Осень как обещание. Глава 45.

— Сколько людей ты порешил? — спросил Кэ Минсюань. 

— Не помню, — Бянь Ицю прищурился, будто пытаясь вспомнить. — Впервые воткнул нож в чужое тело, когда мне было шесть лет. С тех пор столько народу получило от меня кулаками, ножами, а уж сколько раз мне стволом в лоб тыкали... тьфу, даже сосчитать невозможно. 

Говорил он с лёгкой улыбкой, будто рассказывал о чём-то приятном, даже с нотками ностальгии и гордости, но почему-то Кэ Минсюаню вдруг стало больно, словно невидимая нить сдавила его сердце, медленно затягиваясь. 

А что делал он сам в шесть лет? Каждый день его провожал и встречал из школы телохранитель отца, мальчишкой он носился с шайкой сорванцов по военному городку, опрокидывал стол, если еда казалась невкусной, получал взбучку от генерала Кэ и сбегал к деду на два месяца... Кэ Минсюань не мог представить, в какой безвыходной ситуации должен оказаться ребёнок, чтобы воткнуть нож в другого человека. 

— Бянь Ицю. 

Мужчина, погружённый в воспоминания о своих «подвигах», повернулся к нему:

— М-м? 

Кэ Минсюань посмотрел на его чёткий профиль и улыбнулся:

— Меня не особо интересует твоя поножовщина. Расскажи лучше о детстве. 

— О каком именно? 

— С самого начала. С самых первых воспоминаний. — Кэ Минсюань кивнул на декантер на столе. — У нас полно времени, можно не спешить. 

Бянь Ицю никогда не скрывал своего происхождения, в его открытой душе не было неразвязанных узлов. Тяжёлые дни остались в прошлом, время — лучшее лекарство для заживления ран. Даже самые горькие воспоминания за двадцать-тридцать лет превращаются в выдержанное вино. Иногда стоит пригубить — для ностальгии. Поэтому он не отказался, а нахмурился, стараясь вспомнить самое раннее. 

Шесть лет — побег из приюта. Пять — смерть матери. Четыре — чуть не утонул, ловя рыбу в реке. Три — Бянь Ин ещё не погрязла в наркотиках, копила деньги, чтобы отправить его в детский сад... 

Бянь Ицю усмехнулся:

— Оказывается, я даже учился. 

Кэ Минсюань не расслышал:

 — Что? 

— Я учился, ходил в детский сад. 

— В каком возрасте? 

— В три? Или в три с половиной? Не помню точно. Садик был недалеко от дома, Бянь Ин провожала меня только до ворот трущоб, а дальше я шёл сам... А, Бянь Ин — это моя мать, — мужчина усмехнулся. — Будто знала, что долго не проживёт, и с самого начала давала понять: путь предстоит пройти одному. Надо же, какая прозорливая, да? 

Бянь Ицю повернулся, и Кэ Минсюань, глядя на его улыбку, почувствовал, как нить на сердце затянулась ещё туже. 

— Тебе не было страшно одному? 

— Было. Ещё как. 

Ответ застал Кэ Минсюаня врасплох. Он ожидал услышать что-то вроде: «Да когда это твой босс Бянь боялся?» — но вместо этого Бянь Ицю признался: ему было страшно. Неожиданная искренность мужчины лишила Кэ Минсюаня дара речи. К счастью, Бянь Ицю продолжил, и по мере его рассказа улыбка постепенно исчезла с его лица. 

— Но я не мог показать ей, что боюсь. Я должен был идти твёрдо, уверенно — чтобы она не волновалась. Она же смотрела мне вслед... 

— Бянь Ицю. — Кэ Минсюань схватил его руку, медленно, но крепко переплетая пальцы. Ладонь к ладони, так сильно, будто хотел запечатать их связь навсегда. 

Босс Бянь, очнувшись от воспоминаний, первым делом попытался вырваться — такой фамильярности между мужчинами он не терпел. Однако сколько бы ни дёргал руку, Кэ Минсюань не отпускал, и Бянь Ицю уже было занёс ногу для удара... 

— Оставшуюся дорогу я пройду с тобой. 

Нога мужчины замерла в воздухе. Он уставился на Кэ Минсюаня, пытаясь разглядеть в его глазах намёк на шутку, но выражение лица молодого аристократа было серьёзным как никогда. 

Босс Бянь медленно опустил ногу и прищурился:

— Ты понимаешь, что только что сказал? 

— Понимаю. — Кэ Минсюань придвинулся ближе, прижав Бянь Ицю к перилам, и устремил на него взгляд, от которого в жилах вспыхнул огонь. — Я беру на себя ответственность за всю твою оставшуюся жизнь. 

После этих слов Кэ Минсюань поцеловал его, заглушив все сомнения и невысказанные вопросы. Бянь Ицю сжал его пальцы в ответ, позволив тому захватить свои губы — его сердце растаяло, словно готовое влиться в кровь Кэ Минсюаня. 

