ОНО

Сколько из нас никогда больше не выйдут из канализации и коллекторов, где скрывается Оно… и где Оно питается? Почему мы забыли? Потому ли, что какая-то наша часть никогда не взрослела и никогда не покидала Дерри? Неужели поэтому?
Он не увидел ответа на их лицах… только собственные отраженные вопросы.
Мысли формировались и пролетали за секунды и миллисекунды, они создавали собственную временную оболочку, и все они прошли через мозг Билли Денбро не больше чем за пять секунд.

Затем Ричи Тозиер, облокачиваясь на стену, ухмыльнулся и сказал:
— Посмотрите на него! Голова, как бильярдный шар. Давно ты натираешь свою голову воском, Большой Билл?
И Билл, совершенно не представляя, что сейчас скажет, открыл рот:

— Черт побери тебя и твою лошадь, Словесный Понос! На миг все затихли — а потом комната взорвалась от хохота. Билл бросился к ним, стал пожимать руки, и, хотя в его чувствах присутствовал ужас, было в этом и что-то успокаивающее: он приехал домой, и приехал, чтобы все кончилось хорошо.

3

Бен Хэнском худеет

Майк Хэнлон заказал напитки, и, как бы вознаграждая себя за предыдущее молчание, все заговорили в одно и то же время. Беверли Марш, как выяснилось, была сейчас Беверли Роган. Она сказала, что вышла замуж в Чикаго за великолепного человека, который перевернул всю ее жизнь и каким-то волшебным способом сумел преобразовать ее талант к шитью в успешный бизнес. Эдди Каспбрак был владельцем автомобильной компании в Нью-Йорке.

— Что я знаю наверняка, так это то, что моя жена сейчас в постели с Эль Пачино, — сказал он кротко улыбаясь, и вся комната зашлась от смеха.

Они все знали, чего добились Бен и Билл, но Билл смутно чувствовал, что у них нет ассоциации между ними прежними и Нынешними — тем, что Бен — архитектор, а он — писатель, — потому что знали их с детства. Однако у Беверли в сумочке оказались экземпляры «Джоанны» и «Черных Стремнин», и она попросила подписать их. Билл подписал, отметив про себя, что обе книги наверняка были куплены в киоске аэропорта, когда она выходила из самолета.

Подобным же образом Ричи сказал Бену, как ему понравилось здание Центра Связи в Лондоне… но по глазам его было видно: он не мог связать автора этого здания с тем честолюбивым толстяком, который показывал им, как добраться до середины Барренса с помощью украденной доски или ржавой автомобильной дверцы.
Ричи был диск-жокеем в Калифорнии. Он сказал, что все его зовут Человек с тысячью голосов, а Билл усмехнулся:
— Боже, Ричи, твои голоса всегда были такие ужасные.

— Лесть не доведет тебя до добра, старина, — ответил Ричи величественно. Когда Беверли спросила, не носит ли он контактные линзы, Ричи сказал низким голосом:
— Подойди поближе, Бэби. Посмотри мне в глаза. — Что Беверли и сделала. Оказалось, он носит мягкие контактные линзы Гидромист.

— А как библиотека, все такая же? — спросил Бен Майка Хэнлона. Майк вытащил свой бумажник и достал снимок библиотеки с птичьего полета. Он сделал это с гордостью человека, показывающего снимки своих детей, своей семьи.
— Снимал парень на легком самолете, — сказал он, пока снимок переходил из рук в руки. — Я хотел уговорить Городской Совет или какого-нибудь частника финансировать размножение этого снимка для Детской Библиотеки, но увы! Никакой помощи. Но снимок хорош, не правда ли?

Все согласились. Бен смотрел на него дольше всех. Наконец он указал на стеклянный коридор, соединяющий два здания:
— Ты еще где-нибудь видел подобное, Майк? Майк улыбнулся.
— Это твой Центр Связи, — сказал он, и все шестеро рассмеялись. Принесли напитки. Все уселись. И вновь наступило тягостное молчание. Они смотрели друг на друга.
— Ну, — спросила Беверли красивым, с хрипотцой, голосом:
— За что пьем?

— За нас, — неожиданно сказал Ричи. На этот раз он не улыбался. Он посмотрел Биллу прямо в глаза, и Билл вспомнил себя и Ричи стоящими в середине Нейболт-стрит после того происшествия с клоуном или оборотнем, когда тот исчез, а они продолжали стоять, держась друг за друга и плача. Когда он поднял стакан, руки его дрожали так, что несколько капель пролил на скатерть. Ричи медленно встал, и один за другом встали все: сначала Билл, потом Бен, Эдди, Беверли и наконец Майк Хэнлон.

