Осень как обещание. Глава 34.

Бянь Ицю, взрослый мужчина тридцати лет с хвостиком, был до того напуган детской болтовнёй, что чуть не отдал богу душу и в панике сбежал. Он с грохотом захлопнул дверцу машины, отрезав себя от всех внешних звуков, и только тогда почувствовал, что сердце, наконец, успокоилось. Придя в себя, он вдруг осознал, что не стоило уходить так поспешно. Надо было взять этого наглого мальчишку, который так уверенно заявил: «А потому что я тебе нравлюсь», за шкирку и отлупить как следует, чтобы впредь не позволял себе таких дерзостей и не воспринимал всё как должное. 

Раз ты мне нравишься, значит, я должен тебя слушаться? Нет в этом мире ничего печальнее... 

Двадцать восьмого числа двенадцатого месяца госпожа Мэй прислала в усадьбу целую кучу новогодних подарков и велела передать, чтобы Бянь Ицю пораньше вернулся и разделил с ней ужин в канун праздника. Особо подчеркнула: обязательно взять с собой дядю Ши. Причина проста: чем больше людей, тем веселее. 

Дядя Ши с тех пор как покинул «Сюйюань», ни разу туда не возвращался. Бянь Ицю чувствовал, что тот не хочет туда идти, и уже собирался вежливо отказаться, но дядя Ши неожиданно согласился. Его тон был почтительным, слова — мягкими, и никаких эмоций на лице не читалось. В канун Нового года он даже надел новый костюм, стилизованный под английского дворецкого, выглядел свежим, бодрым и помолодевшим, даже его осанка стала прямой. 

Подарки для госпожи Мэй отправили в «Сюйюань» накануне, вместе с искусной поварихой тётушкой Цинь. Госпожа Мэй по телефону похвалила Бянь Ицю за внимательность: мол, уже полгода мечтала о её фирменном блюде — лотосовых корнях с клейким рисом и османтусом. Даже лучшие шеф-повара ресторанов не смогут повторить этот вкус. 

Госпожа Мэй была в прекрасном настроении и щедро одарила слуг красными конвертами. Особенно толстый конверт достался Бянь Ицю. На новогодний ужин подали десять блюд — символ благополучия и совершенства. Бянь Ицю попробовал каждое и выпил с госпожой Мэй несколько бокалов. 

Госпожа Мэй была классической красавицей из южных земель. В молодости — нежная и изящная, в зрелости — элегантная и благородная. В свои сорок с небольшим она излучала спокойствие, присущее шестидесятилетним. 

После ужина по традиции началось ожидание Нового года. Не обошлось без банальностей: включили телевизор с новогодним гала-концертом, старшие слуги составили госпоже Мэй компанию за карточным столом, а Цзо Чэн с ребятнёй запускал во дворе хлопушки и фейерверки, поднимая невообразимый шум. Дядя Ши после ужина куда-то исчез, и что странно — госпожа Мэй даже не поинтересовалась, где он, будто его и не существовало. 

Бянь Ицю объелся и играть в карты не хотел. Развалившись на диване, он лениво сказал госпоже Мэй: 

— Если выиграешь — твоё, если проиграешь — моё. 

Он вредно ухмыльнулся, развернул конфету «Лиси» и сунул её в рот. Сладость раздражала горло, но он сдержался, не выплюнул, а разжевал и запил водой. 

Госпожа Мэй ловко разложила карты и, обернувшись, посмеялась над ним: 

— Тебе уже за тридцать, а ведёшь себя как ребёнок. Эти конфеты — просто для украшения, их никто не ест. 

Бянь Ицю лишь улыбнулся в ответ. Даже он сам не мог объяснить, почему любит сладкое. Наверное, потому, что в детстве было слишком много горечи, и теперь он особенно жаждет сладкого вкуса. 

Посреди просмотра концерта пришло сообщение от Лу Сяо.

Л.С.: Цю-гэ, счастливого Нового года! 

Бянь Ицю подумал: «Какой к чёрту счастливый? Скучища смертная», но пальцы уже сами отстучали ответ. 

Б. И.: Я уже невероятно счастлив. А ты чем занят? 

Лу Сяо ответил почти мгновенно. 

Л.С.: Мы с Чу И запускаем фейерверки в Академии искусств. 

Босс Бянь тут же пожалел, что спросил. Ему хотелось ответить: «Публичная демонстрация чувств — верный путь к разрыву», но он сдержался, понимая, что если Чу И это услышит, то он обретёт в его лице нового врага.

Не зная, что сказать, Бянь Ицю отправил красный конверт. Однако сумма в 200 юаней показалась ему слишком скромной для его статуса, поэтому он перевёл 9999 — число, символизирующее долголетие. 

Лу Сяо принял перевод через две минуты и написал ответ. 

Л.С.: Так много?

