Однопалый тунец

Однажды, в Японии времён сегуната, жил да был Ичиго Йонг-Ён. Жил он в Киото с родителями – Акихиро Йонг-Ёном и старой Тамако. Росту был небольшого, работы не имел, большую часть дня проводил, рассматривая скабрезные гравюры у себя в комнате. Так вот, в тот погожий день, когда сакура только начала наливаться цветом, к нему в комнату вошёл отец Акихиро. На лице его была улыбка. Ичиго едва успел спрятать гравюры под кровать.

- Радуйся, сынок! Я нашёл тебе работу!

- Нежданная весть, отец, это где же?

- В лапшичной «Под сенью дуба». Там сейчас нужны повара.

Название заведения показалось Ичиго знакомым.

- Это не в той ли лапшичной, откуда ты ушёл, обварившись кипятком?

Акихиро поморщился – кожа на ноге всё ещё болела, когда про неё вспоминали.

- В той, но ты ведь ловчее меня – с тобой такой проблемы не будет. Давай, вставай, Ичиго, надевай кимоно, сегодня в полдень начнёшь работать.

Делать нечего – Ичиго приготовил кимоно и со вздохом заправил кровать. День этот должен был когда-то наступить – в конце концов, отец работал лапшичником уже три десятка лет. В его понимании, стабильней работы не может быть – что эпидемия, что война – люди всегда хотят лапшу. Ичиго даже не думал, чем бы он сам хотел заниматься – но был уверен, что точно не приготовлением лапши. Однако он был послушным парнем и к полудню двинулся на работу.

В лапшичной его приняли хорошо – коллектив оказался приветливый, хотя и состоял из старых японцев, которые, казалось, ещё нашествие монголов на Цусиму своими глазами видели. Ичиго поставили резать рыбу для ухи. Он рубил рыбные головы здоровенным ножом, острым как бритва – таким вполне можно было сделать и харакири. Так и прошёл день – под удары металлом по доске и выкрики «Muryō reji!» (Свободная касса). Запахом морепродуктов кимоно пропиталось настолько сильно, что Ичиго уже чувствовал себя на несколько процентов рыбой.

Так прошёл и следующий день. И следующий за ним. И все дни вплоть до выходных. Ичиго приходил домой с закатом солнца и валился на тахту, забывая снять гэта. В субботу и воскресенье он начал пить саке, что за ним раньше замечено не было. Самое страшное – друзьям, с которыми он пил саке, Ичиго не мог рассказать ничего кроме забавных случаев с работы. Например, как он потрошил тунца, а в его желудке оказался живой краб. А ведь раньше они обсуждали бусидо и немытых гайдзинов, что поселились в двух кварталах от дома!

В воскресенье вечером Ичиго понял, что лапшичная заняла всю его жизнь. Все его истории были про нарезку рыбы острым ножом. Несколько дней подряд он и во сне видел сплошные селёдочные головы. А если просыпался, как от кошмара, то почти видел их и наяву. Во всяком случае, чувствовал точно – запах уже не покидал его ни на минуту. Тогда Ичиго решил пойти к отцу и сказать, что с него довольно. Отец нахмурился, убрал ото рта плошку с супом и проворчал себе под нос:

- Да что же о нас соседи подумают? Я ведь лично просил хозяина лапшичной, чтобы он взял тебя в штат! Что же, мой сын и на такую работу не годен? Это позор!

Ичиго молча смотрел на отца. Иногда во время таких важных диалогов лучше было переждать.

Наконец, Акихиро перестал хмуриться и лицо его вновь озарила улыбка, как тогда, неделю назад.

- Сынок, поработай там хотя бы год. Тебя потом в любую лапшичную без вопросов возьмут. Всегда будешь обут, одет. Мы ведь с мамой тоже не вечные.

А ведь и правда, старикам уже под семьдесят. Как ему не хотелось вернуться к прежней жизни, а что-то надо было менять.

- Ай, ладно, - махнул рукой Ичиго. – Год, так год.

В ту ночь ему плохо спалось. Шум моря всегда хорошо убаюкивал, но сейчас только раздражал. Ичиго окончательно проснулся ещё перед рассветом, позавтракал засохшими рисовыми шариками и двинулся в лапшичную, надеясь поскорее отработать смену и вернуться домой. На рабочем месте он чувствовал себя как во сне. Клал рыбину на стол, отрубал голову, проводил ножом по животу, вынимал потроха, передавал тушку дальше. Вдруг очередная рыбина как-то странно хрустнула и Ичиго уставился на стол с удивлением.

На столе рыбы не было. Влажное дерево, исчерченное царапинами, украшали четыре бледные выпуклые запятые. Его собственные пальцы.

Ичиго внимательно посмотрел на покалеченную руку. Он не чувствовал боли. Кровь сочилась еле-еле, скорее это была не его кровь. А кости на срезе напоминали хребты рыбин, которых он так увлечённо рубил. Это зрелище вызвало у него тошноту, он отшатнулся от стола и, натыкаясь на стены, выскочил из лапшичной.

Он бежал прочь, прочь от лапшичной, по набережной, одежда душила его, и Ичиго снимал её на бегу, пока не остался в чём мать родила. Прыгнув с деревянного помоста в воду, он почувствовал свежесть, ему стало намного легче дышать. Морская соль не разъедала кожу, как обычно бывало, она давала энергию мышцам. Он опускался всё глубже и глубже и когда достиг дна, облегчённо закрыл глаза.

***

На следующий день рыбаки выловили прекрасного молодого тунца и продали его в лапшичную. Когда рыбу разделали, то нашли у неё в желудке полупереваренные рисовые шарики.