Оргия двух фехтвальщиц

💣 👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻

Оргия двух фехтвальщиц
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Это стабильная версия , проверенная 3 мая 2022.
1 правка ожидает проверки.

↑ В XX и XXI веках григорианский календарь опережает юлианский на 13 суток. Для других столетий соответствие григорианских и юлианских дат иное; для правильного пересчёта можно воспользоваться специальным конвертером дат .

↑ Constitution Day of the Republic of Kosovo in Kosovo (англ.) . — timeanddate.com. Дата обращения: 20 февраля 2016. Архивировано 1 апреля 2016 года.

↑ Перейти обратно: 1 2 Старый стиль, 27 марта, Новый стиль 9 апреля, четверг Архивная копия от 10 апреля 2015 на Wayback Machine // Православный церковный календарь

↑ Перейти обратно: 1 2 9 апреля 2015 года Архивная копия от 4 сентября 2017 на Wayback Machine // Православие и мир , православный календарь, 2015 г.

↑ Перейти обратно: 1 2 Старый стиль, 27 марта, Новый стиль 9 апреля, четверг Архивная копия от 11 апреля 2015 на Wayback Machine // Православный календарь на сайте Православие.Ru .

↑ Старый стиль, 27 марта, Новый стиль 9 апреля, воскресенье Архивная копия от 19 марта 2017 на Wayback Machine // Православный церковный календарь

↑ Память святых мучеников Мануила и Феодосия // Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Миней свт. Димитрия Ростовского : 12 кн., 2 кн. доп. — М. : Моск. Синод. тип., 1903—1916. — Т. VII: Март, День 27. — С. 572.

↑ Самая старая в мире звукозапись была сделана в 1860 году — Наука и техника — История, археология, палеонтология — Компьюлента (неопр.) (недоступная ссылка) . Дата обращения: 21 мая 2008. Архивировано 7 июня 2008 года.

↑ Indians not taxed — The Legal Genealigist Архивная копия от 10 апреля 2017 на Wayback Machine (англ.)

↑ «Николай Второй: Расстрелянная преемственность». ОЛМА-ПРЕСС, стр. 344

↑ «Морской транспорт СССР (к 60-летию отрасли)», под общей редакцией министра морского флота Т. Б. Гуженко, Москва, «Транспорт», 1984, C. 49.

↑ Терентьева, 2012 , с. 14.

↑ Времена: 9 апреля. (неопр.) . Дата обращения: 9 апреля 2010. Архивировано 3 апреля 2010 года.


9 апреля — 99-й день года (100-й в високосные годы ) по григорианскому календарю .
До конца года остаётся 266 дней.

До 15 октября 1582 года — 9 апреля по юлианскому календарю , с 15 октября 1582 года — 9 апреля по григорианскому календарю.

В XX и XXI веках соответствует 27 марта по юлианскому календарю [1] .

Матрёна Настовица . Матрёна-крапивница [12] . Пигалица. Полурепница.


С него отправляли слишком много запросов, пытались устроить DDoS-атаку или взламывали профили пользователей.

Если не поможет, напишите в поддержку .
В письме укажите город, провайдера и IP-адрес (его можно посмотреть на yandex.ru/internet ).
Постараемся разобраться как можно скорее.


С него отправляли слишком много запросов, пытались устроить DDoS-атаку или взламывали профили пользователей.

Если не поможет, напишите в поддержку .
В письме укажите город, провайдера и IP-адрес (его можно посмотреть на yandex.ru/internet ).
Постараемся разобраться как можно скорее.


