О ситуации, когда карачаевцы отказались сдавать оружие, считая это позором, и предпочли умереть в бою

"Около того же времени, т. е. в последних числах июня, как только кончились мои занятия по главной комиссии для переоценки недвижимых имуществ в г. Тифлисе, отправился и я с женой в Пятигорск, в первый раз после свадьбы. Причем я для этой поездки не нуждался даже в отпуске, а получил командировку, как состоявший при наместнике, который проводил часть лета в Кисловодске и там действительно давал мне разные поручения. Прихожу я однажды, именно 19 августа, с докладом к наместнику в 9 часов утра и замечаю в доме какую-то суетливую беготню. По расспросам оказалось, что кн. Воронцов озабочен историей с пятью карачаевцами, которых полковник кн. Г. Р. Эристов (занимавший тогда должность начальника центра Кавказской линии) вызвал к себе, для расследования дела об увозе одним из них чужой невесты и, по выслушании объяснений обвиняемого, объявил, что впредь до решения этого дела судом (по шариату) он их арестует. 

Но карачаевцы, не протестуя против самой меры взыскания, не соглашались ни под каким видом расстаться со своим оружием, считая это для себя позорным. Отсюда явилось затруднение, как поступить: отменить ли назначенный, в виде предварительной меры, арест или настоять на раз предъявленном требовании об аресте, с выдачею, по воинскому уставу, оружия. Главнокомандующий решил держаться последнего и, в случае сопротивления, подавить его силою. Тогда я отправился к дому, где квартировал кн. Эристов, и, подойдя, вижу на дворе пять вооруженных карачаевцев верхами, а вокруг них целый взвод казаков, которые спешились и держать лошадей в поводу. 

Стоят все спокойно, что, — как сказали мне — продолжается уже с час времени, как вдруг на спуске с горы заблестели штыки. Сидевшие верхом карачаевцы, перемигнувшись, выскочили с гиком из открытых ворот, но прежде, чем они успели отъехать на 100 шагов, казаки дали по ним залп, и один из пятерых, раненый пулею, упал. Остальные четверо бросились его поднимать, а в это время урядник, заехав вперед, отбил у них лошадей. Карачаевцы пустились бегом с раненым на гору и, взобравшись на самый верх, где стоит каменный крест, засели там с ружьями, чтобы отстреливаться против нападающих. Часть людей из прибывшей роты линейного баталиона направлена была по горе напрямик, но по крутости подъема и при отсутствии всякой тропинки, до самого верха не дошла. Между тем казаки, пущенные в обход, настигли засевших за крестом, но они не сдавались и встретили нападающих выстрелами. 

Скоро потом двое из четырех были положены на месте, а двое раненые пустились в бегство вниз по отвесной горе, куда никто из наших за ними следовать не мог. Один из бежавших забрался было на конюшню главнокомандующего, но пока конюх защищался вилами от размахов его шашки, он подоспевшими людьми был изрублен в куски. Другой же, раненый в ногу, несся с горы прямо вниз и вбежал в открытую дверь казенной гостиницы или вокзала, где за прилавком стоял буфетчик с сыном. В первого он выстрелил из пистолета в упор, а второй взбежал по витой лестнице на хоры танцовальной залы, когда же и тот последовал за ним, то ему ничего более не оставалось, как броситься из окна на двор, где, к его счастию, была насыпана большая куча песку. Раненый же карачаевец на такой скачок не решился и остался на хорах, в ожидании своей участи. Подоспела между тем команда из Кубанского пехотного полка и, войдя в залу, начала стрелять, но пули попадали в потолок, не достигая скрывшегося на хорах. Приставили со двора лестницу, по которой разъяренные солдаты взобрались на хоры и, когда нашли забившегося в угол убийцу, то, обезоружив и схватив его на руки, сбросили из окна на штыки. 

Все это происходило на моих глазах, и я помню, как этот несчастный, спустившись с горы по направлению к гостинице, пробежал мимо меня и моего тестя не более, как в 10 шагах, но нас не заметил потому, что несся прямо, как разъяренный зверь, махая по воздуху обнаженной шашкой на обе стороны. 

Из всех пяти карачаевцев остался жив один, тот самый, который был ранен при первом залпе казаков. Он-то и был князь, увезший чужую невесту; с ним был еще другой князь, его родственник, а остальные трое были их нукеры (оруженосцы, слуги). 

От бывшей перестрелки, особенно в вокзале, где весь потолок был усеян пулями, вышел в Кисловодске переполох, и дамы, в том числе и наши, вообразив себе нападение горцев, начали спасаться бегством в крепость, где стояло на валу несколько орудий. Кончилось, конечно, все одним пустым страхом, но рассказов было много на всех пунктах минеральных вод, а разъехавшиеся по домам провинциальные дамы сочиняли вероятно страшные истории про погибельный Кавказ и про те опасности, каким они там подвергались". 

Из воспоминаний А. А. Харитонова. Служба при князе Воронцове, 1850-й год. Кровавая развязка с пятью карачаевцами.