Она не Рита

https://mrakopedia.net/wiki/Она_не_Рита

О странном поведении трёхлетней сестры родители сообщили мне ещё осенью.

В череде обычных маминых сообщений с вопросами, как дела на учёбе, в общаге, в жизни, стали появляться упоминания того, что у Юли начались проблемы со сном. Сначала мы этому особого значения не придали: она только недавно переехала в собственную комнату, скоро привыкнет. Но через пару месяцев появились другие сюрпризы.

— Меня Юлька вчера так напугала, — рассказывала мама с другого конца провода под фоновое бряцанье кастрюлей, — Прибегает, тараторит что-то, и в комнату тычет. А потом и говорит “там пришла она”!

— Кто “она”? — я прислонилась к кухонному подоконнику. В комнате сидели соседка с подружками, а тут и связь ловила лучше.

— Бабайка! — заржал отец приглушённым от расстояния голосом.

— Тьфу на тебя! — прикрикнула мама. — Рита, я перепугалась как не знаю кто, в комнату со шваброй пошла проверять.

— И что, познакомилась с бабайкой? — весело хмыкнула я.

— Не было там никого, слава Богу…

Я только похихикала. Мама всегда подобного легко пугалась. Рассказывала, что один раз двухлетняя я указала куда-то в потолок и говорила, что там сидит некий дядя, и так напугала её до полусмерти. Мы с папой, во всю эту чертовщину не верящие, посмеиваемся над ней, а она шутливо грозит нам за насмешки.

В другой раз я лежала на кровати в комнате, разговаривая уже по видеозвонку.

— ...Короче, надо теперь ей сдать переделанный плакат и те правила, чтобы на автомат пойти.

Мама промычала, но ничего ответить не успела, потому как сестра услышала мой голос и прибежала с громким топаньем босых ног по ламинату.

— Кажи меня, меня кажи! — послышались звонкие возгласы. Зернистая картинка показала сначала два торчащих хвостика на голове, а после и знакомое лицо. — Лита, а у меня игушка есть!

— Юля, ну как будто она не видела!

Я молча подождала, пока Юлька заберётся к маме на диван, чтобы в кадре были они обе, и показала большой палец на её демонстрации игрушки, платья и рассказа, что сегодня она ела на завтрак.

— А ты када приедешь? — спросила Юля.

— На Новый Год, две недели дома буду, — я перевернулась на живот и устроила телефон на подушке.

— А… А ты у нас уже была? — сестра прижалась ближе к маминому плечу.

— В смысле? Ну да, летом я домой приезжала.

— А ты была и сейчас ещё, — балаболила что-то малопонятное Юлька, — Я игала, а ты десь была.

— Юляша, Рита на учёбе, она пока в другом городе живёт, — вмешалась мама.

— Да ты была-а-а, — Юля надулась и сползла по дивану вниз, обиженно глядя на экран.

Мама перевела разговор в другое русло, а Юля вскоре убежала в другую комнату. Мы благополучно забыли про это, как и про прочие такие недобеседы с пока неумеющим ясно выражать свои мысли ребёнком.

В итоге я таки получила свой автомат за семестр, посидела на чаепитии с группой, организованном нашей кураторшей, собрала вещи первой необходимости и наконец уехала из общежития в свой родной город. Каждый раз удивляюсь, как я успеваю так соскучиться, будто тридцать лет там не была.

Отгремел Новый Год, мы с мамой нарезали гору салатов, папа запускал салюты под хохот Юльки, вечером тридцать первого сидели за раздвинутым столом и смотрели фильмы Гайдая. Прошёл день после праздника. Потом другой, третий. От праздничной атмосферы осталась только ёлка, которую выкинут где-то в марте, да мишура с гирляндами.

Я наслаждалась ночёвками на своей родной кровати — как приятно полежать на ней после общажных пролёженных матрасов. Теперь, засыпая, я видела не залипающую в телефон соседку, а своё отражение в зеркальной двери шкафа.

Первыми неприятностями стали те самые чудаковатости Юльки.

Она прибежала ко мне в комнату, потому что, видимо, ей здесь игралось лучше. Я лишь улыбалась, умиляясь с того, что она соскучилась за эти месяцы, и спокойно сидела в телефоне. Ну, до того момента, как она стащила меня играть к ней на пол.

— Здравствуй, зайка, а что ты делаешь? — актёрствуя за плюшевого медведя, пробубнела я. От всех этих игр я устаю уже через пять минут, но надо же пытаться быть хорошей сестрой.

Юля радостно лепетала, водя игрушек по полу. Но не успел заяц пригласить медведя на чаепитие, как она замерла, широко раскрытыми глазами глядя куда-то мне за спину.

Юлька молчала редко. Тем более редко она замолкала так резко, ни с того ни с сего. У меня внутри всё сжалось, когда она пальцем начала показывать на что-то позади меня и шептать “там, там, там”. Внезапно стало совсем не весело.

Но когда я обернулась, то шумно выдохнула и посмеялась с самой себя, дурёхи. Сестра показывала в зеркало, на наши с ней отражения.

— Там мы с тобой, да? Привет-привет!

— Там ты, — сказала уже в полный голос Юлька и снова уверена тыкнула пальчиком. — Смати, помати!

Брови её насупились, она была то ли огорчена, то ли в замешательстве. Я вспомнила о её прежних проблемах со сном и “бабайке”, и поняла, что она может иметь ввиду не зеркало, а шкаф.

— Там что-то в шкафу? — спросила я.

Юля перевела на меня взгляд, потом снова на шкаф.

— Навена. Помоти!

Посмотри так посмотри. Я встала, подошла к шкафу, открыла дверь и показала, что кроме одежды там ничего нет.

— Видишь, никаких бабаек.

Юля радостно сказала “ага!” и отвлеклась на игру.

В другой раз я опять сидела в спальне, родители смотрели телевизор в зале, а сестра гремела пластмассовой посудой в своей комнате. Моё внимание привлекло то, что этот звук резко прекратился, оставив только приглушённые голоса из телевизора. Я прислушалась.

Шаги маленьких ног медленно вышли из соседней комнаты и снова затихли. Я подождала немного, ожидая, не побегут ли они ко мне или в зал, и выглянула за дверь, когда ничего не произошло.

Юля стояла в коридоре и смотрела в свою спальню. Вид у неё был какой-то потерянный. Она стояла совершенно не шевелясь, насколько это возможно для маленького ребёнка, и совсем не заметила меня.

— Юль?

Юля крупно вздрогнула, повернулась ко мне, потом глянула в свою спальню — и разрыдалась.

На крик тут же прибежали родители, я подскочила и начала утирать Юльке слёзы, каплями катящиеся с покрасневшего лица. Папа подхватил её на руке, утешающе что-то бубня, мама гладила её и спрашивала, что случилось.

— Лита… Меня Лита напуга-а-ла, — немного успокоившись и заикаясь от остатков плача, Юля показала на меня.

Я извинилась, погладила её по голове, поцеловала в обе щеки, и мы все пошли в зал. Родители быстро забыли инцидент.

А я нет. Потому что на следующую ночь, листая ленту в телефоне вместо сна, я увидела тень в коридоре.

Тогда я не прикрыла до конца дверь, и из щели между ней и дверным проёмом виднелась темнота привычных обоев и пола. Место такое знакомое, что бояться уже не получается.

Но мне стало страшно, когда боковым зрением мой мозг заметил, что уже неизвестно сколько времени в коридоре стоит нечто высокое. Я застыла. От вглядывания в тень становилось только хуже. Будто мой разум убеждался, что она реальна.

Однако я моргнула, и всё исчезло.

