ОНО

Но это
было
ужасно… поистине ужасно. Он часами блуждал в этой вонючей тьме и, в
конце концов, он стал кричать. В какой-то момент он упал — долгий с
головокружением припадок, за который у него было время подумать:
О,
боже, через минуту я буду мертв, через минуту меня не будет,
— и затем
он оказался в быстротекущей воде. Под Каналом, как он предполагал. Он
вышел в угасающий солнечный свет, блуждал в поисках выхода к берегу и,

наконец, выбрался из Кендускеага менее чем в пятидесяти ярдах от места,
где Адриан Меллон утонул двадцать семь лет назад. Он поскользнулся,
упал, ударился головой и запачкался грязью. Когда он пробудился, было
уже очень темно. Как-то он нашел дорогу к шоссе № 2 и доехал до дома. А
там его ждали полицейские.
Но то было тогда, а это сейчас. Белч выступил против чудовища
Франкенштейна, и оно содрало левую сторону его лица до скальпа — это

видел Генри до своего бегства. Но теперь Белч был здесь, он на что-то
показывал.
Генри увидел, что они тормозят перед деррийской гостиницей, и вдруг
он все отчетливо понял. Деррийская гостиница была единственной
оставшейся. В 1958 г, были «Восточная звезда» в конце Эксчейндж-стрит и
«Отдых путника» на Террелт-стрит. Обе исчезли при обновлении города
(Генри все знал об этом: в Джанипер-Хилл он с большим интересом читал

«Дерри Ньюз»). Остались только городская гостиница и кучка маленьких
мотелей на окраине.
Вот где они будут, —
подумал он. —
Прямо здесь. Все, кто остался.
Спят в своих кроватях и видят во сне леденцы и танцы… А может быть,
канализационные трубы… И я их заполучу. Одного за другим я заполучу их.
Он взял бутылку «драйвера» и снова отхлебнул. Он чувствовал, как
свежая кровь стекает на колени, и сиденье под ним было липким, но от

спиртного стало немного легче. Он предпочел бы хороший «бурбон», но
«драйвер» был лучше, чем ничего.
— Видишь ли, — сказал он Белчу, — мне жаль, что я убежал. Я не
знаю, почему я убежал. Пожалуйста… не будь сумасшедшим.
Белч заговорил один единственный раз, но этот голос не был его
голосом. Голос, который исходил из гниющего рта Белча, был глубокий и
сильный, пугающий. При звуке его Генри заскулил. Это был голос с луны,

голос клоуна, голос, который он слышал, когда ему снились
канализационные и сточные трубы, где постоянно текла вода.
— Ты, заткнись и возьми их, — сказал голос.
— Конечно, — захныкал Генри. — Конечно, о'кей, я
хочу,
нет
проблем… Он сунул бутылку снова в бардачок. Шея у него дрожала, как и
зубы. И тут он увидел бумажку там, где была бутылка. Он вытащил ее и
развернул, оставив кровавые отпечатки пальцев на уголках. На бумаге

четко было выведено ярко-красным цветом:
ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА ОТ ПЕННИВАЙЗА
Ниже аккуратно выведено большими буквами:
Билл Денбро 311
Бен Хэнском 409
Эдди Каспбрак 609
Беверли Марш 518
Ричи Тозиер 217
Их номера в гостинице. Это хорошо. Это экономило время.
— Спасибо, Бе…
Но Белча не было. Место водителя было пустым. Там лежала только
бейсбольная шапочка нью-йоркских «Янкиз», смятая на козырьке. И что-то
липкое на ручке коробки передач.

Генри с удивлением смотрел, сердце билось у него в горле… и затем
он, казалось, услышал, как что-то шевелится на заднем сиденье. Он быстро
выскочил, открыв дверь и почти вывалившись в спешке на мостовую. Он
ушел от машины…
Идти было трудно: каждый шаг отдавался и разрывался болью в его
животе. Но он добрался до тротуара и стоял там, глядя на восьмиэтажное
кирпичное здание, которое, наряду с библиотекой, кинотеатром «Аладдин»

и семинарией, было одним из немногих, которые он ясно помнил из тех
прежних дней. На верхних этажах света не было, но шары матового стекла,
располагавшиеся по бокам главного входа, мягко мерцали в темноте,
окруженные ореолом летающей мошкары.
Генри тяжелой поступью прошел вперед и плечом открыл одну из
дверей.
Вестибюль был пустынен и тих. На полу лежал выцветший турецкий
ковер.
Потолок
представлял
собой
панель,
разделенную
на