То ли от сладких слов, то ли от аромата «Романе-Конти», но Бянь Ицю опьянел, даже не притронувшись к бокалу. А в опьянении язык развязывался: воспоминания, которые, казалось, давно стёрлись, внезапно ожили с пугающей ясностью. Он рассказывал о детстве, о Бянь Ин, об «отце», которого так никогда и не видел, о соседях из трущоб, о детях из приюта — таких же сиротах, как он, брошенных или потерявших родителей. О Старике Цзю, о дяде Ши, о том, как выбирался из грязи, чтобы занять нынешнее место. 

На самом деле история матери Бянь Ицю была куда прозаичнее, чем представлял Кэ Минсюань. Обычная глупая танцовщица, поверившая в фальшивую любовь и по итогу обманутая лицемерным трусом. 

В 80-х танцовщицы в глазах общества мало чем отличались от проституток. Бянь Ин была молодой, красивой, с изящными движениями — настоящей звездой заведения «Дракон и Феникс». Многие богачи готовы были тратить состояния, лишь бы прикоснуться к ней, но она свысока смотрела на всех, а потом влюбилась в бедного студента, подрабатывавшего в клубе на каникулах. Она отдала ему всё: тело, деньги, пылающее сердце. Оплачивала его учёбу, жильё, расходы, а когда её карьера была на пике, ушла из клуба — лишь бы её возлюбленного не осуждали за связь с танцовщицей. 

Девушка жила ради него, мечтая о простом семейном счастье. Но студент струсил: как он, будущий интеллигент, мог жениться на такой женщине? Когда Бянь Ин забеременела, он под предлогом подготовки к экзаменам уехал из города. Перед отъездом, чтобы она не искала его, продекламировал строки: «Не гневайся, осенью будем вместе». Бянь Ин не поняла смысла, и он объяснил: «Не сердись, я вернусь к осени, и мы поженимся». 

Эта дешёвая ложь растрогала её до слёз. Она проводила возлюбленного, даже не спросив, о какой именно осени он говорил. Мужчина исчез, а она родила сына и назвала его Ицю — в память о пустом обещании. Но осени сменяли одна другую, а мужчина так и не вернулся. Бянь Ин отказывалась верить, что её обманули. Когда Бянь Ицю исполнилось три года, она пристрастилась к алкоголю и наркотикам. 

В редкие моменты трезвости она сажала сына у двери и, глядя в ту сторону, куда ушёл мужчина, шептала: «Скоро осень, скоро папа вернётся». 

Однажды Бянь Ицю не выдержал:

— Мама, очнись. Он не вернётся. 

И получил пощёчину. 

Бянь Ин никогда его не била. Даже в наркотическом угаре она помнила: он её сын, единственный родной человек. Когда она была трезвой, то пела ему колыбельные, готовила любимые блюда, радовалась, если воспитательница хвалила его в садике.

После пощёчины четырёхлетний Бянь Ицю не заплакал. Зато двадцатичетырёхлетняя Бянь Ин рыдала, как ребёнок. 

Теперь босс Бянь понимал: она была не матерью, а наивной дурой. Поэтому он предпочитал называть её по имени — Бянь Ин. Какая же она мать? В четыре года он был куда более взрослым. 

С горькой усмешкой Бянь Ицю взял бокал из рук Кэ Минсюаня и опрокинул его одним глотком. 

— Это вино нужно смаковать, — заметил Кэ Минсюань. 

— Я просто хотел пить, — отмахнулся Бянь Ицю. 

— Тогда почему ты сбежал из приюта? 

— Потому что... — Бянь Ицю усмехнулся, вращая бокал. — Первым, в кого я воткнул нож, был директор приюта. 

После смерти Бянь Ин его отправили в приют, где он провёл больше года. Приют был маленьким, большинство детей — инвалиды или умственно отсталые. Здоровые и смышлёные, как Бянь Ицю, встречались редко. Директор — мужчина лет сорока, с добродушным лицом — казался образцовым воспитателем, но на самом деле он был педофилом. 

В обычные дни директор не рисковал, но во время праздников под предлогом раздачи подарков заманивал детей в кабинет. Бянь Ицю с его обострённой интуицией избегал этих «приглашений», пока в один день шестилетнего мальчика не оставили в кабинете одного... 

Кэ Минсюань сжал бокал так, что костяшки пальцев побелели:

— Он умер? 

— Не знаю, — равнодушно ответил Бянь Ицю. — Я тогда перепугался до смерти, мне было не до него. Дверь не открывалась, поэтому я разбил окно и сбежал. 

Так начались его «славные» дни — борьба за выживание среди бродяг и бездомных псов. 

Авторское примечание: 

Читатели в ярости: «Где обещанный ликбез по поножовщине?!» 

Автор невозмутимо: «Молодой господин Кэ сказал, что ему неинтересно. Что я могу поделать?»

(Признаюсь честно: мои познания о боях с применением холодного оружия ограничиваются разделкой арбузов, потому пришлось импровизировать. Но разве ностальгические воспоминания босса Бяня не получились куда живее сухих технических описаний? Впрочем, это лишь моё скромное мнение.)

[прим: показалось забавным это примечание, поэтому оставила.]

➡️ГЛАВА 46