Название книги в оригинале: Эмар Густав. Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2
Нефильтрован‐ ный квас "Семей‐ ный секрет"
Разнообразие вкусов, бодрящая кислинка и осадок. Попробуйте!
Гордость и коварство, беззаветная любовь и преступная ненависть, борьба за свободу и бесконечные приключения. Такова формула успеха замечательного французского писателя. Она действовала сто лет назад, она действует и в наши дни.
Густав Эмар, французский писатель середины XIX века, - автор обширного цикла историко-приключенческих романов. Большую часть своей жизни Г. Эмар провел в путешествиях по Северной и Южной Америке, где он собирал материал для своих романов. Некоторое время он прожил среди диких племен, что позволило… еще
Густав Эмар, французский писатель середины XIX века, - автор обширного цикла историко-приключенческих романов. Большую часть своей жизни Г. Эмар провел в путешествиях по Северной и Южной Америке, где он собирал материал для своих романов. Некоторое время он прожил среди диких племен, что позволило ему точно изобразить уклад жизни американских индейцев. Его романы, обладающие высоким мастерством, напряженностью и динамизмом, пользовались огромной популярностью во многих странах мира, в том числе и в дореволюционной России. Имя Г. Эмара стоит в одном ряду с такими классиками историко-приключенческого жанра, как Ф. Купер, Т. Майн Рид, А. Дюма, Э. Сю. скрыть
В книгу вошли романы: "Король золотых приисков" и "Мексиканские ночи"
Читать онлайн Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2. Эмар Густав.
Приключения Мишеля Гартмана. Часть вторая
По приказанию офицеров солдаты поспешили вытащить из печки несчастного трактирщика и, не зная, куда девать его, спрятали кое-как под стол.
Хотя бедный трактирщик от нестерпимой боли и лишился чувств, однако не так пострадал, как можно бы предположить. Солдаты развели огонь в печи, набив в нее столько дров, сколько вошло, но за огнем никто не смотрел уже несколько часов, он почти угас и вообще не разгорался сильно. К тому же, и солдаты, случайно взявшись за это дело, имели одну добрую волю при совершенном отсутствии искусства; они не могли сравниться со своим соотечественником, разбойником Шиндерганесом, который в первых годах XIX века славился своим умением жечь ноги, чтоб выпытывать деньги, и жестоко поживился на счет этих несчастных стран, оставив в них о себе страшное воспоминание. С намерением или нет, солдаты положили свою жертву чрезвычайно далеко от горящих дров, и раны трактирщика, хотя мучительные, в сущности, не были опасны. На коже во многих местах вскочили пузыри, однако язвы, очень неглубокие, легко могли зажить. По нужде трактирщик даже был бы в состоянии идти, если б дать ему отдохнуть час-другой; но, разумеется, необходимо было прекратить пытку его как можно скорее.
Фон Штанбоу — читатели, вероятно, помнят, что это настоящее имя того, кто под личиною Поблеско играет такую важную роль в этом рассказе, — фон Штанбоу, повторяю, был в чем-то среднем между штатским платьем и военным мундиром, в мягкой, пером украшенной поярковой шляпе, нахлобученной на глаза, в плотно застегнутом до верха однобортном сюртуке с короткими фалдами, в сапогах выше колена и со шпорами и в узких штанах; к его черному кожаному кушаку были прицеплены два шестиствольных револьвера, длинная шпага и туго набитый патронташ; поверх всего накинут был толстый военный плащ с капюшоном, и в руке он держал дюжий хлыст из бегемотовой кожи; в таком костюме он мог путешествовать, при настоящем критическом положении края, не навлекая на себя внимания и не возбуждая опасного для своих планов любопытства.
Появление его в большом зале трактира, как уже сказано, сильно изумило немецких офицеров и произвело между ними смятение. Они имели причину опасаться, как бы он не заметил их жестокого препровождения времени в ту минуту, когда отворял дверь.
Лицо Штанбоу было, как всегда, холодно и мрачно; его надменные черты оставались непроницаемы; он сухо ответил на усердное приветствие полковника, приложил руку к козырьку в ответ на поклон остальных офицеров и сел, не говоря ни слова, на поданный ему стул.
Настала минута молчания. Вероятно, все ожидали, когда неожиданному посетителю благоугодно будет заговорить.