— За нас! — сказал Ричи, голос его тоже слегка дрожал.
— За Клуб Неудачников 1958 года.
— За Неудачников! — сказала Беверли весело.
— За Неудачников! — сказал Эдди. Лицо его было бледным и старым за дымчатыми очками.
— За Неудачников! — согласился Бен. Слабая улыбка блуждала в кончиках его губ.
— За Неудачников, — мягко сказал Майк.
— За Неудачников, — Билл был последним.
Они чокнулись. Выпили.

Снова повисло молчание. На этот раз Ричи не нарушил его. Но в этом случае молчание казалось необходимым. Они сели, и Билл сказал:
— Давай, Майк, рассказывай, зачем ты нас позвал, что случилось? И что мы можем сделать?
— Сначала поедим, — сказал Майк. — Поговорим после. Они приступили к еде… и ели хорошо и долго.
Как в старой шутке об осужденном, —

подумал Билл. Но его аппетит был лучше, чем когда-либо за все эти годы. Пища была не то, чтобы сногсшибательная, но очень хорошая, и всего было много. Все шестеро пробовали и то и се: ребрышки, крылышки цыпленка, тушенные в соусе, фаршированные яйца, каштаны, завернутые в бекон, говяжью вырезку.
Роза сама принесла им десерт — огромную гору запеченных «Алясок», которые она поставила в центре стола, недалеко от Майка.

— Это, наверное, самый лучший обед в моей жизни, — сказал Ричи голосом человека, который умер и попал на небеса.
— Ну, конечно, — сказала Роза удовлетворенно.
— А если я сейчас лопну, вы исполните мое желание? — спросил он ее.
— В «Нефрите Востока» все желания исполняются, сэр, — сказала она.
— Благодарю вас, — сказал Ричи, улыбаясь. — Но я и впрямь переел.

Все же они съели и почти всю запеченную «Аляску». Когда Билл остановился — ремень начал жать, он обратил внимание на стаканы. Ему показалось, что их сотни на столе. Он усмехнулся, вспомнив, что выпил еще два мартини перед едой, а за едой Бог знает сколько бутылок пива. С другими было нечто подобное. Но он не чувствовал себя пьяным.

— Я с детства не ел так, как сегодня, — сказал Бен. Все посмотрели на него. Он немного покраснел. — Это я образно выразился, но по крайней мере я не ел такого количества пищи со школьных времен.
— Ты придерживаешься диеты? — спросил Эдди.
— Да, — сказал Бен. — Свободная диета Бена Хэнскома.
— В чем же она заключается? — спросил Ричи.
— Вам, наверное, неинтересно слушать эту старую историю… — смущенно сказал Бен.

— Не знаю, как остальным, — сказал Билл, — но мне интересно. Давай, Бен, рассказывай. Что превратило Гаргантюа в журнальную модель, которую мы сегодня видим перед собой?
Ричи фыркнул:
— Да, тебя звали Стог, я и забыл.
— Это и не рассказ вовсе, — сказал Бен. — После того лета 1958 года мы прожили в Дерри еще два года. Потом мама потеряла работу, и мы переехали в Небраску, потому что там жила ее сестра, которая предложила взять нас к себе, пока мама снова не встанет на ноги.

Мама искала постоянную работу в течение года. Но к тому времени, когда мы перебрались в Омаху, я уже весил на 90 фунтов больше, чем тогда, когда вы меня видели последний раз.
Эдди присвистнул:
— Это получается…

— Это получилось 210 фунтов, — сказал Бен угрюмо. — Да, так вот. Я ходил в среднюю школу в Ист Сайд в Омахе и по физкультуре у меня было все плохо. Мальчишки звали меня Туша. Можете себе представить? Все это продолжалось месяцев семь, и вот однажды, когда мы переодевались после физкультуры, двое или трое мальчишек принялись хватать меня за грудь, это называлось у них «наказанием жирных». Очень скоро еще двое присоединились к первым. Потом еще четверо или пятеро. А потом все они начали бегать за мной по раздевалке, потом выбежали в зал и били меня по груди, по голове, по спине, по ногам. Я испугался и начал кричать. А они стали ржать, как сумасшедшие.

Знаете, — сказал он, глядя вниз и поправляя свой браслет, — тогда я в последний раз вспомнил Генри Бауэрса, пока Майк не позвонил мне два дня назад. Мальчишка, который первым начал меня бить, был из деревни, с такими большими руками, и, пока они гонялись за мной, я вспомнил Генри и решил, что все началось сначала. И запаниковал.

