Одинокая бабенка на зеленой тахте
⚡ 👉🏻👉🏻👉🏻 ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻
Одинокая бабенка на зеленой тахте
Возможно, сайт временно недоступен или перегружен запросами. Подождите некоторое время и попробуйте снова.
Если вы не можете загрузить ни одну страницу – проверьте настройки соединения с Интернетом.
Если ваш компьютер или сеть защищены межсетевым экраном или прокси-сервером – убедитесь, что Firefox разрешён выход в Интернет.
Firefox не может установить соединение с сервером www.you-books.com.
Отправка сообщений о подобных ошибках поможет Mozilla обнаружить и заблокировать вредоносные сайты
Сообщить
Попробовать снова
Отправка сообщения
Сообщение отправлено
использует защитную технологию, которая является устаревшей и уязвимой для атаки. Злоумышленник может легко выявить информацию, которая, как вы думали, находится в безопасности.
Оставить комментарий
© Copyright Добрынин Андрей Владимирович
( and8804@yandex.ru )
Размещен: 11/12/2021, изменен: 11/12/2021. 939k. Статистика.
Статья : Поэзия
Скачать FB2
Ваша оценка:
шедевр
великолепно
отличная книга
хорошая книга
нормально
не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Оставить комментарий
© Copyright Добрынин Андрей Владимирович
( and8804@yandex.ru )
Обновлено: 11/12/2021. 939k. Статистика.
Статья : Поэзия
Ваша оценка:
шедевр
великолепно
отличная книга
хорошая книга
нормально
не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Содержание Fine HTML Printed version txt(Word,КПК) Lib.ru html
§
С горы
§
Хэппи-энд
§
Как ангел
§
Путь Золушки
§
По дороге бога Эроса
§
Али-Баба
§
Дитя
§
Музыка ада
§
Белые дома
§
Лайла и Мара
§
Гимн семье
§
Младший брат
§
Непогибшая жизнь
§
Сила воды
§
Теща Эдипа
§
Смотровая площадка (повесть)
Удивительно воздействие
группового существования вдали от реальной, повседневной жизни, от дома и
родственников. Вся тяжесть обыденности как-то исчезает вкупе с проблемой где
взять денег: ты устроен, ты здесь на срок — на неделю, на время отпуска и т.д.
Тут и подстерегает
человека иллюзия, что так и должно быть, от завтрака к обеду, от ужина к ночи,
и одна забота — выглядеть все лучше и лучше, и уже находится кто-нибудь кто
оценит, восхитится, а отсюда недалеко и до восхищения тем кто восхитился.
Мы наблюдали — мы, живущие
напротив их большого дома отдыха,— эту женщину, которая выглядела отталкивающе
вульгарной и именно что бросалась в глаза. Она много хохотала, отправляясь,
скажем, на автобусе в компании мужчин своего рабочего дома отдыха куда-то на
базар за фруктами или к местным за банкой их вина — как мы все это делали. Она
во главе своей стаи, и вот вам вид: коротковато острижена, какие-то
парикмахерские пружинки, дешевая завивка, мертвые волосы после свежесделанной
химии, далее: выщипанные и выкрашенные сине-черной краской
бровки, рот намазанный, разумеется, но тоже как-то
дешево. Вся красота, как говорится, из аптеки рупь двадцать баночка. Короткая
юбка, босоножки самого дешевого и пошлого вида, но с покушеньями на моду, это
слова прошлого века, довольно-таки точные: с поползновеньями быть как все, не
хуже других, не отстать ни в чем. Она покушалась, бедная бабенка, на счастье,
хотела вкусить, оторвать себе клочок настоящего, не доступного ей счастья и той
жизни, которую они все видели в телесериалах.
Итак, море, солнце, а у
нее модные босоножки, крутая завивка, бровки, черные очки и тут же (внимание!)
толпа восхищенных самцов, с ними она едет на базар.