— Господа, — сказал он, наконец, свойственным ему равнодушным тоном, — вы были очень оживлены, когда я вошел, по-видимому, вы чем-то забавлялись. Неужели я имел несчастье помешать вам?
— О, барон, вы этого предполагать не можете, — возразил с живостью полковник, — правда, мы были веселы, что естественно после долгого пути по непроходимым тропинкам, в грязи по колено; здесь мы нашли хороший огонь, что поесть и все такое; конечно, мы, в виду настоящих наслаждений, забыли вынесенные муки с беспечностью, которая лежит в основе нашего славного, но тяжелого ремесла.
— Понятно, полковник фон Лансфельд.
— Вы знаете, барон, что в известных случаях следует ослаблять несколько дисциплину, иначе…
— Чересчур напряженная струна лопнет, — перебил Штанбоу с ледяною улыбкой.
— Именно это я и хотел сказать, — подхватил полковник.
— Не удостоите ли выкушать кружку пива? Хоть и эльзасское, однако, пиво недурно.
— Или не предпочитаете ли выкурить трубку? Пиво и трубка, как вам известно, барон, полжизни для нашего брата, немца; одно без другого быть не может.
— Я не стану ни пить, ни курить, — ответил барон отчасти сухо, — у меня много другого дела, да и у вас также, господа…
Все лица нахмурились и приняли выражение озабоченное.
— Во-первых, позвольте вам высказать, полковник, что я очень недоволен тем, что тут делается. Генерал фон Вердер дал нам поручение, которое исполнить чрезвычайно трудно, и то при величайшей осторожности и быстроте, не так ли, полковник?
— Точно так, барон, но я позволю себе заметить…
— Вы ни в чем не исполнили вашей обязанности, полковник, — перебил Штанбоу повелительно и так грубо, что полковник побледнел.
— Я прибыл сюда точно на какую-нибудь площадь Берлина или Дюссельдорфа; никто из ваших часовых, если предположить, что вы поставили хоть одного, не обратил внимания на мое присутствие и не окликнул меня, чтоб осведомиться, кто я такой; вы не оберегаете своей позиции, полковник, это большая, это капитальная ошибка среди гор, где полно французских вольных стрелков, этих демонов, которые то и дело застигают нас врасплох, и все по нашей собственной вине, потому что дисциплина падает в наших войсках самым плачевным образом.
— Молчать, господин полковник! Пред вами французы, да еще какие, вольные стрелки, то есть крестьяне, ремесленники, студенты, все избранная молодежь, люди, соединившиеся — и богатые, и бедные, без различия каст или мнений — под влиянием одной ненависти к нам, доведенной до остервенения, для святого дела — уничтожить нас; те вольные стрелки, самые грозные противники ваши, которые, пренебрегая холодом и голодом и смеясь над всеми лишениями, вечно бодрствуют и, притаившись в засаде, стреляют в вас из-за каждого дерева, из-за каждого выступа утеса, побежденные или побеждающие — все равно веселы и не унывают духом; которых вы только вообразите разгромленными, уничтоженными, как они вдруг явятся пред вами страшнее прежнего; эти змеи, всюду проскальзывающие, для которых всякий путь хорош и преград не существует, которые нападают на вас с песнями и насмешкою и убить которых надо два раза, чтоб быть уверенными в их смерти!.. Вы слепы, если не видите всего этого. Французская армия уничтожена или в плену в Германии, наши единственные противники в этих провинциях — дети, едва в силах прицелиться из ружья, слишком тяжелого для их слабых плеч, и все же они останавливают наше войско, оспаривают у нас шаг за шагом землю и часто вынуждают отступать. Подобный неприятель, вся тактика которого состоит в прихоти, который действует отдельно, повинуясь одним внушениям ненависти к нам, разбивает самые ученые соображения, самые тщательно составленные планы; у нас одно средство побороть его — это удвоить бдительность и терпеливо ждать случая раздавить его по частям, противопоставляя дисциплинированные массы, о которые разобьются его силы, и притупится его оружие, несмотря на всю его храбрость и чертовскую прыть.
— Будьте уверены, барон, что с часовых…
— Да разве о часовых речь? — запальчиво вскричал Штанбоу. — Виновны одни вы, все, слушающие меня. Вместо того чтобы исполнять возложенный на вас долг, вы забавляетесь пыткой несчастного, который ничего вам не сделал. Уж не думаете ли вы, что я не видел этого?