Б. И.: Если не берёшь моё сердце, придётся давать деньги. 

Л.С.: Твоё сердце всё ещё у меня? 

Б. И.: Ага, и вернуть его не получается. 

Л.С.: Скриншот сохранён.

Б. И.: ???

Л.С.: Переслал. 

Б. И.: ???

Л.С.: Кэ Минсюаню. 

Бянь Ицю вскочил с дивана, но не успел он ответить, как пришло новое сообщение: 

Л.С.: Бянь Ицю, береги ноги. 

Б. И.: Чёрт возьми!

Это явно был не Лу Сяо.

 Б. И.: Чу И, да ты больной! 

Генеральный директор Чу, державший телефон Лу Сяо, ухмыльнулся с видом победителя: 

Л.С.: Да, я болен. И только Лу Сяо может меня вылечить. Только попробуй ещё раз о нём фантазировать! 

Тут из ванной выбежал сам Лу Сяо: 

— Холодно, пошли обратно... Ты чего смеёшься? 

Чу И выключил экран и, игнорируя ярость босса Бяня, обнял Лу Сяо за плечи и поцеловал в лоб: 

— Просто счастлив, что ты рядом. 

Лу Сяо глупо ухмыльнулся, и они направились к выходу. 

— Цю-гэ ответил? 

— Нет. 

Несчастный Бянь Ицю отправил ещё несколько сообщений, но ответа так и не дождался. Более того, он не знал, что Чу И стёр все эти сообщения, и Лу Сяо даже не увидел их. 

Госпожа Мэй, перетасовывая карты, заметила его беспокойство и спросила, что случилось. Бянь Ицю ответил, что всё в порядке. 

— Если дела зовут, можешь идти. Не обязательно сидеть с нами. 

— Всё действительно в порядке. 

На самом деле он и сам не понимал, почему был так взволнован. Даже если Чу И действительно отправил эту глупую переписку Кэ Минсюаню, что с того? Они уже даже не друзья с привилегиями, и кому какое дело, где его сердце? Просто смешно. 

Но, несмотря на эти мысли, он машинально потрогал свою ногу. Босс Бянь вдруг осознал, что в любой момент может получить удар в тёмном переулке — ведь молодой господин Кэ привык действовать исподтишка, даже ему, бандиту, было чему поучиться. 

Ближе к полуночи Цзо Чэн позвал Бянь Ицю во двор: 

— Босс, выйдите запустить первый фейерверк нового года! 

Бянь Ицю лениво вышел в сад, за ним последовали и остальные. 

Во дворе висели красные фонари, сливы цвели под снегом, и в холодном воздухе витал лёгкий запах пороха. Тяжёлые часы на стене гостиной пробили полночь, и тут же раздался оглушительный грохот петард. Взрывы следовали один за другим, заглушая всё вокруг. Взрослые и дети, зажав уши, кричали друг другу поздравления и пожелания: мира, процветания, удачи и счастья. Слова были шаблонными, но все слушали их с радостью, веря в лучшее. 

Телефон Бянь Ицю не умолкал: сообщения сыпались от Е Чжэнь, Хэ Сюй, Мэн Цзяньюя, Лян Юя, Ду Чэня, Юй Бэня... прокрутив диалоги, он неожиданно увидел имя Лян Цзыюэ. 

Бянь Ицю удивился: он думал, что после конфликта с Жуань Чэнцзе вся «золотая молодёжь» вычеркнула его из своих списков. Но, оказалось, кто-то всё же вспомнил. 

Он открыл сообщение Лян Цзыюэ — там не было текста, только видео. Маленькая девочка в ярко-красном пальтишке и шапочке с барашками улыбалась в камеру и говорила тоненьким голоском: 

— Дядя Цю, с Новым годом! Удачи и богатства! Чмок-чмок! 

Пухленькие ручонки сложились у губ, и она послала воздушный поцелуй. Бянь Ицю растаял от умиления и тут же отправил большой красный конверт — что ещё мог сделать такой простой человек, как он, чтобы выразить свои эмоции? 

Лян Цзыюэ быстро ответил: 

Л.Ц.: Это что, взятка через дочь? 

Бянь Ицю вспомнил о должности Лян Цзыюэ и рассмеялся: 

Б.И.: Не выдумывай. Это новогодние деньги для ребёнка. 

Л.Ц.: Ладно, положу ей в копилку на приданое. 

Б.И.: Если бы у меня была такая дочь, я бы никогда не позволил ей выйти замуж. 

Л.Ц.: А если бы не вышла, ты бы сам забеспокоился. 

Так два «старика» за тридцать устроили двадцатиминутную дискуссию о том, как отпускать дочерей замуж. Хотя у Бянь Ицю, возможно, никогда не будет дочери, он с энтузиазмом представил, как его маленькая принцесса однажды влюбится в мужчину, и ему это категорически не понравилось. В итоге он сдался и написал. 