прямоугольники, изображающие сцены времен заселения Дерри. Было
много диванов, шезлонгов и огромный камин, погасший и тихий, возле
него на железной полке лежало березовое полено. Из низких горшков
выглядывали растения. Двойные стеклянные двери, ведущие в бар и
ресторан, были закрыты. Из какого-то номера слышался приглушенный
звук телевизора.
Он крадучись прошел по вестибюлю, его штаны и рубашка были

испещрены кровавыми полосами. Кровь въелась в складки рук; она сбегала
по щекам и запачкала его лоб, как косметика. Глаза его вылезли из глазниц.
Любой, кто увидел бы его в вестибюле, с криком в ужасе убежал бы. Но
там никого не было.
Двери лифта открылись, как только он нажал кнопку ВВЕРХ. Он
посмотрел на бумажку в своей руке, затем на кнопки этажей. После минуты
раздумий он нажал «б», и двери закрылись. Слышался легкий шум мотора,
когда лифт начал подниматься.

Можно начать сверху и идти вниз.
Он тяжело прислонился к задней стенке кабины, глаза полузакрыты.
Шум механизмов лифта успокаивал. Так же как шум механизмов насосов
дренажной системы. Тот день — он продолжал возвращаться к нему. Как
все казалось заранее подготовленным, как будто все они просто
разыгрывали роли. Как Вик и старина Белч казались… ну почти
накачанными наркотиками. Он вспомнил…

Кабина остановилась, тряхнув его и послав еще одну волну острой
боли в живот. Двери раскрылись. Генри шагнул в тихий холл (здесь еще
больше растений, висячих, паукообразных; он не хотел прикасаться ни к
одному из них, ни к одному из этих влажных побегов, они слишком сильно
напоминали ему о тех штуках, которые висели там в темноте). Он еще раз
посмотрел на бумажку. Каспбрак был в номере 609. Генри направился туда,

держась одной рукой для устойчивости за стену, оставляя слабый кровавый
след на обоях, когда шел (но он отступал всякий раз, когда подходил близко
к одному из висячих паукообразных, он не хотел дотрагиваться до них).
Дыхание его было резким и сухим.
Вот он. Генри вытащил лезвие из кармана, облизал языком свои сухие
губы и постучал в дверь. Ничего. Он постучал еще раз, теперь сильнее.
— Кто там?
Хорошо. Он, наверное, в пижаме, полусонный. И когда он откроет

дверь, Генри всадит лезвие прямо в полость основания горла, уязвимую
полость прямо под адамовым яблоком.
— Посыльный, сэр, — ответил Генри. — Сообщение от вашей жены.
Была ли жена у Каспбрака? Может, это было глупо говорить? Он ждал,
хладнокровно стоя на страже. Он услышал шаги — шлепанье тапочек.
— От Миры? — Голос казался взволнованным. Хорошо. Через
несколько секунд он будет еще больше обеспокоен. Пульс лихорадочно
стучал в правом виске Генри.

— Думаю, да, сэр. Имени нет. Тут говорится только, что ваша жена.
Была пауза, затем металлический лязг, когда Каспбрак возился с
цепочкой. Ухмыляясь, Генри нажал кнопку на рукоятке лезвия.
Щелк.
Он
держал лезвие на уровне щеки, наготове. Он слышал, как палец
поворачивает замок. Всего через мгновение он погрузит лезвие в покрытое
тонкой кожей маленькое горло гадины. Он ждал. Дверь открылась, и Эдди
10
Неудачники все вместе, 1.20

увидел, как Стэн и Ричи как раз выходят из магазина на Костелло-
Авеню, каждый ест мороженое на палочке.
— Привет! — крикнул он. — Эй, подождите!
Они обернулись, и Стэн помахал рукой. Эдди как можно быстрее
побежал к ним, хотя, по правде говоря, на самом деле это было не очень
быстро. Одна рука его была в гипсе, а в другой было его доска «Парчези».
— Что ты говоришь, Эдди? Что ты говоришь, парень? — спросил Ричи

