О прошлом
ФролСколько нам там отмерено?
Давай без вздохов.
Осень - Шварц
Гоночный сезон Формулы-1. 2001 год.
– Наш новичок, пилот команды Aurora Team, превзошел все ожидания. Стартовав тринадцатым, он финишировал пятым! Войти в первую десятку в дебютной гонке – результат достойный, даже сенсационный. Александр Бенкендорф – орешек не по зубам, и, думаю, он еще покажет, что такое истинный гоночный азарт.
Гран-при Малайзии. 2003 год.
– Красные огни гаснут, и пелотон взрывается ревом моторов! На поул-позиции – юный Бенкендорф. Сможет ли этот дерзкий Александр удержать лидерство? Нас ждет бескомпромиссная битва!
56 кругов. 310,408 км. Палящее солнце, испепеляющая жара, сухая погода.
– И вот он, Александр Бенкендорф! Стартовав первым, он уступил две позиции более опытным соперникам, но третье место – это триумф! Самый молодой гонщик на подиуме, дамы и господа! Мы ждем от Александра новых взлетов! Эта гонка – просто фейерверк эмоций.
Гран-при Бразилии. 2003 год.
Мрачная сырость окутала трассу зловещей пеленой. Дождь еще не перешел грань, за которой гонка становится невозможной, но каждый удар капли по шлему отзывался нервным импульсом, притупляя инстинкт самосохранения. Александр Бенкендорф не был исключением.
– Режим сейфти-кара. Сбавь скорость. У твоего напарника серьезная авария.
– С ним все в порядке?
– Да, цел.
Короткое сообщение оборвалось, и вновь воцарился оглушительный рев мотора, заглушающий даже шум дождя. Впереди замелькали мигалки машины безопасности, призывая к благоразумию, но Александр, словно одержимый, переключил режим двигателя, выжимая из болида максимум мощности. Вместо торможения – он прибавил газу, и на полном ходу врезался в отлетевшее колесо от разбитой машины товарища. Болид взмыл в воздух, словно подброшенный злой рукой, и с чудовищным грохотом обрушился на отбойник. Раскаленный металл скользил по асфальту, высекая снопы искр, пока, наконец, не нашел свой конец в противоположной стене. Трассу усыпали обломки.
– Боже мой, страшная авария! Куда он так спешил?! Режим сейфти-кара – это закон для всех! Но, похоже, правила – не для Александра Бенкендорфа. Гонка остановлена.
На момент аварии Александр занимал третью позицию.
– Да… Такого мы давно не видели. Александр Бенкендорф финишировал третьим… не пересекая финишную черту. И на подиуме мы его не увидим… Поступила информация: Бенкендорф госпитализирован с легким сотрясением мозга. Надеюсь, этот инцидент станет для юного пилота жестоким, но необходимым уроком.
Гоночный сезон Формулы-1. 2005 год.
– Три победы подряд! Александр – безоговорочный лидер чемпионата, друзья мои!
– Невероятная стабильность позволила Александру досрочно завоевать титул чемпиона мира! Из девятнадцати гонок сезона Бенкендорф не набрал очков лишь в трех, а в одной финишировал четвертым! Все остальные гонки завершились на подиуме, включая семь триумфальных побед! Подумать только, дебютировав в 2001 году, Бенкендорф уже через четыре года стал чемпионом! Это триумф! Чем еще удивит нас этот "темная лошадка"? Хотя, пожалуй, лучше сказать "темная гончая"! Ведь гоняет Александр поистине завораживающе
Гоночный сезон Формулы-1. 2007 год.
– Контракт Александра Христофоровича Бенкендорфа с молодой, дерзкой Romanov Racing F1 Team прогремел громом среди преданных болельщиков! Как?! После стабильной, проверенной "Авроры" – в команду-новичок, чьи болиды еще не нюхали пороха побед? Неужели честолюбие Александра ослепило его настолько, что он готов поставить на кон все?
Вторым пилотом, напарником Александра, стал Александр Павлович Романов – юный, не менее амбициозный и отчаянный наследник шефа команды. Романов оказался дьявольски талантлив: в каждой гонке первой половины сезона он взлетал на пьедестал, трижды сорвав куш победы, и вскоре оставил далеко позади Бенкендорфа, поначалу уверенно лидировавшего в чемпионате.
– Какого черта?! – Александр перехватил Бенкендорфа в паддоке, резко схватив за локоть, – что это было?! Почему ты заблокировал меня в боксах?!
– Я выполнял инструкции механиков. Приказа выезжать не поступало. Если ты потерял чувство болида – убирайся из Формулы-1, здесь тебе не место.
– Не забывайся, Бенкендорф.
– Иначе что? Папочка вышвырнет меня из команды?