Мужская сторона, как это
бывает на собачьих свадьбах, разношерстная, четыре особи, один высокий, тоже во
всем праздничном, в сером костюме по такой жаре, то есть надел самое лучшее,
далее один дядечка из племени пузатых в простой майке, один молодой ни к селу
ни к городу с длинными волосами и некто совсем маленький (непременно маленький
позади всех, штаны пузырем), этот последний явно с надеждой выпить по такому
случаю.
Она, эта всеобщая Кармен,
хохочет, но не так грубо, как можно предположить, не заливисто с подвизгом, на
манер пьяной веселой бабенки, которая зовет и зовет всех кого ни попадя, всю
округу, ибо смех есть их призывный вой. Кармен же хохочет коротко и
приглушенно, не слишком явно, не двадцать же человек собирать, и так многовато
уже. А высокий мужчина в сером костюме идет с ней голова в голову, первым в
этой своре, серьезный голодный самец при параде, с самыми жесткими намерениями
по поводу остальной стаи.
Серьезность вообще более
значима и весит много больше нежели раскованность и свобода, легкость и веселье.
Серьезность правит бал и тут, как везде; и к серому так и приклеивается кличка
Первый дядечка.
Кармен и Первый дядечка
затем всюду мелькают вместе, остальная собачья свадьба пропала, провалилась
сквозь землю. Первый дядечка наконец расстался с серым костюмом и ходит в
серьезных серых шортах, в кепке и в майке, купленных здесь,— видимо, это она
ему выбрала, они уже семейники (так называют в лагерных зонах однополые пары,
ведущие общее хозяйство).
Семейники Кармен и Первый
дядечка ходят уже спокойно, она больше не хохочет, он носит ее сумочку, они как
на работу идут в столовую, серьезно на пляж, как по делу едут в автобусе на
рынок, это всегда тесный автобус, они тесно стоят, прижавшись друг к другу в
давке, она снизу (маленькая даже на каблуках) взглядывает на него, но достигает
глазами только его носа (это видно), в глаза ему не смотрит. Первый признак,
что она влюблена, внимание. Он вообще глядит поверх голов, высокий дядечка,
оберегающий свою маленькую самку в толпе, и это так становится явно, что они
двое любят друг друга и отделены ото всех; и толпа их тоже как бы отбраковывает, не одобряет,
отшатывается — даже в общей свалке они какие-то обреченные, не свои.
Да, это с ними произошло,
самое большое несчастье. Печаль светится в их глазах, чуть ли не слезы стоят.
Причем за отчетное время
она, Кармен, как-то поутихнув, приобрела мягкость и некий золотой ореол (то ли
юг повлиял, загар). Волосенки ее выцвели, распрямились слегка, легли белой
волной, раз. Второе, что кожа потемнела, глаза посветлели и просияли.
Стройненькая, ладная, не хуже никакой кинозвезды, наша Кармен вся светилась
любовью, жалостью, как будто растерялась, потерялась — а Первый дядечка как раз
совсем не изменился, хотя тоже загорел.
Но загар на рабочей кляче,
на мужике, который вечно все тянет на себе, весь мир — этот загар не меняет
ничего. Зимой работяга выцветает, летом чернеет, все.
Однако и на нем уже была
эта печать страдания, прощания, тоски, которая сопровождает любовь.
Как бы летя с высокой
горы, человек сжимает губы и каменеет, прищурены глаза, сердце падает, вся воля
направлена на последний удар о подножие — но не остаться в живых, нет, тут не
об этом идет речь, а речь идет о приближении чего-то пострашнее, и тут человек
одинок. Рядом мчится вниз его любовь, и она должна растаять в другом
направлении, сейчас пути разойдутся. Дело не в личной смерти, не о том идет
речь, дело именно в вечной разлуке.