величественным раскатистым голосом джентльмена с Юга. — Послушай…
Послушай… у мальчика сломана ручка! Посмотри, Стэн, мальчик сломал
ручку! Послушай… будь добреньким и понеси досточку мальчика.
— Я сам понесу, — сказал, немного задыхаясь, Эдди. — Дай лизнуть
мороженое!
— Твоя мамочка не одобрит, Эдди, — печально сказал Ричи. Он стал
есть быстрее. Он только что добрался до шоколадной части в середине, его
любимой части. —
Микробы,
мальчик! Послушай… Послушай, к тебе

попадут
микробы,
если ты будешь есть после кого-то!
— Я рискну, — сказал Эдди.
Неохотно Ричи поднес свое мороженое ко рту Эдди… и вырвал его
быстро-быстро, как только Эдди пару раз лизнул.
— Если хочешь, можешь взять мое, — сказал Стэн. — Я еще не
проголодался после завтрака.
— Евреи мало едят, — пояснил Ричи. — Это часть их религии. Они
втроем шли в приятном обществе к Канзас-стрит и к Барренсу. Дерри

казался покинутым в глубоком туманном полуденном сне. Шторы многих
домов, мимо которых они проходили, были опущены. Игрушки оставались
на площадках, как будто их владельцев спешно оторвали от игры и послали
спать. На западе собиралась гроза.
— Правда?
— Нет, Ричи просто морочит тебе голову, — сказал Стэн. — Евреи
едят столько же, сколько обычные люди. Он указал на Ричи.
— Как он.
— Знаешь, ты как-то дерьмово ведешь себя по отношению к Стэну, —

сказал Эдди Ричи. — Как бы тебе понравилось, если бы кто-нибудь говорил
всякую дрянь о тебе только потому что ты католик?
— О, католики еще и не то делают, — сказал Ричи. — Отец говорил
мне, что Гитлер был католиком, и Гитлер убил миллионы евреев.
Правильно, Стэн?
— Да, кажется, — сказал Стэн. Он выглядел смущенным.
— Моя матушка
разъярилась,
когда отец сказал мне это, — продолжал
Ричи. Легкая, связанная с воспоминаниями усмешка легла не его лицо. —

Совершенно
разъярилась.
У нас, католиков, была еще Инквизиция, у
которой были крюки, приспособления для выкручивания пальцев и все
такое. Я думаю, что все религии странные.
— Я тоже, — сказал Стэн спокойно. — Мы не
ортодоксы
или что-
нибудь в этом роде. Я имею в виду, мы едим ветчину и бекон. Я едва даже
знаю, что такое быть евреем. Я родился в Дерри, и иногда мы ездим в
синагогу в Бангор на праздники, вроде Йемкиппура, но… — он пожал

плечами.
— Ветчина? Бекон? — Эдди был озадачен. Он и его мама были
методистами.
— Ортодоксальные евреи не едят всякой такой ерунды, — сказал
Стэн. — В Торе что-то говорится о том, что нельзя есть ничего, что ползает
по земле или ходит по дну океана. Я точно не знаю, что там сказано. Но
свиней есть нельзя и крабов тоже. А мои их едят. Я тоже.
— Это странно, — сказал Эдди и залился смехом. — Я никогда не

слышал о религии, которая бы говорила вам, что можно
есть.
Эдак они
будут вам говорить, какой газ выпускать.
— Кошерный газ, — сказал Стэн и сам засмеялся. Ни Ричи, ни Эдди
не поняли, над чем он смеется.
— Ты должен признать, Стэнни, что это довольно-таки странно, —
сказал Ричи. — Я имею в виду не есть колбасы только потому, что тебе
случилось быть евреем.
— Да? — спросил Стэн. — Ты ешь мясо по пятницам?

— Боже, нет! — Сказал шокированный Ричи. — В пятницу нельзя есть
мясо, потому что… — Он немного ухмыльнулся. — О'кей, я понял, что ты
имеешь в виду.
— Католики действительно попадут в ад, если они едят мясо по
пятницам? — спросил Эдди, обескураженный, совершенно не представляя,
что за два поколения до него его предки были польскими католиками,
которые скорее прошлись бы голыми по улице, чем вкусили в пятницу
мяса.

— Ну, вот что я тебе скажу, Эдди, — сказал Ричи. — Я на самом деле
не думаю, что Бог послал бы меня в пекло только за то, что я забылся и
съел на завтрак в пятницу сэндвич, но зачем рисковать? Правильно?
— Думаю, да, — сказал Эдди. — Но это кажется таким…
Таким глупым,
собирался сказать он, и затем вспомнил историю, которую миссис Пасли рассказала в воскресной школе, когда он был
маленьким ребенком — первоклассником в «Маленьких прихожанах».