Искры летели не только от двигателей: Павел Петрович то и дело вынужден был разнимать зарвавшихся пилотов, ворча под нос: "Ну что вы как кошка с собакой, сил нет смотреть!". Напряжение в команде достигло точки кипения. Гонки превратились в арену изощренных диверсий и подлых уловок. В угаре междоусобной войны оба пилота потеряли шанс на чемпионский титул, оставшись в том сезоне ни с чем.
Гран-при Бразилии. 2010 год.
– После адского 2007 года Романов и Бенкендорф усмирили буйство своих характеров, что принесло Romanov Racing долгожданные плоды! Пилоты пересекли финишную черту, оформив ошеломительный дубль! Это триумф! Это фантастика! Александр… Бенкендорф – досрочно становится чемпионом мира! Двукратным чемпионом мира, дамы и господа!
Гран-при Китая, 2011 год. Суббота. День квалификации.
Тонкий луч солнца, словно робкий художник, коснулся обнаженного плеча Бенкендорфа, утопавшего в объятиях сна после изнуряющего перелета. Лишенный роскоши раннего прибытия и нормальной акклиматизации, Александр цеплялся за беспамятство, словно за спасительный якорь. Но у его партнера были совершенно иные намерения.
– Саша, просыпайся, – ласковый голос сквозь сон просочился в сознание. – Тебе кофе приготовил, помнишь, как ты любишь? И тосты с маслом и вареньем… – Вслед за солнечным лучом на плечо опустились горячие губы Романова, осыпая кожу нежными поцелуями, скользя к шее и уху, чтобы шаловливо и осторожно в него подуть. Реакция не заставила себя ждать. Бенкендорф нахмурился, съежился, протестующе фыркнул и попытался скрыться под одеялом с головой.
– Садист!
В ответ раздался лишь тихий, музыкальный смех:
– Вставай, соня, проспишь квалификацию — и третьего титула тебе не видать!
Бенкендорф застонал, открыл глаза и взглянул на Романова – свежего, бодрого и сияющего, как после недели отдыха на тропическом острове. Контраст был убийственным.
– Ты зверь, – пробормотал Александр, пытаясь принять сидячее положение.
– Зверь, который любит тебя и очень хочет видеть тебя на пьедестале, – парировал Романов, лукаво улыбаясь и протягивая чашку с ароматным кофе. – Выпей, это взбодрит. И не забудь про тосты, я специально выбирал варенье из черной смородины, твое любимое.
Бенкендорф неохотно принял чашку, сделал осторожный глоток и поморщился. Кофе был обжигающе горячим и невероятно крепким. Но, признаться, он и правда почувствовал, как бодрость медленно возвращается в затуманенный мозг. Он бросил благодарный взгляд на Романова, который уже примостился на краешке кровати, наблюдая за ним с нескрываемой нежностью.
– Знаешь, иногда мне кажется, что ты наслаждаешься моими страданиями, – проворчал Александр, откусывая хрустящий тост. – Специально будишь пораньше, чтобы я мучился от акклиматизации, а ты сидел и радовался.
– Ну что ты такое говоришь? – Романов притворно обиделся. – Я просто забочусь о тебе. Хочу, чтобы ты был в лучшей форме. И потом, кто-то же должен следить за тем, чтобы ты не проспал квалификацию и не упустил свой шанс на победу. В конце концов, твой успех – это и мой успех тоже.
– Тебе напомнить, что мы вообще-то соперники? – бровь Александра саркастично приподнялась, он сделал еще один глоток кофе.
Романов лишь пожал плечами, словно говоря, что это не имеет никакого значения. Он перехватил руку Бенкендорфа, нежно сжав ее в своей. Тепло его ладони приятно контрастировало с обжигающей чашкой.
– Соперники на трассе, любимые – везде. Разве это не очевидно, Саша? – прошептал он, наклоняясь ближе. – Я хочу, чтобы ты выиграл, потому что знаю, как это для тебя важно. Но даже если победа достанется мне, я буду рад, зная, что ты отдал всего себя борьбе.
Александр отвернулся, пытаясь скрыть румянец. Эти слова всегда действовали на него безотказно. Он знал, что Романов говорит искренне, и это обезоруживало. В их мире, где царили скорость, адреналин и беспощадная конкуренция, эта уязвимая нежность казалась чем-то невероятно ценным.
– Ладно, уговорил, – пробурчал он, допивая кофе. – Пойду готовиться к мучениям. Но если я не попаду в первую пятерку, винить буду только тебя.
Романов звонко рассмеялся и поднялся с кровати.
– Иди, иди, ворчун. Я буду держать за тебя пальцы. И помни, я всегда рядом, независимо от того, что произойдет.
