2. Он устал нас любить
— Да-да, входите!
Доктор Сейнт сидела в кабинете за деревянным столом с резьбой. Это скорее стол влиятельного адвоката, чем семейного психолога. Но это и нравилось в нем Мисс Сейнт — массивность и иллюзия надежности. Она изучает семейную психологию уже одинадцать лет, а пять лет назад занялась частной практикой. Влезли с мужем в долги, заложили дом, но кто не рискует в Америке? А с этого года бизнес вышел в прибыль. Клиенты обожали докторшу за подход — Сейнт разговаривала с людьми как с давними друзьями, не навязывала мнение. Да и цена адекватная — 70 долларов в час, когда доктор Шмитт в трех кварталах ломил 100 баксов. У Сейнт мальчишеские волосы холодного блонда, без дешевых желтых оттенков. Ее подтянутую фигуру хорошо дополняли брючные костюмы спокойных силуэтов. К тому же, такой стиль не отвлекал посетителя.
На сегодня это был последний клиент. Отлично, ведь еще только пять часов вечера, а значит через два часа Сейнт еще успеет пойти на пробежку. В этом году весна в Кливленде без дождей и пасмурных дней, так почему бы не выжать из такой погоды максимум прогулок, пикников и еще раз прогулок. Сейнт смахнула крошки от сэндвича со стола и застыла в ожидании клиента.
Дверь отворилась — в кабинет вошел длинноволосый смуглый мужчина лет тридцати. Он был замотан в странный белый халат — в таком виде в Кливленде Сейнт не видела еще даже неформалов.
— Здравствуйте, присаживайтесь. Вы не указали при записи свое имя, как к вам обращаться? — спросила Сейнт
— Привет, я бы хотел сохранить анонимность, если такое возможно, — клиент сел на краешек стула и приподнял полы халата, — обращайтесь ко мне Пит.
— Конечно же, я гарантирую моим клиентам неразглашение и конфиденциальность. Что же, Пит, как ваши дела? Предложить вам кофе или чай?
— Спасибо, не откажусь от кофе с двумя ложечками сахара. Я не знаю, с чего начать, знаете ли, я впервые у психотерапевта…
— Психолога, — перебила его Сейнт, — к психотерапевту чаще всего приводят, там дела похуже. У вас же не все так худо, верно?
— Да-да, конечно, простите за мою оплошность, — клиент перебирал кончик бороды и пошатывался взад-вперед от волнения, — давайте я начну с того, что волнует меня больше всего сейчас.
— Пожалуйста, ваш кофе, — Сейнт поставила чашку на столик села в кресле напротив.
— Понимаете, доктор... — он кинул взгляд на табличку с именем на столе — доктор Сейнт, у меня много детей. Очень много. Я всех люблю. И самого младшего, и старшего, и гордую Лизу. И даже невыносимого Иосифа. Но в последнее время я ловлю себя на мысли, что совсем не уделяю времени папе, тоесть себе. — Пит хлебнул чая, — Я пропускаю встречи с друзьями, не хожу на вечеринки, постоянно чувствую свою вину. Всегда на связи. Мои дети, они, знаете, вечно шлют мне смски, если далеко, но чаще с просьбой о помощи, нежели с «Пап, как у тебя дела» или «я люблю тебя». — Пит уже поставил чашку и снова перебирал бородку, — Знаете, мне был бы достаточно даже сердечка в вотсап на ночь.
— Пит, а вы говорили детям о своих чувствах? — Сейнт уже поняла, что это типичный случай отсутствия общения между родителями и детьми. Первые слишком заботятся о чадах, а те в свою очередь вылазят на голову.
— Я.. нет.. я знаю, что они любят меня, может не знают как сказать. Наверное со мной что-то не так, проблема во мне. Может я мало наказывал их, давал пощечину, лил водой…
— Лил водой? — спросила Сейнт
— Да, мне казалось это действенным. — Объяснил Пит. — Мои дети, они жили разделено друг от друга, светлые со светлыми, как и положено…
Тут уже доктор Смит заерзала на стуле. Наверное ему и правда нужно к психиатру, что-то не так в этом папаше. Но показывать волнение не в ее стиле.
— Пит, перебью вас, почему вы разделяли детей на светлых и, я полагаю, темных? Это по цвету волос?
— Да это неважно, ляпнул лишнего, — оправдывался Пит, — они что так, что этак в ссорах постоянно. У меня не было примера родителей перед глазами, да я вообще не знал, что с ними делать, как появились первые, — продолжил чудак, — мне казалось, что наказание — это самый действенный инструмент их контроля. Но я же люблю их!
— Пит, а что с их матерью? Или они от разных женщин?
— Давайте пропустим этот вопрос, — Пит опустил глаза, — это трудно объяснить, пожалуйста, без этого.
— Конечно, скажите только, участвовал ли кто-то из женщин в воспитании детей? У вас были помощницы, няньки? — спросила Сейнт.
— Они сами себе няньки. Старшие помогают младшим, иногда наоборот. Они уже давно так живут, мне кажется, что это работает! — Пит поднял глаза и смотрел на доктора с надеждой увидеть понимание.
Сейнт почувствовала усталость от этого Пита. В его взгляде было столько боли и вопросов без ответа. Да, тут очень типичная ситуация. Таким пациентам трудно объяснить, что дети не пропадут без них, да и пора бы уже забить на благодарность и не ждать от чад спасибо. Сейнт привстала, чтобы убрать посуду. Когда она потянулась за чашкой, то заметила, что у Пита на рукавах красные пятна. Пит поймал ее удивленный взгляд и вскочил:
— Думаете, я типичный горе-родитель? Смотрите что они со мной сделали!
Пит выкинул руку почти в лицо доктороши. Там была рана, почерневшая и гноившейся. Пит показал вторую руку с таким же ужасом. Сейнт отсахнулась назад:
— Боже правый…
Пит смотрел на нее уже с упреком. В окно ударили первые капли дождя.
— Я люблю их. Люблю, убиваю, даю жизнь новым. Учу всему, что знаю сам. Мои дети, они все глупы. Я устал и хочу отдохнуть. Сколько можно давать им второй шанс? — Иисус сел назад в кресло и схватился за голову, — они пропадут без меня, а я не знаю, не пропаду ли сам…
Пробежка теплым весенним вечером накрылась. Сейнт прежде не общалась с Творцом, в колледже это не входило в программу. Но докторша чувствовала, что этот случай в ее практике станет началом нового этапа. «Надеюсь, он не знает, что я атеистка». Она прокашляла, придвинула кресло поближе и продолжила:
— Иисусе, я знаю, как вам помочь.