Облака обычные, облака каменные

Путешествие по домонгольской Руси. Юрьев-Польский и Георгиевский собор

Если ехать из Москвы на машине — а как еще, поезд один, Москва-Кинешма, через Юрьев проходит глубокой ночью, с автобусами тоже какая-то беда, — можно по пути остановиться в Александрове, тем более, что дороги теперь отличные. Ну, в этой части России, хотя тоже, конечно, не все. Слобода, тяжеловесная громада собора, несколько интересных икон в музее, тень грозного царя Ивана.

Или нет, не можно, нужно, но об этом позже. Прямо напротив входа в музей-заповедник, через дорогу — антикварная лавка. Среди сомнительной рухляди — бюст, повернутый спиной к покупателю. Прическа у гипсовой головы кажется смутно знакомой.

— Смотри, Сталина в угол поставили. Стесняются.

Хозяин лавки ухмыляется, поворачивает товар лицом. Это Дмитрий Ульянов. Я не то, чтобы твердо помню, как выглядит Дмитрий Ульянов, но в основании бюста — поясняющая надпись.

Потом дорога, поля и облака. Облака у нас в России хороши. Детский дар опознавать в них диковинных зверей, богатырей, карликов, ангелов и нечисть возвращается молниеносно. Облака отвлекают, и понимаешь не сразу, что ты уже приехал. Тем более, что город ведь и городом назвать сложно. Городок. Городишко. Деревенские домики. Иные развалились, иные, наоборот, по нынешней скверной моде обделаны сайдингом. Хозяевам, конечно, жить уютнее, зато глаз не радует, но они ведь и не для тебя это делали, они для себя.

Аляповатые — как будто девяностые не то, что не кончились, а даже и не начались толком, — вывески магазинов. Сбербанк, «Магнит». Все, как в России, все, как везде. Ничего примечательного.

Георгий

Но это неправда. Это он, Юрьев-Польский, так вот тебя заманивает, чтобы ударить исподтишка. Кружишь по сонным улицам, добираешься, наконец, до пятачка с местными достопримечательностями. Михаило-Архангельский монастырь слева, чуть впереди краснокирпичная громадина — собор Живоначальной Троицы, построенный к трехсотлетию дома Романовых, и построенный, видно, на совесть: советские люди начали его ломать, но не доломали. Красиво, любопытно, обшарпано слегка, и не ошеломляет, если ты успел по России поездить и повидал разное. Но через минуту все это станет не важным. Все вообще на время станет не важным, и даже само время куда-то денется.

Потому что ⁠вон он — выглядывает уже, подмигивает. Невысокий, приземистый, ⁠даже толстенький. ⁠Георгиевский собор. Первого взгляда ⁠достаточно, чтобы понять, насколько он ⁠древнее всего прочего здесь. Думаешь, что он был ⁠всегда. ⁠Как облака и поросшие лесом пригорки. Он ведь сам будто каменное облако.

Нет, конечно, он здесь не всегда, но он здесь давно. Запомнить легко: один, два, три, четыре. В 1234-м внук Юрия Долгорукого и сын Всеволода Большое гнездо, Святослав достроил этот собор. Последний на Руси каменный собор перед монгольским нашествием. После русской катастрофы так уже не умели. «Сам бе мастер», — говорит летопись про князя. Командовал, то есть, стройкой лично, и, вероятно, мешал художникам. Надоедал, создавал бесполезную суету, давал ненужные советы. Ну, знаете, как оно бывает. Начальники во всем ведь лучше разбираются. Особенно в том, в чем не разбираются вовсе.

Однако чтобы по-настоящему познакомиться, надо подойти вплотную. Это важный момент, граница, одна из тех встреч, которые делят жизнь на «до» и «после», что-то в тебе переделывают, хотя ты даже и не понимаешь, что. Каменная резьба Георгиевского собора — из разряда чудес света. Почти невыносимая красота, сразу берущая в плен.

Кружево

Древняя Русь любила резной белый камень. Есть, на что посмотреть и во Владимире, и в Суздале, и, ну, допустим, в Звенигороде. Но здесь… Здесь не то, что слов, здесь дыхания не хватает. И заехать в Александров стоило как раз ради контраста — чтобы увидеть разницу между приличным, по-своему даже процветающим музеем и настоящим чудом.

Вьются и переплетаются диковинные цветы. Смотрят на тебя святые, князья, смешные львы и толстомордые коты (хотя, возможно, это тоже львы, еще ведь и в семнадцатом веке русские мастера львов изображали красиво, но не очень похоже, а мы-то в тринадцатом). Грозно глядят китоврасы, кентаурусы, то есть, кентавры, машут крыльями симарглы, родичи иранских симургов. Скалят пасти совсем уж неведомые звери. А это что за рыбы — с человечьими головами и с крыльями? А это и не рыбы вовсе, это ангелы, просто у самых пяток хитоны их почему-то утянуты, и выглядят, будто рыбьи хвосты.

Главная знаменитость здесь — слон. Мастеру рассказали, похоже (может, очевидцы рассказали, а может — византийские бестиарии), что слон — зверь чудный, с хоботом и с большими ушами. С хоботом мастер справился, отличный получился хобот. А вот чтобы изобразить по-настоящему большие уши, мастер обратился к личному опыту. Кто в наших широтах зверь с большими ушами? Правильно, заяц. Поэтому у слона на соборе — заячьи уши. Кстати, его непросто найти. Слон своих ушей стесняется, и старается спрятаться от зевак.

Три монгольских набега собор пережил легко, но время с ним все равно справилось, и к концу пятнадцатого века он почти развалился. Московский великий князь Иван Третий поручил купцу Василию Ермолину, бывшему тогда кем-то вроде министра строительства, восстановить древний памятник. Ермолин понимал, с чем имеет дело, собрал бережно резные камни, не стал подгонять церковь под новую моду. Но так, как умели раньше, больше уже не умели. Храм — прежде стройный, устремленный туда, где облака, словно бы присел, — и то, устал, возраст. А главное, реставраторы не смогли расположить резьбу на стенах так, как было при Святославе. Некоторым камням вообще места не нашлось — они лежат теперь внутри собора. Каменный рассказ распался на отдельные, не очень связанные между собой фрагменты, история превратилась в загадку. Кое-где не совпали детали растительных орнаментов.

Но, знаете, — невозможно судить, как оно было. Но можно видеть, как оно есть. Это все равно чудо — веселый хаос, поток небывальщин, живая жизнь, в которой всегда ведь непросто уловить смысл, если он вообще, конечно, имеется. Часами ходишь вокруг, смотришь этот каменный мультфильм, и не можешь заставить себя уйти. И не важно, что там вокруг. Ничего вокруг. Только эти камни. Камням нужно, чтобы кто-то их видел. Сегодня это — твоя работа. Тебе повезло.

Юрьев

На самом деле вокруг город. Старый город Юрьев-Польский, основанный Юрием Долгоруким аж в 1152-м. Юрьев — в честь основателя, а Польский — потому что поля вокруг. Ополье. Ну, и чтобы не путали с тем Юрьевым, который теперь Тарту. Да, теперь точно не спутаешь.

Он — всегда на вторых ролях. И тогда — рядом Владимир, Ярославль, Суздаль. И тем более теперь. Райцентр во Владимирской области, меньше двадцати тысяч жителей. Большая история проходила хоть и рядом, но все-таки чуть в стороне. Татары сожгли, поляки сожгли, немцы, по счастью, не дошли. Ненадолго процвел в семнадцатом веке, когда проходящая через город дорога оказалась важной для экономики. Об этом на память — церкви в монастыре, красивые, в купеческом вкусе. Едва ли не самое яркое событие на 800 с лишним лет городской жизни — смерть князя Багратиона. Герой войны двенадцатого года, раненый при Бородине, умер здесь, неподалеку, в имении князя Голицына с нежным именем Сима. В Михаило-Архангельском монастыре — там сейчас музей — есть выставка памяти князя. Можно зайти, а можно и не ходить.

Россия — страна неуютная, сто лет жизни, принесенных в жертву идеям, — серьезная травма. Но красоты — высочайшей пробы красоты — у нас все-таки много. Она прячется, ее надо учиться замечать, но она есть. А еще, если речь про большие города, и в особенности про гигантскую Москву, она как-то замывается, растворяется в повседневности. В Юрьеве Георгиевский собор не прячется. Он как раз — как кусок белого сахара, который не растворился.

Мне всегда было интересно, каково это — жить рядом с невероятной красотой. Видеть ее из окна, ходить мимо по своим делам. Сравнить не с чем. Я живу в Москве, здесь всего слишком много, и даже красоты слишком много, здесь красота не давит на жизнь. Я родился и рос в поселке — раза в три меньше Юрьева. Домики похожие, полей и облаков в избытке, но ничего, что можно было бы сравнить с Георгиевским собором, разумеется. Была церковь, о которой взрослые рассказывали с придыханием восторга. Ее взорвали при Хрущеве, увидеть довелось только обломки кладки. Но нехитрые изыскания подсказали, — типовой проект девятнадцатого века, ничего выдающегося (хотя взрывать, конечно, все-таки не стоило).

А здесь вот он есть. Он такой, что побеждает время. Не в возвышенном и даже пошловатом смысле — не про большую историю речь, а про твое личное время. Не думаешь про время, пока нарезаешь круги, разглядывая ангелов, львов и кентавров. Нет никакого времени, только этот камень.

И проносится мимо — из вечности в вечность — мальчишка на советском еще велосипеде. Футболка неопределимого цвета, тренировочные штаны. И знаком неумолимости прогресса — колонка, прикрученная к багажнику. Надрывается модный рэпер. Китоврасы, заслышав его бормотание, не прячут ухмылок.

Но ты-то сядешь в машину и умчишь по сносной вполне дороге в Москву, или, например, в похорошевший туристический Суздаль (это рядом). А местные останутся. Для них это чудо, вполне выдерживающее сравнение с самыми знаменитыми памятниками Европы, — обыденность. Между монастырем и Живоночальной троицей — двухэтажный домик. Покосившееся крыльцо, цветы на окнах. Рядом сарайчики, крапива. Напротив — отделение милиции, стенд с мутными фотороботами: «Их разыскивает».

Написал «милиции», не хочу исправлять. Здесь будущее смешалось с прошлым, и про двадцать первый век напоминают разве что тарелки спутникового ТВ, которые грибами растут из некоторых домишек. Ну, еще Сбербанк и «Магнит». Дети гоняют в футбол, взрослые вежливы и гостеприимны — такое в России случается, хоть и не везде.

И упадок, конечно, и бедность. Чуть лакированная — пара нестрашных кафе, магазинчики. Сувениры в киоске при музее. Помянутый выше слон, например. Покупайте наших слонов! И ни одного альбома с фотографиями, хоть завалящего. Это, кстати, удивительно, но приличного издания, целиком посвященного Георгиевскому собору, просто не существует в природе. И не знаю, почему, но хочется помянуть описания местных гостиниц из сетевых путеводителей. «Удобства на этаже», или вот, даже лучше — «администратор работает до шести, поэтому о заселении стоит договориться заранее».

Дорога

Хорошие дороги. Пара капель нефтяного благополучия и сюда долетела, видимо. Но, естественно, эти вот дети, которые гоняют теперь в футбол, не обращая внимания на собор, вернее, те из них, кто сможет, отсюда сбегут. В Москву или хотя бы в Ярославль (во Владимир незачем, там тоже упадок). Чтобы не возвращаться никогда, или приезжать изредка к бабушке, и проходить мимо каменного Георгия, его не замечая.

Но он ведь все-таки есть. Вросший в землю, прикрывшийся этим немыслимым своим кружевом, которое навсегда татуировкой в голове у любого, кому повезло повидать. Осколком не другой даже жизни — нет, осколком, что ли, намека на то, что другая жизнь и под нашими облаками возможна. Это ведь сделали такие же люди, как мы. Те, от кого мы происходим. Сделали, чтобы у нас сомнений не было, что мы — Европа, и что дорога наша — именно туда.

А мы все сомневаемся и сомневаемся. Но хотя бы дорогу хорошую построили.

Первый вариант этого текста был написан для проекта «Заповедник»