Они бежали за мной по залу мимо кладовки, где хранился спортивный инвентарь. Я был голый и красный, как рак. Я потерял чувство собственного достоинства или… или даже потерял себя. Я не понимал, где нахожусь. Я звал на помощь. А они бежали за мной и кричали: жирная свинья, жирная свинья, жирная свинья! Там была скамейка…
— Бен, не нужно снова переживать это, — неожиданно сказала Беверли. Ее лицо сделалось пепельно-бледным. Она вертела в руках стакан и чуть не уронила его.

— Пусть закончит, — сказал Билл. Бен посмотрел на него и кивнул.
— В конце коридора стояла скамейка, я упал на нее и ударился головой. Они все окружили меня через минуту, а потом чей-то голос сказал: «Все! Хватит, повеселились!»

Это был тренер, он стоял в дверях в спортивных голубых штанах с белыми полосками по бокам и в белой футболке. Представить себе не могу, сколько времени он там стоял. Они все посмотрели на него, кто-то усмехнулся, кто-то стыдливо спрятал глаза, а кто — как ни в чем не бывало. А я расплакался.

Тренер стоял в дверях, спиной к гимнастическому залу, глядя на меня, на мое голое красное тело, глядя, как этот жирный ребенок плачет на полу. Наконец он сказал: «Бенни, почему бы тебе не заткнуть свой сраный рот?»

То, что учитель употребляет такие слова, так шокировало меня, что я на самом деле замолчал. Я посмотрел вверх на него, а он подошел поближе и сел на скамейку, где я валялся. Он наклонился надо мной, и свисток, висящий у него на шее, стукнул меня по лбу. Мне пришло в голову, что он хочет поцеловать меня или что-то в этом роде, поэтому я отшатнулся от него, но он только схватил меня обеими руками за груди и разгладил их, потом убрал руки и вытер их о штаны, как будто взялся за что-то грязное.

«Ты думал, что я буду тебя успокаивать? — спросил он меня. — Не собираюсь. Ты вызываешь отвращение не только у них, но и у меня тоже. По разным причинам, но это только потому, что они дети, а я нет. Они не знают, почему ты вызываешь у них чувство отвращения, а я знаю. Ты хоронишь свое прекрасное тело, которое тебе дал Бог, под этим слоем безобразного жира. Это просто глупое потакание своим слабостям, и меня тошнит от этого. А сейчас послушай, Бенни, потому что я в первый и последний раз говорю тебе это. Я тренирую футбольную команду и баскетбольную, и команду по легкой атлетике, и скоро буду тренировать команду по плаванию. И я говорю тебе: ты заплыл жиром вот здесь, — и он стукнул меня по голове, как раз в том месте, куда ударил его проклятый свисток. — Вот где у вас всех заплывает жиром. Ты пропустишь мимо ушей все мои слова о диете, о том, что надо сбавлять вес. Такие парни, как ты, никогда этого не сделают».

— Каков ублюдок, — сказала Беверли негодующе.
— Да, — усмехнулся Бен. — Но он не
знал,
что он ублюдок. Наверное, он смотрел фильм «Д.Ай.» с Джеком Веббом раз шестьдесят и в самом деле думал, что делает мне добро. И, как впоследствии выяснилось, он был прав… Потому что в то время я сам думал о чем-то похожем…
Он посмотрел вдаль, нахмурив брови, и Билла одолело какое-то странное чувство, будто он знает, что Бен собирается сказать дальше.

— Я уже говорил вам, что в последний раз подумал о Генри Бауэрсе, когда мальчишки гнались за мной. Нет, на самом деле последний раз я подумал об этом, когда тренер встал и пошел. Вот тогда я подумал о том, что произошло летом 1958 года.
Он опять заколебался, глядя на каждого, стараясь поймать их взгляды. Потом начал осторожно:
— Я думал о том, как
хорошо

нам было вместе. Я думал о том, что мы сделали и как мы это сделали, и все это поразило меня; если бы тренер когда-либо увидел бы нечто подобное, он бы, наверное, поседел, а сердце остановилось бы, как старый часы. Это было несправедливо, но и он был несправедлив ко мне. Случившегося было достаточно, чтобы…
— Чтобы свести тебя с ума, — сказал Билл. Бен улыбнулся.
— Ты прав. Я позвал: «Эй, тренер!» Он обернулся и посмотрел на меня.

«Тренер, ты сказал, что работаешь с командой по легкой атлетике?»
«Да, но для тебя это ничего не значит», — сказал он.
«Слушай меня, ты, тупой, твердолобый сукин сын! — сказал я, и рот его широко раскрылся, а глаза почти вылезли из орбит. — Я буду готов к соревнованию в марте, что ты на это скажешь?»
«Я скажу, что тебе лучше попридержать язык, а то плохо будет», — сказал он.

«Я обгоню всех, кого ты выставишь, — сказал я. — Я обгоню самых лучших твоих бегунов. А потом получу от тебя твое сраное извинение».
Он сжал кулаки, и я подумал, что он собирается применить их ко мне. Но он разжал их. «Поговори, поговори, толстяк, — сказал он мягко. — У тебя язык без костей. Но когда ты обгонишь моих лучших, я уйду с работы и пойду на поля собирать зерно». И он ушел.
— И ты похудел? — спросил Ричи.

— Да, — сказал Бен. — Но тренер был не прав. Ожирение началось не в голове у меня, а с моей мамочки. Тем вечером я пришел домой и сказал маме, что хочу немного похудеть. Мы оба выдержали схватку, оба плакали. Она завела свою обычную песню, что я на самом деле не жирный, просто у меня широкая кость, а большие мальчики становятся большими мужчинами, если они много едят. Это была своего рода защита для нее, я думаю. Очень трудно ей было поднимать мальчишку самой. У нее не было ни образования, ни каких-то особых навыков в чем бы то ни было, ничего, кроме желания много работать… А когда она давала мне добавку… или когда смотрела на меня за столом, как я солидно выгляжу…

— Она чувствовала, что выиграла битву, — продолжил Майк.
— Да, — Бен выпил последнюю бутылку пива и вытер пену с маленьких усиков тыльной стороной руки.

— Так что вы понимаете, что самая большая борьба была не с самим собой, а с ней. Месяцами она просто не принимала этого. Она не убирала мою старую одежду и не покупала новую. А я тогда бегал, бегал везде, иногда сердце так билось в груди, что, казалось, вот-вот выскочит оттуда. Первая миля бега досталась мне тяжело, меня вытошнило, и я потерял сознание. Потом меня просто рвало. А вскоре при беге мне уже приходилось поддерживать штаны. У меня был маршрут, и я бежал в школу с сумкой на шее, которая била меня по груди, а я в это время держал штаны, чтобы они не упали. Рубашки стали, как паруса., А ночью, когда я возвращался домой, я съедал только половину того, что было на тарелке, мать начинала рыдать, говорила, что я морю себя голодом, убиваю себя, что я не люблю ее больше, что я не думаю о том, как много ей приходится работать, чтобы прокормить меня.

— О, Господи, — промычал Ричи, зажигая сигарету, — не представляю, как ты вынес все это.

— Лицо тренера всегда стояло передо мной, — сказал Бен. — Я представлял, как он смотрел на меня, когда разглаживал складки на моей груди в зале, около раздевалки, и вот так я выдержал. Я разносил газеты, и когда бежал по маршруту, всегда видел это перед собой. На газетные деньги я купил себе джинсы, а сосед-старик с нижнего этажа проковырял пять новых дырок в моем ремне. Я еще вспоминаю первые джинсы, которые мне пришлось покупать, — это когда Генри столкнул меня в Барренс и они разорвались по швам.

— Да, — сказал Эдди, — а ты рассказал мне о шоколадном молоке. Помнишь? Бен кивнул головой.

— Если я тогда вспоминал что-то, то только на миг — раз, и вылетело из головы. В то время я стал брать завтраки в школе «Здоровье и Питание», и обнаружил, что можно съесть очень много всякой зелени и овощей и не потолстеть. Однажды вечером мать положила мне кучу салата и шпината с яблоками — все это покрошила и добавила немного постной ветчины. До этого я никогда не любил этой заячьей еды, но тут я три раза просил добавки и ел да нахваливал, как все вкусно. Это решило все проблемы. Ей было все равно, что я ем, лишь бы побольше. Она завалила меня салатами. Я ел их еще три года. Появилась необходимость иногда смотреться в зеркало, чтобы убедиться, что у меня не заячья губа.

— А что случилось с тренером? — спросил Эдди. — Вышел ли ты на соревнования? — Он дотронулся до аспиратора, как будто все эти мысли напомнили ему о нем.