Они еще топчутся,
вцепившись друг в друга, под какую-то дикую музыку молодежи в толпе танцующих,
у него на локте висит ее сумочка, далее они лежат последние дни у моря. Но не
где весь народ, не где лежаки и зонты — а дальше, пара уходит вдаль, там никого
нет, и скоро и эти двое совсем растают в золотом слепящем свете, исчезнут:
новый заезд в доме отдыха.
Их уже нет, на пляже
бестолково топчутся новые белые тела, крикливые, ничьи, сами по себе,
эгоистические свинюшки, рыла, а нашей чудесной пары тут нет, и Кармен, золотая
блондинка, и ее верный муж, Первый дядечка, высокий, жилистый, черный,— они
канули в вечность, летят где-то в мерзлой вышине в разных самолетах домой, в
свои места, к своим детям и супругам, в зиму, снег и труд.
Только Кармен будет бегать
на почту до востребования с паспортом, а Первый дядечка вызовет ее телеграммой
на переговорный пункт, и там, по междугороднему телефону, они снова сольются
душой, заплачут вместе через тысячи километров над своей судьбой и будут
плакать и что-то кричать ровно десять минут, сколько он заказал и оплатил — как
тогда, летом, когда было оплачено ровно двадцать четыре дня. Они будут кричать и
плакать, обманутые иллюзией отдыха, вечным светом рая, соблазненные и
покинутые.
Так называемый хэппи-энд
жизни наступил у пенсионерки, молодой пенсионерки причем, когда ей буквально с
неба упало наследство от престарелой тети, именно что с неба — эта молодая
пенсионерка не ухаживала за теткой, в больницу ездила только однажды по звонку
соседей (тетка, видно, оставила им телефон на всякий случай), и то ей врач
сказала, что никто тут не нужен и ей опять-таки позвонят: впечатление от
свидания было такое, что тетка никого не узнавала и выла как сирена «скорой
помощи», будоражила больных. Речь шла о каких-то сутках.
И молодой пенсионерке
действительно позвонили, что такая-то скончалась, и спросили, будут ли
родственники востребовать труп.
Наверно, это уже вошло в
практику, если они так спрашивали, времена были тяжелые, середина девяностых
годов двадцатого века, т.е. все проблемы как хоронить обострились до
неузнаваемости.
Пенсионерка Полина
ответила, что пока не знает.
Опереться ей было не на
кого в материальном смысле, денег таких не водилось, но Полина все-таки поехала
опять в далекий городок Н., час на электричке и потом автобусом.
Поехала она, движимая
здравым смыслом, насчет наследства.
Одно дело что нет денег на
похороны, а совершенно другое, что отдавать псу под хвост семейное добро не
хочется, и Полина с помощью милиции вскрыла квартиру, якобы для поисков
паспорта для похорон и оформления и т.д.
Кому какое дело, где и как
будет погребен человек, это дело семьи. Хоть в мешке хоть в чистом поле, а
Энгельса вообще развеяли по воздуху.
У тетки не было ни единой
родственной души на свете, это Полина твердо знала еще от своей матери. Кто
был, все давно убрались, те поколения, муж даже погиб и так далее, но и Полина
всю свою жизнь не считала тетку родней, так как считала своей семьей только
сына и то не всегда (бывало, по месяцам не разговаривали).
А своего собственного мужа
Полина ненавидела давно, с той его истории, с поездки в санаторий. Муж приехал
тогда и после двухнедельных колебаний заразил свою жену Полину нехорошей
болезнью, от чего Полина долго плакала, лечилась и т.д.— много чего было,
короче говоря, ни самому посмотреть, ни другим показать, стыдно.
Муж причем опомнился и
начал возражать, даже посмел клепать на Полину, что это она его заразила, и в
конце концов сам в это поверил.
Короче, одни слезы, с
семьей было полное не то, сын женился давно, ушел к жене, прописался, жена
попалась базарная, так что он разика два приходил якобы обратно жить (куда? двухкомнатная квартира, Семен
там, Полина тут, а сыну под сорок, и он что, с папой будет спать или с мамой —
давно все переставили, разошлись по разным комнатам и лишнюю койку выкинули).
Вадик ночевал, да еще с
претензиями, что ему больше некуда идти, последнее прибежище, положили сыночка
на полу у отца на матрасе.
Полина любила только
внука, виделись по праздникам, иногда его привозили с ночевкой, Полина играла с
ним в карты, а дед в шахматы, Полина клала внука на специальную детскую
раскладушечку, читала ему сказки, любовалась им, покуда однажды сын с семьей не
вселился к родителям под предлогом протечки, т.е. там у них лопнула вверху
горячая труба у соседей и лило двое суток, так как те верхние соседи съехали
куда-то на выходные, а слесарей якобы было не найти в те же выходные, а милиция
чужую верхнюю квартиру без санкции прокурора не вскрывала: так что лило и лило.
Сын в несчастном состоянии
привез свою эту толстозадую Аллу и Николку, а сам дни и ночи сушил, разгребал,
ремонтировал, а Алена с Николой спали на раскладушках, занятых у соседей. Ужас.
И маленький Никола, краса
очей и зеница ока бабушки, однажды так равнодушно ответил, когда Полина
попросила принести стакан воды запить лекарство, он ответил: «У тебя что, ног
нет?» — восьмилетний пащенок и сын своей матери. Полина не заплакала, еще чего,
не подала виду, у нее было слишком
высокое давление от всех перипетии, поэтому она слезла со своей диван-кровати и
пошла опухшими ногами в халатике, гордая. А Николка смотрел с мамашей сериал,
не хотел отрываться, понятно.
Поэтому с течением времени
Полина начала подумывать об уходе, как-то уйти от обстоятельств. Когда муж
вышел на пенсию, стало совсем невмоготу, у него всегда был громкий голос, как
выражалась Полина, «опять раскрыл свой рот и хайло». И ежедневно одно-два
события в доме сопровождались грубыми криками, в результате чего слово
«трипперщик» падало в ответ и вызывало в ответ непечатные выражения бывшего
венерического больного, изменника и клеветника Семена — он и в диспансере
изобразил, что его заразила жена.
Со стороны это могло
выглядеть комедией, черной комедией и еще чем-то таким, если бы кто записал эти
слова и выражения и ежедневные крики, но супругам приходилось туго, и ему и ей.
Трясясь после скандалов, измученные, с непролитыми слезами, они разбредались по
своим комнатам и принимались лечиться, а Полина еще звонила своей бывшей
подружке по институту, которая отличалась редкой добротой и терпением, но зато
сама, в свою очередь, звонила Полине и клепала ей на свою дочь: такая как бы
касса взаимопомощи.
Но Полина со скукой
слушала всхлипы подруги Мариночки, даже относила трубку подальше от уха, когда
наступал Мариночкин ответный ход.
Полине — вот что самое
главное — наскучили люди.
Раньше она была способна
на дружбу, ездила в гости к институтским девчонкам на юбилеи, к бабам из их
бюро, даже много лет по воскресеньям они все дружной толпой ходили в бассейн по
бесплатным абонементам, а потом с удовольствием обсуждали жизнь подруг по
телефону.
Но все рухнуло, когда у
Полины произошла та самая болезнь, после которой она стала необычайно брезглива
к людям, к женщинам и мужчинам, к молодежи в бассейне, избегала скоплений,
возненавидела семейные праздники (Новый год, к примеру): тратишь столько сил,
выкладываешься, деньги, тяжести, беготня, приходит сын с женой и ребенком,
жрут, пьют, оставляют Николку ночевать и едут в гости с отдельной большой
сумкой подарков, а бабушке достаются сувенирчики и гора посуды.