Все опустили голову в смущении под тяжестью сильного и заслуженного укора.
Надменный полковник и офицеры его, не менее надменные, дрожали, как школьники, захваченные наставником на месте преступления, пред этим суровым и ледяным человеком, который подавлял их своим презрением, небрежно хлопая по столу хлыстом.
Штанбоу пользовался большим доверием графа Бисмарка за многочисленные и важные услуги, оказанные от начала войны немецким войскам; не было офицера, который не знал бы этого, к тому же и генерал Вердер поручил именно ему руководить настоящею экспедицией, действительно чрезвычайно важною по своему значению.
С минуту барон наслаждался смущением своих слушателей, потом, удостоверившись, что достиг желаемого результата, он продолжал:
— Давно вы пришли в Прейе, полковник?
— С час назад, барон, — ответил тот, кланяясь натянуто.
Он едва сдерживал внутреннее раздражение, но воли давать ему не смел, хотя весь дрожал, покоряясь железной дисциплине, за упущение в которой сейчас получил такой суровый выговор.
— Довольно ли отдохнуло ваше войско?
— Оно может выступить по первому приказанию.
— Вы сейчас станете во главе его и займете все дороги, чтобы никто не мог пройти сюда, не ответив удовлетворительно на вопросы, поняли?
— Мало вероятия на это, двое только положительно обязались явиться, но все надо предвидеть. Итак, в случае, что явится кто-либо третий, он должен отвечать теми же условными словами.
— Вы спросите: «Зачем пришли?» Вам ответят: «Wir wollen dem Gerrn dienen und unserm Kbnig Wilhelm» [1] . Тогда вы возразите: «Euer Vaterland?» [2] И незнакомец скажет: «Wir sind die Verklarten» [3] .
— Очень хорошо, а тогда что, барон?
— Вы позволите им пройти сюда ко мне. Что касается вас, то вы будете ждать моих приказаний. Поняли?
— Понял, господин барон, — ответил полковник с новым поклоном.
Штанбоу отпустил его движением руки; полковник и вслед за ним офицеры вышли молча.
Барон остался один в зале трактира, по крайней мере, он полагал, что один.
Совсем забытый во время предыдущей сцены, трактирщик лежал все там же, куда пихнули его солдаты; он не раскрывал глаз и едва переводил дыхание; казалось, он без чувств, но странно, даже непостижимо было то, что веревки, которыми его скрутили, таинственно исчезли и руки лежали так, что от лица его оставался на виду один край лба, бледного, как у трупа. Барон бросил только рассеянный взгляд на бедняка и, не обращая более на него внимания, вынул из бокового кармана своего казакина бумажник в виде салфетки, положил его перед собою на стол, открыл и достал из него несколько бумаг, в чтение которых углубился до того, что вскоре весь был поглощен ими.
Тогда трактирщик сделал едва заметное движение, слегка отвел руки и оставил на виду лицо, которого судорожно передернутые черты приняли выражение ненависти и неумолимого зверства; широко раскрытые глаза словно метали пламя из-под густых сдвинутых бровей, и улыбка, или, вернее, оскаленный рот, как у осужденного на огнь вечный, обнажала зубы, белые и острые, точно у дикого зверя.
Искусно рассчитанным, медленным движением он стал ползти по земле мало-помалу, дюйм, за дюймом приближаясь к барону, в которого впился взором.
Снаружи царствовало глубокое молчание; порой только нарушал его отрывистый лай бродячих собак, повторенный эхом и приносимый ветром, который, неистово врываясь в неплотные рамы окон и дверей трактира, заставлял их жалобно скрипеть.
Как медленно ни полз трактирщик, он приближался к барону все более и более; еще одно усилие, и он коснулся бы его рукой, когда вдруг в глазах его выразилось беспокойство, он вытянул шею, как бы прислушиваясь к шуму, который доносился до него одного, и припал к земле, где остался недвижим и, по-видимому, безжизнен.
В дверь постучали три раза с равномерными промежутками.
Барон тотчас ответил на этот сигнал таким же стуком по столу ручкой револьвера, который вынул из-за пояса и положил потом под рукой.
Дверь растворилась, и в небольшое отверстие проскользнул человек, тщательно затворил за собою дверь, пытливым взглядом окинул комнату и подошел к барону с лукавыми ухватками кота, который отваживается в первый раз в неизвестные ему пределы.
Человек этот был роста высокого, в громадном плаще, который покрывал его с ног до головы, даже нижнюю часть лица, и в нахлобученной на глаза серой пуховой шляпе с большими полями; сзади из-под шинели висели стальные ножны длинной и широкой шпаги и виднелись сапоги со шпорами все в грязи.
Когда он подошел к барону фон Штанбоу, который не говорил ни слова, но пристально смотрел на него и небрежно играл ручкой револьвера, незнакомец распахнул плащ и снял шляпу, которую бросил на стол. Этим двойным движением он показал лицо молодое, очень красивое, почти без бороды, отчасти женственное и с выражением чрезвычайно кротким, если б его большие, точно фаянсовые, голубые глаза не сверкали холодным и мрачным пламенем, которого блеск не смягчался даже длинными и шелковистыми ресницами. На незнакомце был богатый полувоенный костюм, надетый, вероятно, с целью скрыть его звание и настоящее положение в немецком обществе.
— Любезный барон, — сказал он без всякого предварительного вступления, голосом нежным и чрезвычайно благозвучным, — вы позволите мне, надеюсь, расположиться удобно. Мы здесь ограждены, кажется, от нескромных взоров.
— Мы тут как дома, любезный граф, — с улыбкой ответил барон, — не стесняйтесь.
— Благодарю; представьте себе, что я загнал двух лошадей, мчась во весь опор. Видно, я должен передать вам нечто важное! К черту эту войну, право! Я так был счастлив, мне так приятно жилось в Париже, в моем небольшом доме на Гельдерской улице.
— Извините, любезный граф, — перебил барон с легким оттенком нетерпения, — я не ожидал счастья видеть вас у себя. Если ваш благородный кузен, его сиятельство граф Мольтке, удостоил меня чести прислать вас гонцом, то, полагаю, как вы и сами это выразили, он имел повод чрезвычайно важный.
— И я это полагаю, потому что мой любезный кузен поставил мне в обязанность спешить изо всей мочи и не давать себе покоя, пока я не отыщу вас.
— Вот видите. Итак, я буду очень обязан, если вы вручите мне без замедления депеши, которые, вероятно, на вас.
— О! Одну минуту, черт возьми, любезный барон, дайте дух перевести! Шутка, что ли, вы думаете, для человека, как я, привыкшего ко всем удобствам, не слезая с лошади, проскакать во весь дух целых двадцать миль, да еще по гнуснейшим дорогам, на самом деле существующим только на карте? Я разбит.
Говоря, таким образом, молодой человек взял со стола кружку с пивом, налил из нее в громадный стакан и залпом осушил его с очевидным удовольствием.
Барон нахмурил брови, но удержался от изъявления неудовольствия и терпеливо стал ждать, когда угодно будет этому странному кабинетному гонцу исполнить свое поручение. Штанбоу слышал о графе Горацио фон Экенфельсе; он знал, что граф Мольтке питал к нему почти отцовскую привязанность и счел за лучшее с ним не ссориться.
— Ах! — вскричал молодой человек, ставя пустой стакан на стол. — Между нами будь сказано, любезный барон, мне нужно было освежиться. Ну, его к черту, моего благородного кузена! — прибавил он смеясь. — Ему-то все равно, он воюет из своего кабинета, в тепле, в комфорте, а в особенности огражденный от пуль, к которым питает отвращение до того глубокое, что слышать не может их свиста, чтобы не содрогнуться и не позеленеть, словно вырытый из могилы.
— Граф, граф! — с живостью перебил барон.
— Что такое, что с вами, любезный барон? Я говорю, что мой благородный кузен трус; да ведь вы знаете это не хуже меня, это всем известно; он великий стратег, я признаю это, но повторяю, если б ему приходилось самому действовать и лично исполнять свои чудесные планы, войне скоро настал бы конец.
— Ваши слова очень резки, любезный граф.
— Полноте, вы шутите, ведь я сто раз повторял их самому кузену.
Он громко захохотал; барон решился последовать его примеру.
Граф выпил второй стакан, закурил великолепную сигару и только тогда, наконец, собрался с духом и достал депеши.
— Вот, любезный барон, — сказал он, подавая их Штанбоу, — будьте счастливы, извольте вам знаменитые депеши. Чтобы черт их побрал вместе с тем, кто поручил мне их!
— Вы позволяете, любезный граф? — сказал он.
— Пожалуйста, не занимайтесь мною; я сижу, пью, курю, мн
Девушки в купальниках светят задницей на пляже
Молодая брюнетка на кровати занимается оральным сексом с парнем
Черные чулки украшают ножки раздетой девки закрывшейся в спальне