«Она повалила меня и стала катать по земле»

Насилие происходит не только в гетеросексуальных отношениях, а агрессором не всегда выступает мужчина. Но об абьюзе в квир-отношениях говорят реже, а пострадавшим часто некуда обратиться за помощью. Из-за гомофобии в обществе бывает так, что человек не может поделиться проблемами ни с родными, ни с друзьями, а в полиции сталкивается лишь с издевками. 

26 апреля — день видимости лесбиянок, и сегодня мы рассказываем истории людей, которые столкнулись с насилием в лесбийских отношениях и долго не могли получить помощь и поддержку из-за стигмы и гомофобии в окружении.

«Может, ты родишь нам ребенка?»

Анна (имя изменено), топ-менеджерка крупной компании

Мы с бывшей девушкой познакомились на работе и вскоре уже постоянно общались, а через месяц можно было сказать, что мы пара. 

Это были мои первые отношения с женщиной. Когда я поняла, что влюбляюсь, у меня был шок. Меня раньше не интересовали женщины, я была замужем, у меня есть ребенок. Но довольно быстро я узнала, что такие перемены случаются с людьми, и приняла это в себе. 

Моя партнерша довольно странно к этому относилась. Она говорила друзьям из квир-сообщества: «Вы поглядите-ка, как наша натуралочка быстро среагировала» — имея в виду, что я не сопротивлялась собственной сексуальной ориентации. Предполагалось, что это от некой легкомысленности: мол, другие люди годами учатся это принимать, а я смогла за неделю. 

Ее друзья меня удивили. Они рассказывали, что «активные» лесбиянки ненавидят друг друга из-за конкуренции. Что «женственных» лесбиянок очень мало и все за ними гоняются. Мне было странно слышать это: раньше я думала, что, наоборот, в незащищенных сообществах люди горой друг за друга.

Моя партнерша спрашивала, знаю ли я, с какими проблемами сталкиваются ЛГБТ-персоны. Говорила, что не хочет быть причиной всего этого в моей жизни. Говорила: «Ой, не хочу я с натуралками возиться. Мне это неинтересно — у вас семь пятниц на неделе, я в эти игры не играю». Но для меня это не было ни игрой, ни экспериментом — я была влюблена в конкретного человека.  

Несмотря на эти разговоры, отношения развивались. Спустя два месяца я познакомила партнершу с дочкой — ей тогда было пять лет. Было трудно. Дочка не понимала, кто перед ней — мужчина или женщина, не знала, как общаться. Но постепенно привыкла. 

Но и отношение бывшей партнерши к моей дочери было непростым. У нее было много предрассудков о детях: мол, они должны быть послушными, воспитанными. Она считала, что воспитанием ребенка должна заниматься мама без активного участия партнера. Еще она говорила, что боится привязываться к ребенку, ведь если что-то пойдет не так, она потеряет сразу двух близких людей. Была и ревность. Большая часть конфликтов вспыхивала из-за того, что, по ее мнению, я слишком много внимания уделяю дочери. 

Мне было непросто совмещать работу, воспитание ребенка и отношения, но моя девушка повторяла: «Ты сама виновата в том, в какой ситуации оказалась. Сама родила ребенка, сама случайно забеременела. Никто тебя не просил его рожать. То, что тебе сейчас тяжело все совмещать, — это только твои проблемы. И никто от этого страдать не должен».

Помню день, когда осознала, что что-то всерьез не так. Моя девушка пригласила меня встретиться со знакомым геем, и он стал предлагать ей завести ребенка. Было странно, что сначала меня они просто игнорировали, как будто я тут ни при чем. А потом партнерша повернулась ко мне и говорит: «А может, ты родишь нам ребенка?». Она знала, что не так давно я пережила травмирующее событие — любимый мужчина настоял на том, чтобы я сделала аборт. И все равно так сказала.

Домой мы ехали в такси. Я спросила, знала ли она, что разговор будет на такую тему. Она накинулась на меня: сказала, что я «истеричка», высасываю все из пальца, «инфантильная». Еще неделю она вступала со мной в конфликты, припоминала эту встречу. Я тогда говорила себе, что мы просто из разных миров и поэтому нам трудно понять друг друга в этой ситуации. 

Мне жаль, что я пропустила этот первый звоночек. Если в начале я еще понимала, что происходит что-то не то, то потом мне стало казаться, что в наших отношениях все как у всех. А становилось только хуже.

Мы ругались. У дочки на такие случаи была инструкция: смотреть мультики в наушниках, чтобы не слышать ссору. Потом, выходя из комнаты, она иногда обнаруживала меня на полу: приносила одеяло, чай, пыталась позаботиться. У нее до сих пор такое бывает: она вдруг приходит и осматривает меня, нет ли ссадин и гематом.

Кстати, первая ссора с физическим насилием была как раз из-за дочери. В тот день моя девушка говорила про нее ужасные вещи: «Маленькая, избалованная сука, не могу ее видеть, ненавижу». Она кричала, и ничего не помогало. Я встряхнула ее за плечи, но она продолжила: «Неужели ты не видишь, что твой ребенок дебил? Кончит твоя дочь какой-нибудь шлюхой в подворотне». Я не выдержала и ударила ее по лицу. 

Она толкнула меня, выкрутила руки. Я боялась, что она ударит меня по голове: у меня есть диагноз, из-за которого это может быть опасно. Но я брыкалась, и по голове мне все же попало. Я несколько раз потеряла сознание, а потом долго страдала от мигреней и гематом, даже теряла слух на одно ухо. 

После этой ситуации я сразу сказала, что ухожу. И тут партнерша стала говорить, что любит меня, обещать, что мы обо всем договоримся. Мне показалось, она действительно испугалась и боится меня потерять. Только позже я поняла, что это была манипуляция, чтобы меня удержать.

Конфликты повторялись, они становились все страшнее. Моя девушка закрывала меня в комнате или на балконе, отбирала телефон. Я проводила по несколько часов в изоляции и так выбивалась из сил, что потом не могла встать. 

Помощи ждать было неоткуда. Когда у меня только начались отношения с женщиной, я рассказала о них близкой подруге. Но она сказала лишь: «Вот это новости». Долгое время я не делилась с ней проблемами, потому что мне было важно доказать ей: однополые отношения — такие же нормальные, как все остальные.

Потом, когда начались избиения, я все же призналась, что у меня проблемы, хотя всех деталей не рассказывала. Подруга удивилась: раньше она считала, что агрессором в паре выступает всегда мужчина, ей было странно узнать, что подобные ситуации могут происходить между женщинами. 

Но как поддержать меня и поговорить о происходящем, она не знала. Она готова была помогать чем угодно, но у нее не было понимания, как обсуждать такие проблемы. 

Говорить с мамой смысла не было. Она и сама била меня проводом в подростковом возрасте — из-за этого я сбежала из дома, а на теле до сих пор есть шрамы.  

Теперь, увидев у меня следы избиений, мама лишь сказала: «Все эти ваши однополые отношения — от беса. Бог тебя наказывает за то, что ты в это вляпалась. Не жалуйся, меняй свою жизнь, пока не поздно, иначе ты просто умрешь».

Когда у нас случались драки, на следующий день я пропускала работу, а потом возвращалась в офис в синяках. В первый раз, когда такое случилось, коллеги подумали, что я попала в аварию. Потом стало очевидно, что это никакая не авария. Но последствий на работе не было.

Кстати, бывшая девушка боялась, что коллеги узнают, что меня дома бьют. Я предупреждала, что если спросят, я так и скажу: «Да, бьют». И она тут же бежала за какой-то мазью и делала мне йодовые сетки, старалась чем-то это все быстренько закрасить.

За время отношений мы сменили три квартиры, и ни разу соседи не вызвали полицию, несмотря на дикие крики и звуки драк. Сама я в полицию не обращалась: мне казалось, у меня тоже рыльце в пушку. Как я пойду снимать побои, если я ей разбила губу или вырвала клок волос? Я была уверена, что я тоже автор насилия. 

Искать поддержки у ее друзей тоже было бессмысленно. По ее словам, они ее поддерживали и советовали найти «нормальную» лесбиянку (возможно, это была неправда). В итоге поделиться проблемами я смогла только с одной знакомой, которую считаю своей наставницей. У меня есть ощущение, что она тоже квир-персона, но скрывает это. Из-за этих догадок я и решилась с ней поговорить. Она была единственной, кто меня поддерживал.

Закончить отношения мне удалось только через год после первой драки. К тому моменту у меня было уже очень плохо с нервами. Я ни с чем не справлялась, не могла даже водить дочь в школу.

Во время одной из последних ссор моя девушка припомнила, как я рассказывала ей о домогательствах со стороны моего отчима в 14 лет. Она сказала: «Мне мерзко слушать о том, как какой-то взрослый мужик к тебе приставал. Похоже, тебе вообще нравится, когда люди над тобой издеваются. Не удивлюсь, если ты была бы не против, чтобы тебя кто-нибудь отымел сейчас точно так же, как он в 14 лет».

На самом деле изнасилования не было — лишь попытки. Иначе я не знаю, как сдержалась бы после этих слов. Но я просто стояла, у меня дыхание перехватило. Я сказала: «Ты для меня умерла». 

Тогда я поняла, что не останусь с ней. Вскоре, когда она была в душе, я собрала вещи в сумку и сбежала. Забрала дочь из школы, и мы поехали в гостиницу. Успокоившись, я написала своей уже бывшей девушке сообщение, чтобы она съезжала с нашей квартиры и забирала вещи. Пригрозила, что если она не сделает этого, о ее вещах позаботятся другие люди. И она уехала.

Позже она приезжала забрать то, что осталось, плакала. Говорила, что мне проще, потому что я ее ненавижу, а она меня якобы любит. Потом еще раз написала мне, но я не ответила. На этом все закончилось.

Сейчас я встречаюсь с другой девушкой. Она понимает, что меня травмировали предыдущие отношения, очень поддерживает и радуется, что я начинаю приходить в себя. Дочка тоже относится к ней очень хорошо — она помнит, какой была мама «до», и видит, какая мама теперь. А иногда до сих пор спрашивает: «Правда, что тот человек больше не придет?». 

«Ты хуже наркомана, лучше мы сами тебя убьем»

Ди, инвестор

Герой этой истории использует в отношении себя местоимение «он» и является трансгендерной персоной. В 2000-х идентифицировал себя как гомосексуальная женщина.

Мы познакомились в 2000 году. Тогда уже были гей-клубы, но не было практически никакого интернета. Только появлялись первые чаты — на Mail.ru или «Krovatka». В общем, мест, где можно было кого-то встретить, было не очень много.

Зато в СПИД-Центре проводили профилактические мероприятия для ЛГБТ-персон, там я и познакомился с теперь уже бывшей партнеркой. Мне было 17 лет, ей — 34. У меня до нее даже секса ни с кем не было, а она успела выйти замуж и родить двоих детей. Муж был в курсе, что она встречается с женщинами, но на меня реагировал нормально.

Сначала было заметно, что ее в наших отношениях интересует только физическая сторона. Мы спали вместе, и каждый раз она хотела, чтобы рано утром я ушел. Это такое поведение, которое многие считают типичным скорее для мужчин — вы занялись сексом, а потом девушка должна исчезнуть и не появляться. 

Вскоре после нашего знакомства моя партнерша развелась с мужем. Тогда я стал оставаться у нее дома не только до утра. Мы могли провести вместе неделю-две. Появилась привязанность, но своеобразная: это были скорее созависимые отношения, очень болезненные.

Были истерики, публичные унижения. Случалось такое, что она выливала мне на голову пиво в баре или гей-клубе. Могла при других людях плюнуть мне в лицо, попытаться вырвать сережки — однажды я ходил после такого с разодранным ухом.  

Я тогда был молодой, зеленый, эмоциональный. Мне хотелось любви и какой-то близости. А у нее, видимо, этого для меня не было. К тому же, мне кажется, у нее были проблемы с алкоголем — часто конфликты начинались именно когда она выпивала. Хоть и не всегда.

Помню одну из первых ярких ссор. Мы были на какой-то очередной встрече в СПИД-Центре и там поругались. Вышли на улицу, и тут она повалила меня и стала прямо катать по земле. Для меня это был шок, я не понимал, как вообще со мной могли так поступить, еще и прилюдно. 

Но после каждого подобного инцидента мы мирились. Поначалу в основном извинялся я, боялся, что она разорвет со мной отношения. Со временем и она стала извиняться передо мной. Но все время это подавалось так, будто все проблемы — из-за того, что я молодой, эмоциональный и мне «надо повзрослеть». Мол, я требую от нее слишком много любви и внимания.

Иногда действительно казалось, что я ей мешаю. Например, когда она хотела тусоваться, а я уставал и хотел домой. Я не мог просто уйти — видел, что она очень пьяная. Пила она иногда так много, что падала на улице, разбивала коленки. Я чувствовал, что несу какую-то ответственность перед ней и дочерьми.

С ними, кстати, у нас были хорошие отношения — особенно со старшей. Я помогал ей в учебе, во всем поддерживал. Она понимала, что мы с ее мамой — пара, и была совершенно не против. 

А вот среди моих знакомых далеко не все знали, что у меня отношения с женщиной. Поэтому рассказать об этих проблемах, попросить о помощи было не у кого. 

Я учился в универе, и в какой-то момент там появилась психологиня, к которой я пару раз сходил. О происходящем я говорил без подробностей, скорее просто описывал свое эмоциональное состояние. Даже от этого стало легче.

Некоторые друзья все же знали о моей ориентации, были даже те, кто познакомился с моей партнершей. Но почему-то вопросы, связанные с отношениями, в моей тогдашней компании не поднимались, никто не обсуждал подобные проблемы. 

Обращаться к родителям я даже не думал. Они знали о моей ориентации — я сам рассказал. Из-за этого мне говорили: «Ты хуже наркомана, лучше мы сами тебя убьем». Когда я ездил к своей партнерше, мама все время звонила и пыталась манипулировать: врала, что кому-то плохо, чтобы я вернулся домой. Однажды они даже приехали и вломились к моей бывшей, выломав дверь топором, выволокли меня на улицу и пытались увезти.

Родители меня били, запирали дома, контролировали, ходили со мной в университет и обратно. Я даже пытался покончить с собой из-за этого. Были периоды, когда я врал, что встречаюсь с каким-то мальчиком, но надолго меня не хватало — я ненавижу обманывать. В общем, было ясно, что обсуждать с родителями личные проблемы я не могу — будет только хуже. Любое упоминание о моих отношениях могло привести только к конфликтам.

У меня часто появлялись мысли, что из этих отношений надо уходить, я пытался это делать, но каждый раз возвращался. Это был мой первый опыт, я был очень привязан, и мне было страшно. В родительской семье мне очень не хватало любви и ласки, и теперь я боялся потерять даже то, что было. Так что больше пяти лет я не мог довести расставание до конца.

Потом все же сказал, что нам нужно расстаться, и тут же уехал в другой город — чтобы физически увеличить дистанцию. Но через некоторое время вернулся домой. Моя бывшая партнерша, узнав об этом, приехала, стала звонить, чтобы я ее впустил. Я ответил, что ко мне нельзя, у меня дома младший брат. Тогда она попросила, чтобы я вышел в подъезд.

Я вышел, она схватила меня, стала угрожать ножом и говорить, что зарежет, если я не вернусь. В итоге мне удалось забежать обратно домой и запереться. Она стала обходить соседей и рассказывать, «чем я занимаюсь». 

Я вызвал полицию. Но из этого ничего хорошего не вышло. Узнав, что меня преследует бывшая девушка, полицейские начали отпускать сальные шуточки. Я сел к ним в машину, а они стали говорить: «Поехали, покатаемся, выпьем чего-нибудь». Ситуация казалась не безопасной, и я попросил меня высадить.

В конце концов я сбежал и от бывшей, и от родителей — уехал в другой город к девушке, с которой недавно познакомился. У нас не было ни серьезных отношений, ни секса. Она просто помогла мне решиться уехать. Там я пожил месяц, а потом перебрался в Москву.

Мои следующие отношения длились дольше и были куда более спокойными. Лишь один раз партнер проявил насилие — он был не трезв, приревновал и попытался кинуться на меня прямо на станции метро. После этого я ясно дал понять, что со мной нельзя себя так вести. А еще родители партнера были на моей стороне и поддержали меня. Мы обсудили проблему, и больше ничего подобного не повторялось. «Второй раз» бывает не всегда. Если оба человека хотят выстроить отношения без агрессии, им это под силу.

Да и я на тот момент чувствовал себя сильнее и увереннее. После переезда у меня появились друзья, с которыми я мог чем-то поделиться. Вдали от семьи и бывшей я как будто вернул себе себя.

Если вы столкнулись с насилием в квир-отношениях или его угрозой, за информацией и психологической помощью можно обратиться в проект «Справимся вместе»: он занимается профилактикой насилия в ЛГБТ+ отношениях и помогает пострадавшим.