Раньше она о чем-то
мечтала, что-то купить, платье, что-то сшить, а теперь никаких таких планов не
осталось, ночами Полина металась среди своих мыслей как осажденная, искала
выход и не могла найти — разве что лечь в чистом поле зимой и заснуть, как одна
мать погибшего ребенка сделала, нашли только весной, а как осудишь?
И Николка, чудо природы с
огромными ресницами, нежный, привязчивый ребенок, раньше любивший бабу и деду
одинаково (трипперный даже одевался раз в год Дедом Морозом), причем Полина
сомневалась, не заразит ли Семен ребенка своими поцелуями, и так неоднократно и
говорила Семену вскользь, не заботясь о гостях, Семен не смел возражать, но в
кухне мог и кипятком замахнуться, только Полинино бесстрашие спасало (она
буквально искала смерти, перла на рожон, молодая еще была) — так вот, Николка
вырос, огрубел, уже речь не шла ни о каком стакане воды, мальчишка у стариков
больше не оставался, ему было скучно с ними — или Алена восстановила, или краем
уха он уловил шипение между бабой и дедой… Дети судьи, внуки прокуроры.
Так что Николку уже трудно
было любить, усишки пробивались ранние-ранние, и голос стал как бы
простуженный, известные дела, а с родными говорил через силу, еле общался.
И к тому моменту, когда
Полина никого не любила и жила впустую, грянуло это событие.
Когда ей последний раз
позвонили из больницы, Полина стала размышлять что делать — не говоря причем
никому ни слова, ни Трипперу ни сыну, которого это тоже не касалось, ни тем
более этой его жене, толстой Алле, которая бы с охотой потравила бы обоих, и
Семена и Полину, чтобы только завладеть их квартирой, а то ей было обидно, что
у ее мужа ничего нет, пришел на готовое.
На этом пункте, кстати,
Семен и Полина в первый раз за десять лет нашли общий язык: когда сын как-то
пришел, остался специально ужинать и за едой, не подавившись, забормотал что-то
о завещании, что лучше дарственную.
Семен с Полиной одинаково
растревожились, Семен покраснел и положил делу конец словами «умру, умрем, а на
это есть закон после нас».
Сын аргументировал свои
слова цифрами, сколько берут за оформление — «в случае ЧЕГО».
— В случае ЧЕГО?— бешено
спросил отец, и мать сказала, что это бестактно, ждать чьей-то ЧЕГО, отец
вообще смотри давление подскочило, давай Сеня померяю тебе а ты мне.
И они тут же дружно
померили друг другу давление, с заботой и тревогой, и вместе приняли таблетки,
а сыну не сказали на дорожку ни слова прощания.
И даже несколько дней в
доме было тихо, но потом опять все поехало по-старому, Семен разорался на
Полину, что это-де она не захлопнула на ночь холодильник, потек холодильник.
Потом пришлось вызвать на
дом мастера, потому что никакая захлопнутая дверца не помогла, мотор приказал
долго жить, но Семен не стал платить принципиально и, в присутствии мастера,
«раскрыл рот и хайло», как уже было сказано, обвинил Полину, что она сломала
вещь.
Ведь у него было высшее
техническое образование и диссертация, как он мог не понять, что от дверцы такие
поломки мотора не возникают, но он и за свет за этот месяц отказался давать
половину денег, мотивируя это тем, что холодильник всю ночь морозил кухню из-за
нее.
Полина начала всерьез
подумывать, а не соскочил ли Семен с разума, но это просто он стал мелочным до омерзения, ловил ее после случая с
холодильником на пережоге электроэнергии, что она дольше смотрит свой
телевизор, не гасит за собой свет и т.д. Полина скандалила с ним как могла, но
когда шла платить по счетам, то платила за свет одна. Это была его первая
большая победа
Великолепная блондинка и ее сиськи
Минетчица полирует очередную елду став на колени | порно и секс фото с молоденькими
Стройные ноги роскошной девицы