— Да, вышел. — сказал Бен. — К тому времени я потерял 70 фунтов и вырос на два дюйма, так что вес распределился ровно. Я выиграл первые два забега и подошел к тренеру, который был готов кусать локти и чистить конюшни. И я сказал: «Похоже, пора собираться на поля собирать урожай. Когда вы собираетесь в Канзас?» Сначала он ничего не сказал, только хлопнул меня по спине. Потом велел мне убираться с поля, потому что он не потерпит в своей команде трепача и ублюдка. «Даже если президент Кеннеди меня попросит, я все равно не пойду в твою вонючую команду, — сказал я, утирая кровь в уголках рта. — То, что ты меня прогнал, я сейчас как-нибудь переживу, но в следующий раз… ты сядешь за большую тарелку с кукурузой, попомни мои слова». Он сказал, что если я тотчас же не уберусь, он из меня дух вышибет.

Бен улыбался, но ничего ностальгического в этой улыбке не было.
— Это были его точные слова. Все смотрели на нас удивленно, включая детей, которых я победил. «Вот что я скажу тебе, тренер, — обратился я к нему, — ты слишком стар, чтобы учиться чему-либо. Но если ты меня хоть пальцем тронешь, я постараюсь, чтобы ты потерял работу. Я не уверен, что у меня получится, но я очень постараюсь. Я похудел, у меня есть чувство собственного достоинства, и я имею право на капельку покоя».
Билл сказал:

— Все это звучит замечательно, Бен… но писатель во мне изумляется: может ли ребенок в самом деле разговаривать таким образом? — и он улыбнулся.

— Ребенок, которому выпало на долю перенести то, что перенесли мы, смог. Я сказал эти слова. Тренер стоял, упершись руками в бедра, он открыл рот, потом опять закрыл. Никто не промолвил ни слова. Я отошел, и больше мне не пришлось иметь дело с тренером Вудлеем. Когда мой воспитатель отдавал табель за этот год, кто-то написал слово «освобожден» против «физкультуры», и он подписал это.

— Ты победил его! — воскликнул Ричи и поднял сжатые в кулаки руки над головой. — Так и надо, Бен. Бен пожал плечами.
— Я думаю, что я победил что-то в себе самом. Тренер просто подтолкнул меня… но только память о вас, ребята, заставила меня поверить, что я могу сделать это. И я сделал. Это Конец Правдивой Исповеди. Только мне хотелось бы еще пива. От разговоров всегда жажда.

Майк подозвал официантку. Все шестеро стали заказывать что-то еще и говорить о чем-то неважном, пока не принесли напитки. Билл смотрел в стакан с пивом, наблюдая, как тают хлопья пены. Он удивился и ужаснулся, осознав, что надеется: не он, а кто-то другой начнет сейчас разговор о прошедших годах, может быть, Беверли расскажет им о замечательном человеке, за которого она вышла замуж (даже, если он скучный, как большинство замечательных людей), или Ричи Тозиер вспомнит о смешных случаях на студии телевидения, или Эдди расскажет, что из себя представляет Тэдди Кеннеди, или сколько дает на чай Роберт Рэдфорд… или проявит проницательность и расскажет, как Бену удалось похудеть, а ему приходится пользоваться аспиратором.

Дело в том, —
думал Билл, —

что Майк собирается вот-вот заговорить, а я не уверен, что хочу выслушать, что он скажет. Дело в том, что сердце и так бьется быстрее, чем мне хотелось бы, а руки уже слишком холодны. Дело в том, что уже двадцать пять лет я так не боялся. Да и все остальные. Лучше говорить о чем-то другом. Лучше говорить о карьере и что вы рады встретиться со старыми друзьями, лучше говорить о сексе, о бейсболе, о ценах на бензин, о будущем пакте о ненападении. О чем угодно, но только не о том, ради чего мы собрались. Говорите же, говорите!

Кто-то начал. Эдди Каспбрак. Но он начал говорить не о том, кто таков Тэдди Кеннеди, и не о том, сколько дает на чай Рэдфорд, он спросил Майка, когда умер Стэн У рис.
— Позавчера ночью, — сказал Майк, — когда я стал звонить.
— Это как-то связано с тем, из-за чего мы здесь?
— Мне самому хотелось бы знать, но так как он не оставил записки, никто не может быть в этом уверен, — ответил Майк. — Но так как это случилось сразу же после моего звонка, такое предположение вполне основательно.

— Он убил себя, не так ли? — спросила Беверли. — О, Боже, бедный Стэн.
Остальные смотрели на Майка, который закончил пить и сказал:
— Да, он покончил жизнь самоубийством. Сразу же после того, как я позвонил, он пошел в ванную, набрал воды, залез в нее и вскрыл себе вены.
Билл посмотрел вниз, ему казалось, что вокруг него сидят одни только лица, лица без тел, бледные лица, как круги, белые круги. Как белые воздушные шарики, шары-луны, связанные старым обещанием, которое длится так долго.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь