Офисная сучка не пошла на обед и дала в жопу коллеге
🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻
Офисная сучка не пошла на обед и дала в жопу коллеге
(вчерашний вечер и ночь - почти без сна..)
Оценка: 6.85*6
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Аннотация: Продолжение ЗО.Линии горизонта, часть Вторая, разделено для удобства правки и выкладки.
Комментарии: 163, последний от 09/05/2022.
© Copyright Andrе, Zlukov
( mrsecond@mail.ru )
Размещен: 29/11/2020, изменен: 03/09/2022. 826k. Статистика.
Повесть : Проза
Оценка: 6.85*6
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Учетная запись
Войти
Зарегистрироваться
Выпуски
Номера газеты
Выпуски журналов
Рубрики
ПРОЗА
ПОЭЗИЯ
КРИТИКА
ПУБЛИЦИСТИКА
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
ПОЛЕМИКА
ТРИБУНА МОЛОДЫХ
ФОРУМ
ЮБИЛЕЙНОЕ
ДАЛЁКОЕ - БЛИЗКОЕ
СОБЫТИЕ
БЕСЕДА
ПАМЯТЬ
РЕЦЕНЗИЯ
СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ РОССИИ
ОТ РЕДАКЦИИ
ИНФОРМАЦИЯ
МИР ИСКУССТВА
ИЗ ПОЧТЫ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ РОССИИ
ОБЪЯВЛЕНИЕ
ОЧЕРК
ОТ РЕДАКЦИИ
(Часть III, продолжение романа "Апологет". I и II части см. на сайте)
Мы – эхо, мы – эхо, мы – долгое эхо друг друга…
Берлинский аэропорт Тегель, который «новые русские» со свойственным им скоморошеством прозвали «Тегель-Тегель-ай-лю-лю» [1] был странным образом невероятно пуст. Более всего русскому глазу «Ай-лю-лю» напоминал колхозный рынок – с его массивными стальными фермами застеклённых сводов, неказистыми, по-немецки безвкусными огромными жёлто-зелёными световыми коробами указателей и рекламы. Из динамиков по углам придушенно даже не лились, а шептали что-то джазовые ритмы с лимонным привкусом.
В левой галерее Тегеля, в довольно тесном и немыслимо для аэропорта безлюдном проходе, где громоздились торговые автоматы с газировкой и пакетированными орешками, маленькая девочка играла с сувенирным фонариком…
Девочка как девочка, и фонарик как фонарик: с палец величиной и продолговатостью, на пластиковом корпусе аляповатая реклама петербургской фирмы, продающей ещё имеющие ход пейджеры и факсы. Их время неумолимо кончается, как и время батарейки: она явно барахлит, иногда световой зайчик, прыгающий по стенам, мигает, норовя угаснуть…
И ничего удивительного – кроме того, что девочка играет с тенью несуществующей или невидимой собаки… Пса нет, он категорически не проглядывает, под каким углом ни взгляни, а псиная тень – вот она. И, как все домашние собаки, вполне дружелюбна, приседает на тень своих лап, виляет тенью своего хвоста, разевает в беззвучном лае тень своей пасти…
– Лови, лови! – весело требует девочка, гоняя вдоль плиточного, идеально-чистого пола лучик рекламного фонарика. – Лови, Церби, ну что же ты такой неуклюжка?!
Человек, от которого исходит холод, человек с измятым лицом и пронзительными, как тонкие свёрла, глазами, в небрежно расстёгнутом кашемировом чёрном коротком пальто, из-под которого выглядывают костюм гробовщика, чёрная сорочка с молочно-белым узким галстуком, человек с небольшим кейсом в руке – движется по левой галерее. Он с копытным стуком окованных каблуков его туфель-плетёнок шагает навстречу девочке. И чуть заметно, чуть змеино, чуть хищно улыбается…
– Здравствуй, малышка! – сказал этот не совсем реальный на вид человек, когда приблизился. – Его зовут не Церби… Одного из его щенков звали Церби! А это мой Тифон…
– Я знаю… – с детской непосредственностью и беззаботностью ответила девчушка – У нашего Церби папа Тиффи, а мама – Ехидна… Это ваша собака-тень?
– Моя… А знаешь, для чего они служат?
– Знаю, – рапортует юная особа. – Они чуют сглаз и дурные умыслы против своих хозяев…
Гость присел на корточки, и угол полы его расстёгнутого полупальто коснулся шоколадно-плиточного пола.
– Валерия Дмитриевна Очеплова! – заученно, как деду Морозу, выдаёт кроха. Она, наконец, отвлеклась от игривой тени Тифона, и удостоила мужчину внимательным взглядом. Когда эти взрослый и ребёнок смотрят друг на друга, со стороны можно заметить, или, скорее, ощутить их неуловимое, скользящее – но сходство. Может даже возникнуть подозрение в родстве, которое девочке обдумывать ни к чему, а мужчине хотелось бы скрыть…
– Ну хватит, Тиффи! – скомандовал гость Тегеля. – Ты уже всё обнюхал, полезай к себе!
Тень собаки не в восторге от такой идеи, ей не хочется домой, она не прочь ещё поиграть, тем более в такой прекрасной компании, как Лерочка и её фонарик. Но мужчина снял с пальца тонкое кольцо, похожее на обручальное, и понуро подошедшую к нему чёрную тень втянуло туда, как газовое облако всасывает в трубку. Гость Тегеля надел кольцо обратно на безымянный палец, запечатав питомцу выход в трёхмерное пространство.
– Скажи, Лерочка, – спросил мужчина в короткополом пальто, и голос его чуть дрогнул, – а ты тут с мамой?
– Нет, что вы! Мама очень занята! На ней ведь вся защита прав потребителей города Птеробурка… Мы с папой и сестрой. Мы тут пересаживаемся. Потом мы летим в Вену, а потом на праздник в Баварию… Папа там будет пить пиво, а нам – лимонад…
– А ты знаешь, Лера, что ты очень красивая… Как твоя мама…
– Я и умная, как она! – легкомысленно отмахивается давно уставшая от комплиментов малышка. – Я больше похожа на маму, а Лиза – на папу…
– На папу ты тоже немножко похожа… – грустно улыбается человек из ниоткуда, и по оскалу становится видно, насколько хищные у него зубы. Плотоядные клыки…
– Что вы! На папу я совсем не похожа… Все так говорят…
– Ну, знаешь… В таких вопросах всё относительно…
И тут в пустой галерее торговых автоматов появился ещё один человек. Он нисколько не загробный, нисколько не таинственный, а скорее наоборот: слишком обычный. Немного, но растолстевший, немного, но облысевший, немного, но в меру, неопрятный доктор наук и профессор Дмитрий Очеплов.
– Господи! – по-бабьи всплеснул он руками. – Ну, слава Богу! Лера, я тебя ищу по всему аэропорту! Почему ты всё время куда-то исчезаешь?
Доктор наук, профессор подслеповато задерживает взгляд на собеседнике Леры, и постепенно улыбка, как топлёное масло, растекается по его лицу, пухлая рука тянется для рукопожатия:
– Виталий Терентьевич! Вот уж сколько лет, сколько зим… Какими судьбами?! Тоже на пересадку?
– К сожалению, нет, Дима… Я уже прилетел, куда хотел. А летел я в Берлин.
– Как жаль! А то полетели бы вместе! Вместе веселее… Будете в Питере – обязательно заглядывайте! Алечка будет очень рада, она вас часто вспоминает… Чаще, чем хотелось бы её мужу… – Очеплов захохотал, думая, что необычайно удачно пошутил. – Вы извините, некогда и поболтать, бежим… Надо успеть к стойкам регистрации, пока там принимают «серебряную карту»… Так что мы пошли! Но будете у нас на Неве – непременно, непременно ждём! Вы же помните адрес? Лера, бежим, а то никуда не улетим…
И Очепловы удалились, действительно, если не бегом, то очень быстрым шагом. Хорошо, когда есть цель в жизни, – наверное, подумал одинокий мужчина с кейсом. По крайней мере, такая мысль отразилась в его долгом, остекленевшем взгляде одинокого волка…
Не только ресторан и конференц-зал «Оранж» были оцеплены, но даже и автомобильные проезды к ним: разворачивали всех, объясняя, что здесь частное мероприятие, и тут всё закрыто на спецобслуживание.
Гость из России оставил верхнюю одежду в гардеробной комнате номера, где разместился в звенящем одиночестве омертвелой тишины. Но свой кейс забрал с собой в ресторан, удерживая бережно, как президенты – ядерные чемоданчики. Один за другим в стеклянной капсуле лифта, сверкающей подобно гранями драгоценного камня, в залу заседаний поднимались монстры.
