими. За 25 лет до начала работы посольства грузинский наместник Картли Вахтанг VI (можно называть его царем, но фактически картлийских царей назначал персидский шах), казначеем и доверенным лицом которого был Зураб Магкаев, не сориентировался в возникшей на Южном Кавказе ситуации, переоценив сложности Персии и возможности России, в результате чего потерял царство и умер в Астрахани.

Особая ценность миссии осетинских послов заключается, таким образом, в том, что ей предшествовала правильная оценка сложившейся ситуации, а мотивация у Зураба Магкаева и его соратников была сугубо прагматической и рациональной. Руслан Бзаров в "Аланском посольстве в Россию" указывает на то, что за три столетия безгосударственного существования в горах осетинский народ исчерпал возможности развития в формате конфедерации горских обществ. Во-первых, уже возникла необходимость в более сложном политическом устройстве. Во-вторых, жизненно важно было обеспечить для будущего развития Осетии и ее государственных институтов экономическую базу на равнине. Решение о присоединении к России было абсолютно верным не столько из-за особых русско-осетинских отношений, которых тогда еще не было, или чего-то еще. Его правильность определяется тем, что оно полностью соответствовало долгосрочным интересам осетин и было им выгодно:

"Главное достижение аланской политической мысли и практической дипломатии 18 века заключается в прагматическом решении задачи восстановления государственности. Был найден выход из, казалось бы, замкнутого круга: если недостаточно экономических возможностей, следует правильно конвертировать политический потенциал. Союз Осетии с Россией являлся безошибочным решением стратегической задачи – он позволил восстановить отлаженную еще в средние века систему политических и хозяйственных связей. Территория позднейшей Осетии является горной окраиной Аланского царства, а основной экономический потенциал средневековой Алании, составлявший надежную базу ее государственности, был сосредоточен на предкавказской равнине. В новых условиях роль метрополии предстояло сыграть российскому центру".

Второе – это геноцид 1920 года, учиненный на юге Осетии. Зафиксированных письменных свидетельств или документов по этой национальной катастрофе очень мало, что по большей части связано с тем, что в СССР говорить о геноциде было нельзя: и грузины, и осетины составляли часть новой общности – советского народа. Политические руководители Южной Осетии времен Революции, равно как и большая часть образованных людей осетинской автономии на юге, были репрессированы в 1937 году. Большой Террор нанес по Осетии сильнейший удар, а о его местной составляющей на юге говорит то, что среди репрессированных жителей ЮОАО осетины составили практически 90%, тогда как их общая доля в населении области не превышала 65-67%. Воспоминания участников Гражданской войны и Революции, изданные в Цхинвале в 1957 и 1960 году на русском и осетинском языках, выхолостили в соответствии с духом времени, и о геноциде в них говорится исключительно в контексте классовой ненависти организовавших его грузинских меньшевиков к провозгласившей советскую власть Осетии. В преддверие 100-летия катастрофы 1920 года, памятные мероприятия по которой необходимо на государственном уровне провести не только в Южной, но и в Северной Осетии, было бы полезным избавить ее, наконец, от идеологической шелухи.

Фактическая хронология событий, восстановленная по дням, оставляет впечатление продуманного убийства. Грузия и РСФСР 7 мая 1920 года заключают в Москве мирный договор, по которому Россия обязуется не вмешиваться в дела Грузии. Последняя, в свою очередь, обязуется выдавать РСФСР со своей территории любые враждебные ей вооруженные формирования и разрешить деятельность местных большевиков. За день до этого в селении Рук проходит собрание, на котором к членам южно-осетинского окружного комитета А.Джатиеву и Н.Гадиеву присоединяются представители Краевого комитета партии большевиков Девдариани и Моцонелидзе. Обсуждается развертывание вооруженной борьбы против меньшевистского правительства, и в результате принимается решение о провозглашении советской власти в отдельно взятом Рукском районе, который легче оборонять в военном отношении. 8 мая, через день после подписания договора между Грузией и Россией, в Руке провозглашают советскую власть. 

17 мая министр иностранных дел РСФСР Чичерин направляет в адрес Грузии ноту, в которой прямо обвиняет грузин в нарушении условий договора и призывает отвести вооруженные формирования из Южной Осетии. В ответной ноте грузинский министр Гегечкори заявляет, что Грузия просто восстанавливает свои исторические границы, и никакой Южной Осетии он не знает. Этот момент представляется важным потому, что по сути лишает геноцид 1920 года выраженной советско-партийной составляющей. Меньшевик Гегечкори придерживался отношении Осетии и осетин ровно тех же взглядов, что Гамсахурдия, Саакашвили или нынешний грузинский режим. Ничего сверх обычного для Грузии стремления политически и физически уничтожить Южную Осетию в 1920 году не было, и "меньшевистские" прилагательные в его оценке являются абсолютно лишними и пустыми.

События продолжают быстро развиваться, и 28 мая во Владикавказе проходит конференция южно-осетинской окружной организации ВКП (б). Документов и воспоминаний участников о ее работе практически не осталось. Изначально, с учетом сложившегося положения, оказание военной помощи Руку не предполагается, но к вечеру все резко меняется: принято решение выступать. О причинах можно только догадываться, но наиболее правдоподобное объяснение, которое я встречал, следующее. Член окружного комитета партии большевиков, один из наиболее ярких политических деятелей Осетии того времени Александр Джатиев обращается к конференции и говорит, что есть мнение Кавказского краевого комитета РКП (б) и лично Серго Орджоникидзе о необходимости выступления в Рук вооруженной осетинской бригады и провозглашения советской власти в Южной Осетии. Историк Иван Цховребов в книге "Герои Осетии и жертвы геноцида" (Цхинвал,1996) также указывает на грузинских большевиков как провокаторов: "Крайком в целях провоцирования восстания в Южной Осетии 6 мая 1920 года послал Гайоза Девдориани и Граминтона Моцонелидзе. Они 8 мая 1920 года заставили Джатиева Александра провозгласить Советскую власть в Рокском районе. Вот этот документ: "6 мая 1920 года. Выслушав доклад местных товарищей, а также доклад представителей Кавказского краевого комитета решено… подчиняясь приказу ККК, признаем необходимым объявить Советскую власть пока в Рокском районе".  

Резко против такого решения выступает командующий революционной бригады, герой Первой мировой войны и полный кавалер Георгиевского креста Мате Санакоев (на мой взгляд, одна из наиболее недооцененных фигур в осетинской истории). Понимая, что на Джатиева и политическое руководство Южной Осетии давят из Краевого комитета большевиков, Мате все равно пытается переиграть решение о вооруженном выступлении, потому что прекрасно понимает его грядущую изолированность. Он требует подтвердить приказ документально: "Я потребовал копию постановления о выступлении как боевого приказа, но мне его не выдали. Я потребовал официального мандата, но и этого мне не дали. Тогда я категорически отказался выполнить это постановление. Что было после этого, мне неизвестно, но вечером 28 мая 1920 года политком Джиоев Гега принёс мне бумагу от Юго-Осетинского парткома за подписью Санакоева Лади о немедленном выступлении. Этот приказ в настоящее время, наверно, находится у Джиоева Гега". Приказ, естественно, не сохранился.

К 8 июня осетинская бригада занимает Цхинвал, где провозглашается советская власть. Но грузинские большевики бездействуют, не происходит ровным счетом ничего, и никакой помощи Южная Осетия от Кавказского краевого комитета или лично Серго Орджоникидзе не получает. Более того, Грузия перебрасывает все силы с грузино-азербайджанской границы в Южную Осетию. Но даже в такой катастрофической ситуации Мате Санакоев предлагает план, который мог изменить расстановку сил и фактически формировал новую реальность, к которой никто не был готов: "Я составил такой план: занять город Гори с налёта и линию Закавказской железной дороги от Гори до Сурамского тоннеля, разрушить железнодорожные мосты и паромы через Куру и укрепить проходы, объявить общую мобилизацию, ударить в тыл частям противника в Дарьяльском ущелье, установить связь с Владикавказом, а затем ударить по противнику в Онском районе". Замысел Мате настолько сильно пугает верхушку Кавказского комитета большевиков, что дело доходит до смешного. Они требуют от Мате письменной расписки в том, что он не продолжит наступление вглубь Грузии: "С моим планом о дальнейшем наступлении не согласились Джатиев и Гадиев. Они не соглашались углубляться в Грузию, я же не мог не подчиниться политруководству, мало того, от меня взяли расписку, что дальше Цхинвала я не пошлю никого".