Согласно миссис Пасли, какой-то плохой мальчик однажды украл хлеб для
причастия с подноса и положил его в карман. Он принес его домой и
бросил в унитаз просто для того, чтобы посмотреть, что будет. Сразу же —
во всяком случае так сообщила миссис Пасли своим зачарованным
«маленьким прихожанам» — вода в унитазе стала ярко-красной. Это была
Кровь Христа, сказала она, и кровь эта явилась маленькому мальчику,
потому что он совершил очень плохой поступок, называемый

БОГОХУЛЬСТВО.
Она явилась предупредить его, что, бросая плоть Христа
в унитаз, он подвергал свою бессмертную душу опасности ада.
К этому времени Эдди только что вкусил наслаждение от акта
причастия, в котором ему разрешили участвовать с прошлого года.
Методисты использовали валлийский виноградный сок вместо вина, а Тело
Христа было представлено нарезанными кубиками свежего упругого Чудо-
Хлеба. Ему нравилась идея принимать пищу и питье в качестве

религиозного обряда. Но под влиянием рассказа миссис Пасли его
благоговение перед ритуалом превратилось во что-то более мощное, что-то
достаточно страшное. Просто протянуть руку к кубику хлеба стало актом,
который требовал мужества, и он всегда боялся электрического разряда…
или хуже: а вдруг хлеб в его руке поменяет цвет, станет кровавым, и
безликий Голос начнет громыхать в церкви:
Не достоин! Не достоин!
Осужден на муки ада!

Часто после того как он принимал причастие, его
горло сжималось, дыхание стесняло, и он с паническим нетерпением ждал,
когда закончится благословение, чтобы пойти быстрее в вестибюль и
воспользоваться ингалятором.
Ты же не хочешь быть настолько глупым, —
говорил он себе, когда
стал старше. —
Это был просто рассказ, и миссис Пасли наверняка не
была никакой святой — мама сказала, что она развелась в Киттери и

играет в динго в «Санта Мария» в Бангоре и что настоящие христиане не
играют в азартные игры, настоящие христиане оставляют игры
язычникам и католикам.
Все это освободило его чувства, но не разум. Рассказ о хлебе, который
превратил воду в унитазе в кровь, беспокоил его, глодал его, даже заставил
его потерять сон. Однажды ночью ему пришло в голову, что, чтобы
навсегда разделаться с этим, ему самому нужно взять кусочек хлеба,

бросить его в унитаз и посмотреть, что произойдет.
Но такой эксперимент был за пределами его мужества, его
рациональный ум не мог устоять против зловещего образа крови,
растворяющего в воде облако обвинения и потенциального проклятия. Он
не мог устоять против магического заклинания-талисмана:
Придите и
ешьте плоть Мою и кровь Мою, что Я пролил за вас
. Нет, он никогда бы не
сделал этого эксперимента.

— Я думаю, все религии странные — сказал теперь Эдди.
Но
сильные, —
добавлял его разум, —
почти волшебные… или это
БОГОХУЛЬСТВО?
Он начал думать о том, что видел на Нейболт-стрит, и в
первый раз он увидел безумную параллель — Оборотень в конце концов
вышел из унитаза.
— Слушайте, мне кажется, все спят, — сказал Ричи, небрежно бросая
стаканчик от мороженого в водосток. — Вы когда-нибудь видели такую
тишину? Что, все ушли в Бар-Харбор на целый день?

— Ппппривет, пппарни! — крикнул сзади Билл Денбро. —
Пппподождите!
Эдди обернулся, удивленный, что услышал голос Большого Билла. Он
катил на Сильвере из-за угла Костелло-Авеню, обгоняя Майка, хотя
«Швинн» Майка был почти новой марки.
— Эй, Сильвер, ДАВАЙЙЙЙЙ! —
кричал Билл. Он катил к ним, делая
наверное, двадцать миль в час; трещали спицы и скрипели шины. Затем он
нажал на педали и с расстановкой затормозил.
— Заика Билл! — сказал Ричи. — Как дела, парень? Послушай, как ты,

как ты, парень?
— Порядок! — сказал Билл. — Видели Бена или Беверли? Подъехал
Майк и присоединился к ним. Пот капельками застыл на его лице.
— Как быстро твой велик идет, а? Билл засмеялся.
— Я не знаю точно. Довольно бббыстро.
— Я их не видел, — сказал Ричи. — Они, может, где-нибудь
болтаются. Поют дуэтом. «Ш-бум, ш-бум… ай-да-да-да-да… ты какой-то
мечтательный, дорогой».
Стэн Урис засвистел.
— Он просто ревнует, — сказал Ричи Майку. — Евреи не умеют петь.