Б.И.: Если есть возможность, лучше заводи сыновей — хоть в дом приводят, а не забирают. 

Лян Цзыюэ грустно взглянул на дочь и согласился. Тогда Бянь Ицю добавил:

Б.И.: Ей всего два года. Не рано ли мы беспокоимся? 

Л.Ц.: Похоже, что да... 

Б.И.: Ладно, спать пора. 

Два «старика» наконец осознали абсурдность разговора и поспешно его завершили. 

На следующий день предстояло отправиться на гору Баодин почтить память Старика Цзю, поэтому Бянь Ицю и его люди остались ночевать в «Сюйюане». Комнаты были готовы, госпожа Мэй позаботилась обо всём заранее. 

Перед сном Бянь Ицю почему-то перечитал все сообщения, словно проверяя, не пропустил ли кого-то. Потом осознал, что Чу И, скорее всего, просто троллил его, выругался, швырнул телефон на тумбочку и лёг спать. 

Утром первого числа у подножия горы Баодин одновременно остановилось около двадцати чёрных седанов. Из них вышли люди в строгих костюмах, их серьёзные лица привлекали внимание прохожих — все гадали, какого важного человека они пришли почтить. Бянь Ицю и госпожа Мэй шли впереди, за ними — дядя Ши и Цзо Чэн, затем — несколько старших товарищей, а Е Чжэнь, Хэ Сюй и старина Мэн замыкали процессию. Вся группа направилась к месту упокоения захоронения Старика Цзю. 

При жизни мужчина не любил помпезности, но Бянь Ицю считал, что место на кладбище слишком тесное, поэтому приобрёл несколько соседних участков, превратив скромную могилу в роскошное захоронение — чтобы его приёмный отец покоился с комфортом. 

Бянь Ицю, как приёмный сын и нынешний глава «Цзюань», по традиции первым воздал почести. Он опустился на колени и трижды поклонился, касаясь лбом земли. Каждый поклон был глубоким и искренним. Остальные выстроились в два ряда за его спиной и почтительно склонили головы перед надгробием. Движения были синхронными, зрелище — впечатляющим. 

После церемонии люди стали расходиться. Бянь Ицю попросил Хэ Сюя проводить госпожу Мэй обратно в «Сюйюань», а старину Мэна — отвезти дядю Ши домой. Когда рядом остался только Цзо Чэн, он сказал: 

— Подожди меня в машине. 

Цзо Чэн кивнул, но отошёл недалеко, оставшись в зоне видимости. 

Попрощавшись со стариком, Бянь Ицю направился в другой сектор кладбища, к участку под номером E-19. 

На надгробии было выбито имя: Бянь Ин. 

Как давно он здесь не был? Четыре года в тюрьме, в прошлом году умер Старик Цзю, перед Новым годом пришлось разбираться с внутренними проблемами, укреплять свои позиции, брать бразды правления «Цзюань» в свои руки, бороться со старыми врагами... Тогда было не до неё. А в обычные дни он и вовсе забывал. 

Даже день её смерти он не помнил — слишком давно это было.

Он лишь помнил, что та зима была особенно холодной. Снежные хлопья, будто перья гигантских птиц, закрывали небо, ледяной ветер выл в щелях покосившейся двери. В тёмной комнате было холодно, как в ледяном склепе. Он сидел там в рваном ватнике и в изношенных туфлях, через дырки в которых выглядывали пальцы, и тихо ждал, когда женщина по имени Бянь Ин встанет и приготовит ему еду. 

Прошло два или три дня. Соседка, наконец, открыла потрескавшуюся дверь и вынесла его, полумёртвого от голода и холода. Накормив мальчишку горячим супом, женщина сказала:

— Твоя мама умерла. 

Ребёнку четырёх-пяти лет было не понять, что такое смерть. Он лишь смутно осознавал, что больше никогда не увидит ту женщину. Хотя большую часть времени она была не в себе и редко проявляла к нему доброту, в редкие моменты ясности она улыбалась и ласково говорила: «Сяо Цю, мама приготовит тебе еду». 

В памяти мужчины образ Бянь Ин всегда был размытым. Он не помнил, была она красивой или нет, высокой или, может быть, низкой. Лишь смутно вспоминал, что она любила бежевые платья, которые болтались на её исхудавшем от употребления алкоголя и наркотиков теле, словно бумажный змей на ветру. 

И однажды ветер оборвал нить, она упала и больше не поднялась.

— Привет, Бянь Ин, — Бянь Ицю присел перед могилой, смахнул с плиты сухой лист и улыбнулся. 

Прошлое уносится, как ветер, и даже самые болезненные воспоминания со временем покрываются шрамами. Теперь они уже не причиняли боли.  

➡️ГЛАВА 35