Монстры выглядели как люди. Но плохо выглядели: опытного человека с намётанным глазом их небрежное человекоподобие не обмануло бы. На каждом из монстров мерцал томной искрой галстук, который дороже автомобиля. В галстуке – подмигивала в неверном свете отеля бриллиантовая булавка, даже подделка которой стоила бы дороже городской квартиры. Как здесь говорят – «кондоминиума»… Сколько же стоил подлинник – не хочется и думать. На монстрах были запонки, и любая их пара обошлась дороже, чем сверхдорогая хирургическая операция, требующаяся кому-нибудь. Тому, кого не спасли – потому что монстры покупают такие запонки…
Отель был жутко безлюден: монстров было мало, а разбавлять своё общество людьми они не хотели. Табличка малинового, как венозная кровь, готического шрифта с золотым обрезом «Европейская конференция по инвестиционному климату» объясняла всё…
Гость «климатологов» из России, неторопливо и привычно сопровождаемый плотоядными взорами чудовищ гуманоидного типа, прошёл в ресторанную залу, настоящую жемчужину тяжеловесной роскоши дизайна. Впрочем, такие заведения везде одинаковы – что в Берлине, что в Нью-Йорке, Майами или Лондоне, дабы монстры-кочевники всюду чувствовали себя, как дома.
Каждый в этой шероховатой вертикальной тишине хищной роскоши был не случаен. За каждым закреплялся отдельно кельнер, и отдельно – сомелье. И сомелье был точен, и кельнер услужлив…
Предлагались вкрадчиво чилийские скальные креветки, салаты из авокадо, тартар из говядины в обертках «Уинстон», белые трюфели из Альбы и «изюминка» здешней кухни – особые, по-берлински, рубиновые омары. Особо рекомендовались жемчужная икра белуг-альбиносов, красный лосось и филе chinois. А потом и шеф-повар подошел к столу гостя лично, чтобы поздороваться и поинтересоваться – нет ли особых пожеланий.
«А что если заказать человечину?» – мелькнуло хулиганством в голове гостя из России. Мелькнуло – и погасло. Не надо так шутить. Тут – могли и выполнить...
Перекусив и запив свой ужин бесценными винами из коллекции винной карты отеля, гость из России прошёл в небольшой зал, где собирался выступить перед ключевыми инвесторами.
Зал вместил бы сто человек, но монстров он вмещал в себя едва ли более тридцати, обсевших овальный продолговатый стол красного дерева с цветочным газоном посредине.
Панорамные высокие окна для естественного освещения, учитывая неприязнь монстров к свету, использовали все возможности затемнения. О чём-то шепеляво шелестела мягкая система кондиционирования, из компьютерной каморки изображение шло на три больших экрана: вывод картинки был возможен хоть со старомодного проектора, диафильмами, ещё использовавшимися иногда в 90-е, хоть с новомодного и ещё не всем знакомого компьютера. Каждый участник клуба инвесторов был снабжён микрофоном и флипчарт-доской, акустическая система последней модели улучшала голосовые данные эквалайзерами.
Монстры за овальной столешницей, долгой, как жизнь, – ждали, что им скажет давно знакомый гость, академик Виталий Терентьевич Совенко.
– …Я привёз вам неразменный рубль! – сказал он, улыбаясь как идиот.
Переводчики синхрона замешкались, подбирая перевод нестандартной и странной фразы.
– А-а, what is an irrevocable ruble? – поинтересовались в итоге собеседники, которым, в силу бедности английского языка, предложение перевели как «невозвратный» или «безвозмездный» рубль.
И Совенко стал им показывать слайды, ксерокопии патентов, и всё сходилось в одну точку. И точка эта называлась «утилизация пластиковых отходов».
– Созданы разновидности восковых молей и мучных жуков-хрущей, с аппетитом пожирающих все разновидности пластика. Это уже само по себе великое открытие! – вещал Совенко. – Оно сулит избавление от тех мусорных монбланов и эверестов, которые удушают все мегаполисы мира!
Монстры оживились. В их нечеловеческих зрачках разгорался отсветом ночи тапетум [2] плотоядных.
– Но мало этого! – с широким жестом пообещал академик. – Вредные отходы превращаются в полезные корма! Мои исследования доказали, что жуки активно размножаются на пластиковой пище, образуя высококалорийную биомассу невообразимых объёмов! Этим можно откормить бесчисленное множество пушных зверей для производства дешёвого и высококачественного меха…
И тогда инвесторы спросили его о том, к чему он был давно готов:
– Почему же только пушных? Обратим, так сказать, камни в хлеба [3] … Разве эта же биомасса не может быть использована для откорма на птицефабриках и в свинокомплексах?
– Я тоже проводил исследования в этом направлении – демонстративно загрустил Виталий Терентьевич. – К сожалению, нет… И если мы с вами придём к соглашению о поставках биоматериалов, то это придётся прописать в контракте отдельной строкой. Пожирающие пластик насекомые образуют в своих телах особое вещество, которое в моей лаборатории назвали «летиленгликоль». Из курицы или свинины это вещество может попасть в организм человека. Для физического тела оно совершенно безвредно, но как мы установили методом расчётов – оно, скорее всего, будет подавлять умственную активность. Не то чтобы оно создаст совсем уж идиота, но оно может создать человека с крайне низкой интенсивностью мышления…
– Ах, вот оно что… Таблетка слабоумия!
И болотные огни хищного тапетума засверкали в глазах монстров ещё ярче…
– Мы подпишем всё, что вы скажете, – пообещали Совенко его знакомые-монстры, придирчиво, но компетентно просмотрев отчёты его лабораторных опытов и фотоматериалы.
– И перечислим вашему «Биотеху» любую сумму за этот контракт – какую назовёте…
Им легко было обещать деньги: они сами их бесконтрольно печатают в любых количествах. В отличие от людей, которых они тоже хотели бы печатать разным достоинством, как купюры…
– …Ты сошёл с ума, Алик! – ругал давнего друга Максим Львович Суханов. – Прятали, прятали, а теперь ты сам отдал им летиленгликоль?!
С чужими Совенко был аристократически-церемонным. Порой излишне церемонным. Со своими он был по-советски простым. Порой тоже излишне… На берег подмосковной осенней Пахры они приехали малым числом – только свои. Это – корпоративные шашлыки АО «Биотех» на даче Совенко, которые он по-свойски, буднично и давно обещал закатить ближайшим сотрудникам. И вот по возвращении из Берлина сподобился…
– Неужели ты веришь, – недоумевал Суханов, – что их остановит какая-то там строка в контракте об ограниченном использовании этой кормовой базы?
– Не остановит, – загадочно улыбнулся Совенко. – И более того, им даже не потребуется вовлечение в заговор миллионов торговцев, что создало бы риск утечки… Повинуясь законам рынка, торговцы просто станут брать на оптовых базах те продукты, что дешевле… Никаких иных мотиваций распространителям и не нужно! Это, Мак, называется «чудом предпринимательства». Где деньги делают, там лишних вопросов не задают…
– Так зачем тогда ты это запустил?!
– Мак, мы много лет работаем вместе, рука об руку… Постарайся пока просто поверить мне… Я понимаю, что это трудно, ты видел летиленгликоль на разных стадиях разработки… Но ты не всё знаешь… Есть одна маленькая закавыка, понимаешь? У летиленгликоля имеется один побочный эффект. Больше пока не скажу, да ты и не поймёшь, ты же не медик… Но мне нужен этот побочный эффект. Про который они не знают.
Приречный поселок Порхово, с дебаркадеров которого бежали по холодной серой речной глади «Ракеты» и «Зори» речных трамвайчиков, благодаря удачному расположению разросся, принарядился новостроем, кичился роскошью новых дачников.
В садах, неслышно отрываясь от яблонь и торнов, падал желтый лист. Тишина здесь, в нежилом краю, куда хозяева выбирались только по большим праздникам, стояла такая, что прислушавшись, можно было уловить: ломкий, потемнелый листок, скользя в прозрачном воздухе, на лету чуть поскрипывает и потрескивает.
Ноги приезжих взрывали целые груды этой, уже росно-подопревшей, сырой, а потому не хрусткой, а неумолчно шелестящей листвы.
За витой фигурной, напоминавшей кладбищенскую, оградой дачки хозяйничал на правах управдома бывший райисполкомовский воришка Петя Багман – командовал целой бригадой усатых грузинов в больших хрестоматийных кепках, проверял жаркие мангалы, переставлял на «еl patio»-столах [4] вина: «Ахашени», «Мукузани», «Чхавери», «Салхино», «Хванчкара», и тому подобных. Чего-то бубнил, гомонил, распоряжался, и шепотком матерился.
Виталий Терентьевич грузно, по-стариковски вылез из головного лимузина. Постоял у калитки, размял затекавшую поясницу – и пошел переодеваться.
– Ты что! – хохотал один из приближённых, Никита Питрав над скаредным шефом. – «Папа» тут каждый раз переодевает ботинки и пиджак… Пиджак, видишь ли, можно испачкать, а туфли могут треснуть на сгибах…
– Хочу грузинских песен! – радостно, предвкушая пьянку, заорал другой приближённый, Валериан Шаров. Его супруга Ева ткнула его локтем под бок, но было уже поздно. Багман услышал.
– Сию минуту! – пробормотал Петя, и пошел договариваться с шашлычниками. И когда Филин-Совенко в протертом на лацканах старом полосатом лапсердаке, в битых-перебитых тупорылых ботинках старого образца вышел к гостям, над курящими осенним паром садами уже неслось протяжно-божественное:
– Ах, как выводят, шельмы! – покачал головой Совенко и вытер красный, вечно слезящийся глаз.
Хозяева мощного холдинга везде были богаты – но здесь было большее: здесь они были счастливы.
– Ты как? – толкнул Филина локтем под бок верный Суханов. – Тебе опять рыбку подавай?
– Ну дык… – пожал Совенко покатыми плечами. – Никогда хорошо не жили, поздно, Мак, уже и начинать…
– И все будут шашлык жрать, а ты рыбу?
– Жлоб ты, Алик, скажу я тебе… – обиделся Суханов. – А в рыбный магазин заехать не судьба была?
– В двух словах, Мак: дорого и несвеже…
– Только о себе и думаешь… А мне каково с тобой будет опять пердеть весь день на берегу? Я, может, лучше бы с девчонками покрутился…
Они вдвоём развернули телескопические удилища и ушли на омут, дёргать щуку.
Здесь берег шел крутым уступом – места заросли криволесьем, ноги скользили и разъезжались в глине. Пробираясь к речному омуту, рыбаки оставляли за собой цепочку копытец – наполнявшихся водой ямок-следов. Требовалось искусство эквилибристики, чтобы не упасть самому, не зацепить за деревья снастью, не растерять всякий скобяной рыбачий скарб.
– Всю жизнь с тобой, с дураком! – ругался Мак, уже никого не стесняясь. – Нафига мы сюда полезли? Вон было же хорошее место – вроде пляжика, и подойти приятно, и сядешь хоть по-человечески, а не в этот кисель говённый…
– Ты не бухти, Мак! – отечески советовал Филин, отлавливая предательски слетавшие неудобные очки. – Как будто не знаешь, что без труда не выловишь и рыбку из пруда… На пляжике он сядет…
– На пляжике он сядет – а откуда ты там рыбу возьмешь?! Во-первых, там не только ты, там все дураки удить садятся… А во-вторых – если пляжик, то какой же тебе омут будет? Там же мелко! Человек ищет, где лучше, а рыба – где глубже…
– Ну, Алик, если человек ищет, где хуже, как мы с тобой, значит, и рыба придурошная может искать, где мельче…
– Вот, уже пришли! А ты мозги парил… Видишь – хорошее место, никто про него не знает, даже здешние богатые евреи…
«Хорошее место» Совенко было на деле совершенно диким, сплошь заросшим ивняком, крутым глинистым укосом. Там, присев, человек поминутно рисковал съехать, как по ледяной горке, в грязноватый непрозрачный омуток. Отсюда наивный Виталий Терентьевич и надеялся вытащить щуку.
– Вот, садись, Мак, как раз для тебя пенечек я подрубил…
– Это – пенёчек? – взорвался Суханов. – Да это же какой-то кол в ж..у! Никогда педиком не был, чтобы на шпеньки садиться!
– Ну что ты как придурок-то? – обиделся Виталий Терентьевич. – Не понимаешь, что ли?
– А чего тут понимать? Ты сядь повыше, ногой в пенечек упрись – и никуда не скатишься! Проверено, будь спок! Даже в дожди, когда тут не берег, а поток поноса, – и то не смывает тебя, стоишь неколебимо, как град Петров!
– Господи
Полумужик и полубаба занимаются страстным сексом
Фигуристая латинка с большими глазами и сосущим ртом строчит
Сисястые и жопастые бабы сплелись в поцелуе и кончили вместе