«Бу-бу-бу…»
— Би-би, Ричи, — сказал ему Майк, и они все засмеялись. Они снова
направлялись в Барренс, Майк с Биллом толкали свои велосипеды.
Разговор сначала был живой, затем замедлился. Взглянув на Билла, Эдди
увидел беспокойство на его лице и подумал, что это беспокойство
переходит к нему. Он знал, что Ричи пошутил, но на самом деле
казалось,
что все в Дерри уехали в Бар-Харбор на целый день… или еще
куда-то.
На

улице не двигалось ни одной машины, не было ни одной пожилой
женщины, толкающей тележку, наполненную бакалеей, к себе домой.
— Определенно тихо, а? — решился Эдди, но Билл только кивнул.
Они перешли на другую сторону Канзас-стрит, к Барренсу, и там они
увидели Бена и Беверли, бегущих к ним с криками. Эдди был шокирован
видом Беверли, обычно такая чистая и аккуратная, волосы всегда вымыты и

завязаны сзади в конский хвост. Теперь она в каких-то полосах грязи, глаза
дикие. На щеке была царапина. Джинсы покрыты коркой какой-то
мерзости, блузка порвана.
Бен бежал позади нее, задыхаясь, живот его колыхался.
— Нельзя идти в Барренс, — задыхалась Беверли. — Парни… Генри…
Виктор… Они где-то там… нож… у него нож…
— Ппппомедленнее, — сказал Билл, как-то без усилий, бессознательно
принимая на себя право принимать решения. Он внимательно посмотрел на

Бена, когда он подбежал, его щеки ярко пылали, огромная грудь
вздымалась.
— Она говорит, что Генри сошел с ума. Большой Билл, — сказал Бен.
— Черт, ты думаешь, что он был
ненормальным? —
спросил Ричи и
сплюнул между зубами.
— Заткнись, Ррричи, — велел он. Рука Эдди полезла в карман и
дотронулась до ингалятора. Он не знал, что все это значит, но уже знал, что
это чертовски плохо.
Заставляя себя говорить как можно спокойнее, Беверли удалось подать

отредактированный вариант рассказа — вариант, который она начала с
того, как Генри, Виктор и Белч схватили ее на улице. Она не рассказала им
об отце — этого она отчаянно стыдилась.
Когда она закончила, Билл минуту стоял в молчании, с руками в
карманах, подбородок опущен, руль Сильвера упирался в грудь. Другие
ждали, бросая быстрые взгляды на перила, которые шли вдоль края Канзас-

стрит. Билл долго думал, и никто не прерывал его. Эдди осознал, что это, может быть, конец, осознал вдруг и без усилий. Ведь это чувствовалось в
дневной тишине, правда? Чувство, что весь город взял и съехал, оставив
после себя только пустые оболочки зданий.
Ричи думал о портрете в альбоме Джорджа, который вдруг ожил.
Беверли думала о своем отце. Какие безжизненные глаза у него были!
Майк думал о той птице.
Бен думал о мумии и запахе, похожем на гниль.

Стэн Урис думал о мокрых синих джинсах и о руках — таких белых,
как смятая бумага, тоже мокрых.
— Ппппошли, — сказал наконец Билл. — Мммы спускаемся.
— Билл, — сказал Бен. Его лицо было взволнованное. — Беверли
сказала, что Генри на самом деле
сумасшедший.
То, что он хотел убить…
— Эээто не их, — сказал Билл, жестом показывая на зеленые,
торчащие как зубы, скалы справа от них и ниже их — подлесок, густые
рощицы деревьев, бамбук, блеск воды. —

Это ннне их сссобственность.
Он посмотрел на них, лицо у него было суровое.
— Я ууустал бббояться их. Мы бббудем дддраться с ними камнями, и
если нам нннадо ббббудет побить их еще рраз, мы это ссделаем.
— Но Билл, — сказал Эдди, — что, если не только с
ними!
Билл
повернулся к Эдди, и совершенно шокированный Эдди увидел, какое
усталое и измученное лицо у Билла — было что-то пугающее в этом лице,

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь