Особые предпочтения
Он ударил её. Потом снова и снова. Она перестала вопить на пятом ударе. На седьмом раздался костяной треск. Похожий звук он слышал, когда в приступе слепой ярости сломал сыну ключицу.
Но ведь он повторял, нельзя брать папины вещи, особенно модели кораблей.
Матвей опустил кулак. В месиве, бывшем минуту назад женским лицом, набух и взорвался розовый пузырь.
Что я наделал? Меня же посадят в тюрьму!
«Не ты, — сказал внутренний голос, — а Константин Альбертович, поганый членосос. Зато теперь гермафродит никого не обманет».
Карина захрипела в кровавой луже, рефлекторно дёрнула пяткой и обмочилась.
Гнев Бочарова схлынул.
Ослабевший, он принялся одеваться. С трудом упаковал в штаны эрегированный пенис. Щёки пылали от стыда.
В гостиницу! В душ! Позвонить на вокзал и забронировать билеты. Завтра же домой.
Он погасил свет и вышел из комнаты. Обвернулся на пороге. В темноте сиял рубиновый огонёк.
Камера? Но зачем она? Транслировать в интернет порно онлайн? Или чтобы жирная мамочка следила за подопечными?
«Не важно!» — решил он, выскакивая в подъезд.
Главное, уйти из борделя. К ментам уродец не сунется.
С прытью двадцатилетнего парня Бочаров бежал по ступенькам.
Из-за дверей доносились стоны и хрюканье. Гремел тяжёлый рок, перемежёвывающийся с гангста-рэпом.
Горгульи усмехались с потолка. Амуры пускали вдогонку стрелы.
Он сбавил шаг на первом этаже и степенно пошёл по вестибюлю.
Удовлетворённый клиент, не заслуживающий внимания. Спасибо и пока.
Его пальцы коснулись дверной ручки, когда из мрака вылетела, взвизгнув, консьержка.
Элина — ну и имечко для зверюги! — врезалась в него и сбила на пол. Матвею показалось, что на него уронили бычью тушу. Он пихнул консьержку коленом, но студень плоти смягчил удар. В ответ она впилась в его шею зубами.
Что я скажу Люде?
Он барахтался под сумасшедшей толстухой, а по лестничному маршу стучали чьи-то ноги.
— Да угомоните вы его уже!
Игла вонзилась в запястье Матвея, и по венам прыснула лава. Дыхание спёрло. Белый цветок огня распустился в районе переносицы, и Бочаров кубарем покатился в его ласковое пламя.
Матвею снился сон.
Будто он распят на обеденном столе посреди театральной сцены, связан хитрыми узлами бечёвки, освещён одиноким прожектором со щербатой линзой. Он обнажён, не считая плотной кожаной маски с прорехами для глаз. Должно быть, в театре холодно: ветер раскачивает полусгнивший занавес, сквозь дыры в высоком потолке падает снег, плавно и сказочно, как в рождественских хрустальных шарах. У Павлика есть такая игрушка, папка подарил на Новый год.
Но в шаре странного сна отсутствуют Дед Мороз и Снегурочка. И сам театр не сказочный. Парящий над собственным телом Матвей видит обрушившийся бельэтаж, строительный мусор в оркестровой яме. Выпотрошенные кресла. И зрителей.
Четыре человека на сцене. Дюжина в зале.
Консьержка жонглирует мясницкими тесаками, вызывая жидкие аплодисменты. Она делает книксен. Матвей хихикает. Его забавляет диковинное представление, к тому же он не ощущает ни холода, ни дискомфорта.
Вельветовый костюм с камерой наперевес приближается к столу. Он сосредоточен и не реагирует на клоунаду консьержки.
Сестрички сменили школьную форму на костюмы медсестёр. Они как фарфоровые куколки, невинные и грациозные. Матвея подмывает согреть их, снять дурацкий пирсинг и увести из этого мрачного театра.
Близняшки кривляются и плюют друг в друга шариками из жеваных страниц его паспорта.
Публика в зале не менее примечательна: рыжая карлица, бритая под ноль великанша, смуглая брюнетка без одной ноги и девушка-ваза вовсе без конечностей. Остальных прячет тьма, и Матвей этому, пожалуй, рад.
— Прокажённая входит в кадр! — объявляет оператор, он же режиссёр.
Все, включая Матвея, крутятся в поисках прокажённой.
Она появляется из-за ветхих кулис.