Нет никакой тени в коридоре, а, вероятно, никогда и не было. Просто воображение играет со мной шутки от позднего часа. Колотящееся сердце успокоилось, я покачала головой, удивляясь своему испугу. Это как во сне тебе что-то странное кажется совершенно нормальным, и только проснувшись ты понимаешь, что происходила какая-то нелепица.

Я повернулась набок. Моё лицо в отражении исказилось темнотой и светом телефона, по мере вглядывания усиливая жуть. Мне всегда нравилось наблюдать за этими играми мозга. Но сейчас это только тревожило и составляло кислый привкус под языком, так что я отложила телефон, отвернулась к стене и предпочла наконец заснуть.

Последним звоночком стал короткий разговор с Юлькой. Мы сидели на кухне, я пила чай, а она прыгала вокруг меня и кривлялась.

— Будешь корчить рожи, на всю жизнь с таким лицом останешься, — я показала ей язык.

Она запрыгала и, казалось, нисколько не расстроилась.

— А ты умеешь ложи койчить! Сташные! Я вижу ночью!

Я тогда ничего не поняла и посмеялась над ней.

А сейчас смеюсь над собой. Истерически. Ну да, ну да, тогда мне казалось разумным просто не обращать внимания. Знала бы я тогда, что будет — уехала бы к чёрту отсюда.

Когда родители с Юлей ушли гулять, я осталась дома одна. Сначала выполнила поручения от мамы: разгрузила и загрузила посудомойку, столы на кухне протёрла, достала пылесос.

После уборки в зале неспешно понесла пылесос по коридору, в спальню сестры. Из-за ушедшего шума в квартире стояла звенящая тишина.

И так же тихо стояла другая я в детской.

Не дыша, распахнув глаза в ужасе и заледенев, я смотрела и могла подумать только “не я!”. Конечно не я. У существа были длинные, худые конечности с перекрученной кожей, локти доставали почти до колен. Волосы в хвосте, совсем как у меня, выглядели лохматыми и грязными.

И, конечно, моим никак не было это лицо. Безглазое, с болтающейся длинной челюстью и огромной беззубой дыркой вместо рта.

Существо склонило вбок свою суставчатую шею, удлиннившуюся при движении, и занесло ногу для шага.

Я закричала во весь воздух в лёгких, с грохотом уронила пылесос и побежала в свою комнату. В голове мыслей не было никаких, только вопил ледяной ужас.

За спиной послышались быстрые шаркающие шаги, я захлопнула дверь, заперла замок и поставила к ручке стул, кое-как совладав с руками. Отскочила подальше и прижалась спиной к дверце шкафа, пытаясь совладать с собой.

Дура, надо было в подъезд выскакивать! И схватить что-нибудь увесистое! В комнате-то ничего нет!

Что делать, что делать? Бежать через окно? С седьмого этажа? Телефон где — где телефон?!

С запозданием я заметила, что ничего не слышу из коридоре. Попыталась выровнять дыхание в попытке не то успокоиться, не то быть тише. До одури страшно. До темноты в глазах.

Прижатое к спине зеркало похолодело.

Я повернула голову и увидела своё отражение. Секунду спустя я поняла, что цвет глаз у него странный.

Рот другой меня открылся невозможно широко, сломав собственную челюсть.

А затем отражение дёрнуло меня на себя.

Я не знаю, как описать чувство, возникшее у меня в тот момент. Резкая темень. Будто стекло треснуло. Непонятно, прошла секунда или час, прежде чем мои глаза открылись и я поняла, что сижу и смотрю на свою комнату.

Сквозь стекло. А напротив меня так же поднимает голову другая я — на этот раз действительно я, с тем же цветом глаз, вечно торчащим волоском у лба, чертами лица, родинкой на шее.

Оно смотрело на меня, словно само приходило в себя. А потом улыбнулось. Обычными человеческими зубами. Но не моей улыбкой.

Я буду ненавидеть эту улыбку до конца дней.

Оно встало и ушло, а я осталась. За зеркалом. Осталась и тогда, когда родители с Юлькой вернулись с прогулки, существо их встречало, а я кричала и билась о зеркало в прихожей.

Я могу легко перемещаться по всем зеркалам в квартире, наблюдать. Какой в этом смысл, если меня не видят? Совсем. Мама стоит, красит ресницы, а я умоляю их бежать. Папа завязывает галстук, а я кричу о том, чтобы они сожгли другую меня. Юля примеряет бусы, а я рыдаю о том, что они должны меня выпустить, должны разбить эту стену, должны найти способ вернуть меня.

Но нет.

Они не видят.

Они не знают.

Они ужинают с тварью. Разговаривают о повседневных вещах. Предлагают ей пойти погулять, пока каникулы не закончились. Обнимают её.

Дрянь. Дрянь. Дрянь! Это я! Я их дочь! Отдай моё тело, отдай мне мою жизнь!

Оно не Рита. Я Рита.

Оно мало ест. Часто отговаривается тем, что поело раньше или хочет поесть в комнате. Еду, которую оно под этим предлогом приносит, потом незаметно выкидывает.

Зато недавно, когда никого в доме не было, оно притащило в дом кошку. Уже вряд ли живую. Заперлось в спальне, село на пол спиной ко мне и начало есть, марая всё в крови. А мне было до жути завидно. Я тоже хочу есть. Я голодная. Дай мне поесть.

Здесь холодно, но я привыкла. Моя кожа побледнела и истончилась, кости выпивают в некоторых местах. Мои суставы порой ноют. Мой желудок пустой.

Я смогла научиться перемещаться в другие зеркала по всему дому. Вот тётя Света с дядей Колей. Вот Никита из школы. Вот многодетная семья с собакой. Вот та пенсионерка, что сидит постоянно на лавочке.

Я не хожу к ним часто. Мне надо следить за самозванкой.

Существо притворяется мной, но не только. Вчера оно среди ночи пробралось к Юльке в спальню.

Юля спала, лёжа на подушке практически всем телом, подложив под щёку ладошку и обнимая одеяло. Она всегда так спит. Я ведь знаю. Я помню её младенцем, сморщенным и крохотным, завёрнутым в простыню.

А оно нет. Оно никогда её не укачивало, не читало ей, не целовало на ночь. Оно стояло над её кроватью и смотрело. Долго. Не шевелясь.

Я вспомнила кошку.

Я била кулаками в стекло (стекло не прочное, что это, выпусти меня, выпусти меня), кричала во всё горло и пиналась. Неизвестно, услышала ли меня тварь или нет, но вскоре она ушла.

Юля, маленькая, невинная, пухлощёкая, болтливая, вкусная, милая, осталась спать. Я опустилась на колени и заплакала. Мой голос напоминал хриплый вой, а длинные пальцы с отросшими грязными ногтями судорожно сжимались.

Оно их убьёт. Оно убьёт Юляшку. А они живут с ним, разговаривают и обнимают! А я застряла здесь! Я голодная! Выпустите меня!

Но. Но. Я, возможно, нашла выход. Когда я наконец смогла найти в себе силы для исследования своих возможностей, я поняла, что могу делать то, что делало это существо. Забирать облик.

Трудно это описать, но заимствование требует времени. Нужно, чтобы человек много находился перед зеркалом. Тогда я смогу перетянуть, надеть на себя на его черты — пусть они и будут искажены моей внешностью, глазами, родинками, вывернутыми ногами. Если взять больше времени, результат будет лучше.

Так что я разберусь, как тварь поменялась со мной местами. И поменяюсь с кем-нибудь из этих квартир. Их не жалко. Юлю, маму, папу жалко. Меня жалко. Я голодная. Я схожу с ума.

И тогда я вернусь и вырву этой дряни глотку. И выпью вкусную, тёплую кровь. И разобью ей лицо, чтобы она не выглядела больше как я.

Я вернусь, я вернусь. В другом теле, но это буду я, Рита. Не отражение.