Вслед за этим случается катастрофа с более чем 5 тысячами убитых жителей Южной Осетии. В десять раз больше людей покидает свои дома и пытается спастись в Северной Осетии, но далеко не все до нее добираются. Лади Санакоев, Джатиев и другие руководители Южной Осетии отправляют в ЦК РКП(б) отчаянную телеграмму, которая, судя по всему, является чуть ли не единственным указанием на провокационную роль Кавказского краевого комитета большевиков: "Согласно приказу Кавказского Краевого Комитета РКП(б) от 23 марта, подтверждённого особыми курьерами того же Комитета, прибывшими на повстанческий фронт шестого мая, восьмого июня в Южной Осетии провозглашена Советская власть. Краевой Комитет через курьеров обещал немедленную поддержку. Южная Осетия, вконец истекая кровью в неравной тяжёлой борьбе, ждёт решающей помощи". Истекающие кровью осетины не получили не то что "решающей помощи", им не прислали даже ящика патронов. Через месяц представитель Советской России в Грузии Сергей Киров, именем которого названа одна из центральных улиц Владикавказа (имя "8 июня" носит центральная улица Цхинвала, которая переходит в улицу имени уничтожившего культурную и политическую элиту Осетии Сталина), в ноте на имя грузинского министра Гегечкори заявит, что вообще впервые слышит о южно-осетинских большевиках:

"Мною уже было указано Вам на то, что Российская коммунистическая партия в лице ее Центрального Комитета и Бюро Центрального Комитета РКП на Кавказе решительно никакого отношения к восстанию в Южной Осетии не имела и не могла иметь. По дополнительно наведенным мною справкам оказалось, что Центральный Комитет РКП никакого Южно-Осетинского окружного комитета не знает и, понятно, что такой организации, коль скоро она не существовала, не давал прав действовать и выступать от имени РКП".

В борьбе за Грузию и Закавказье большевики (Киров, Орджоникидзе, Махарадзе и прочие) без тени сомнения пожертвовали Южной Осетией, и страшная трагедия осетинского народа была для них незначительным эпизодом. Политическое руководство Южной Осетии, доверившись соратникам по партии в Москве и Грузии и исходя из революционной необходимости, каких-то высших интересов Советской России или мирового коммунизма, загнало себя в заранее подготовленную ловушку.

Все эти люди стали фигурами в чужой игре, и их цинично использовали с трагическими для осетинского народа результатами. Каждый из них готов был пожертвовать ради Осетии своей жизнью, каждый желал ей добра. Удивительно, но Южная Осетия не только достаточно быстро восстановилась после геноцида и уничтожения десятков селений. В течение следующих 15 лет Цхинвал фактически стал центром развития осетинской культуры: в 1931 году был создан драматический театр, через год открыт педагогический институт, еще через пару лет Махарбек Туганов станет основателем Художественного училища, а Борис Галаев – ансамбля "Симд", здесь жили и работали Александр Тибилов, Рутен Гаглоев и многие другие выдающиеся деятели культуры. Джатиев, Лади Санакоев и их соратники внесли в этот рывок очень большой вклад.

Задним умом мы все крепки, и зная, чем закончилось дело в 1920 году, их легко осудить. Но никто из нас не был на их месте, не переживал того давления и не находился в гуще революционного хаоса. Наибольшую симпатию, конечно, вызывает Мате Санакоев: судя по всему, он был единственным человеком, который с самого начала видел картину полностью и сделал все возможное и невозможное для спасения своей Родины. Чувство ответственности и мужество этого человека были так велики, что он и в последующие годы корил себя за то, что подчинился политическому руководству Южной Осетии, хотя его вины в случившемся не было. Что касается Джатиева, Лади Санакоева и их политических соратников, обманутых и использованных большевистским руководством, то их опыт должен послужить всем последующим поколениям осетинских политиков уроком. Вне зависимости от обстоятельств при выстраивании политической стратегии нужно оставаться прагматичным и рациональным, то есть не ставить ничьи интересы впереди национальных и не руководствоваться ничем, кроме долгосрочной выгоды для Осетии и ее народа. Иной подход для нации с ограниченной численностью и ресурсами ненормален и разрушителен. Хотелось бы, чтобы акцент начали делать именно на этом, а не на меньшевизме устроившего в 1920 году геноцид осетин правительства Грузии.