Голая старуха, сморщенная, словно печёное яблоко. Дряблая кожа чернее горелой древесной коры, и из неё почками растут шелушащиеся лепромы. Мешочки грудей болтаются вдоль сгорбленного тела. Старуху сопровождает татуированная девочка лет четырнадцати. Даже веки её испещрены рисунками. «Больно, наверное», — жалеет девочку Матвей.
Прожектор освещает старуху. Её лицо — сплошные рубцы. На месте носа — дыра, затянутая буровато-жёлтой коркой. Слепые бельма таращатся в пустоту. Искореженные болезнью пальцы шарят по пленнику. Находят пенис и деловито мнут его.
У Матвея впервые возникает желание проснуться.
Оно превращается в острую необходимость, когда девочка, по команде режиссёра, пригибает голову старухи и заставляет её сосать член Матвея.
Вопреки внутренним протестам, беззубый рот приводит пенис в боевую готовность. Старуха вскарабкивается на Матвея. Шершавые ягодицы царапают его.
Почему он это чувствует?
Разве так бывает во сне?
Консьержка по имени Элина встаёт в изголовье и заносит мясницкие тесаки.
Затвердевший член погружается в кладбищенский холод. В мертвую октябрьскую листву. В кишащий червями гроб.
Старуха хохочет, скользя вверх-вниз.
Режиссёр нервно кусает губу.
Переливчато смеются близняшки.
Корка старушечьего носа лопается, и из язвы начинает течь гной. Горячие капли стекаются Матвею в пупок.
Зрители аплодируют. Все, кроме девушки-вазы, конечно.
Тесаки взмывают в воздух.
— Нет! — кричит кто-то с единственного уцелевшего балкончика.
Шикарные волосы обрамляют страшный кровоподтёк. Скула выпирает, совсем как у Люды, когда Матвей уезжал в командировку.
— Фтойте! — Карина хватается за балюстраду, чтобы удержать себя на ногах. — Не убивайте ефо!
Её прекрасная фигурка становится размытой, и Матвей понимает, что он плачет. Он хочет попросить прощения у этой хрупкой девушки, пришедшей на помощь. У Люды, у сына — у всех у них.
Хотя бы во сне.
Матвей зажмуривается и слышит голос Карины:
— Не так быстло. Он долфен помуфиться.
Матвей распахивает глаза.
И тесаки с чавкающим звуком вгрызаются в его мясо.
...Спектакль заканчивался.
В финальных кадрах безобразная толстуха отсекала жертве кисти, прокажённая прыгала на извивающемся теле, аплодировали невидимые зрители.
И темнота поглотила театр.
Заворожённая Люда Бочарова сидела у компьютера. Минуту, вторую. Тряхнула головой, сгоняя оцепенение.
Промотала видео к середине. Замелькали тени, шустрые, будто актёры немых комедий.
Пауза.
Волосатая грудь мужчины заполнила собой кадр.
Люда дотронулась до монитора, очертила пальцем армейскую татуировку.
— Митя...
Ссылку на ролик ей прислали SMS-кой через месяц после исчезновения мужа. Номер отправителя был скрыт. К сообщению прилагалось одно слово:
«Наслаждайся».
Череда цифр и буковок вела на тёмную сторону интернета, сайт с реальными изнасилованиями, убийствами, ампутантами и прочими развлечениями для садистов. Ссылка не работала уже на следующий день, но Люда успела скачать ролик.
С тех пор прошёл год, и она смотрела его бесчисленное количество раз.
Она знала, что фильм не постановочный.
Так же чётко, как знала, что мужчина в кожаной маске — её супруг.
Полиции она не сказала про SMS.
Всё равно не найдут.
Или найдут, упаси Бог.
Но что-то вынуждало её вновь прокручивать семиминутное видео. Каждый вечер, перед сном. Уложив в кровать Павлика.
Она нажала на пробел, и старуха полезла по пленнику чёрным пауком. Оператор дал крупный план проникновения и переместил камеру на маску.
Повинуясь внезапному порыву, Люда опустила руку в трусики и удивилась, как много там влаги. Она взяла с полки обломок двухмачтовой бригантины и засунула его в себя. Облизала новые зубы, прогнулась по-кошачьи. Деревяшка задвигалась в такт с содрогающимся на столе телом.
Левой рукой Люда наотмашь ударила себя по щеке.
Вполсилы, чтобы Павлик не заметил синяков. И сослуживцы, они и без того сплетничали у неё за спиной.
Увесистый шлепок.
Плевать на них, пока идёт видео, пока тень от тесаков плывёт по кожаной маске и в глазах мужчины — в глазах её мужа — рождается самое сладкое: осознание.
И бёдра Люды судорожно сжимаются.