Как вспыхнул их роман, оставалось загадкой, но дуэт Александров был не просто эффективен – он был безупречен, как в паддоке, так и на трассе. Два идеально подогнанных кусочка пазла, наконец-то слаженный механизм, рожденный для побед. Об их союзе знали лишь посвященные, оберегая хрупкую тайну от жадных до сенсаций СМИ, готовых посеять раздор между партнерами. На предгоночной пресс-конференции их рассадили по разным сторонам, чтобы избежать лишних вопросов, но взгляды не могли скрыть то, что их связывало. В глазах Романова плескалась игривость и уверенность, а в стальном взгляде Бенкендорфа читалась решимость и умиление игривости Александра. Теплые переглядки были единственным проявлением чувств, которое они могли себе позволить.
Квалификация прошла без эксцессов.
Гран-при Китая. 2011 год. Воскресенье. День гонки.
– Сашка, – жизнерадостный голос Александра Романова достиг его слуха, а следом и ощутимый хлопок по плечу, – ну что, готов порвать Шанхай?
Романов сиял, словно начищенный болид. Он обожал эту трассу: широкая, позволяющая экспериментировать с траекторией при атаке, хорошая возможность для обгона на торможении в конце прямой, большие зоны безопасности и великолепная инфраструктура – можно полностью сосредоточиться на гонках. Бенкендорф же был более сдержан и сосредоточен. Трасса приятная, но сложная, на плечи инженеров и стратегов ложится огромная ответственность: из-за большого количества затяжных поворотов при настройке машины необходимо избежать проявлений избыточной поворачиваемости.
– Александр, – Бенкендорф, за хладнокровие и бескомпромиссность прозванный «Гончей», обернулся к возлюбленному и сухо отрезал, – прошу, будь серьезнее.
Романов лишь закатил глаза, но спорить не стал. Он прекрасно знал, насколько важен каждый нюанс, каждая мелочь в подготовке к гонке, особенно на коварном Шанхайском автодроме. Бенкендорф всегда был его якорем, голосом разума, не позволяющим увлечься и потерять концентрацию. В ответ он лишь улыбнулся и сжал руку любимого в знак поддержки.
– Бука, – Романов легко коснулся губами щеки Александра, за что тут же получил слабый тычок в плечо. Бенкендорф не выносил проявления чувств на публике, а Романов лишь беззаботно усмехнулся: – Встретимся на финише, Гончая.
– Можешь даже не мечтать, Сфинкс! Я не позволю тебе обойти себя.
Старт гонки выдался напряженным. Романов, стартовавший со второй позиции, сумел обойти поул-ситтера в первом повороте, а Бенкендорф, начавший гонку с четвертого места, умело маневрировал в пелотоне, прорываясь вперед и закрепляясь на 3 позиции. Тактика команды была проста: максимально использовать скорость болидов на прямых и минимизировать износ резины в затяжных поворотах.
Гонка шла своим чередом, за спиной была уже половина кругов, все было хорошо, пока в радио не послышался сдавленный голос инженера Орлова:
- Красный флаг. Авария в 3 секторе, на прямой перед 14 поворотом. Гончая не выходит на связь.
В глазах вдруг потемнело, словно кто-то задернул плотные шторы. Сердце Романова рухнуло в пропасть. Мир съежился до оглушительного звона в ушах и парализующего страха. Он попытался что-то ответить, но слова застряли комком в пересохшем горле, а в голове билась одна лишь мысль: «Саша…». Голос инженера вновь пробился сквозь пелену, теперь более настойчивый, но Романов словно оглох. Он видел лишь размытые пятна болидов, мелькающие в бешеном танце, и чувствовал, как машину бросает из стороны в сторону. Или это трясет его самого? Он перестал понимать.
– Снижай скорость и в боксы. Похоже, гонка окончена.
14-й поворот. Последний поворот перед финишной прямой и спасительным пит-лейном. И он увидел…
Белоснежная машина застыла, повиснув на разорванной рельсе безопасности, словно безжизненная кукла. Вокруг уже суетились маршалы трассы, яркие жилеты команды скорой помощи резали глаз на фоне белой, искореженной стали. Все ведь будет в порядке? Он отчаянно не хотел верить в обратное. Он успел увидеть, как его Сашу, его Бенкендорфа, снимали с проклятой рельсы, которая зверски вонзилась острым обломком в левое плечо и вышла насквозь. Он не помнил, как заехал на пит-лейн, как вывалился из болида. Ватные ноги понесли его вглубь бокса. Гараж встретил Романова звенящей, давящей тишиной. Механики словно превратились в каменные изваяния, застыв в мучительном ожидании. Лица их были землистыми, взгляды – потухшими. Инженеры, не отрываясь, впивались взглядом в мониторы, отчаянно пытаясь ухватить хоть клочок информации.
– Что произошло? – хрипло спросил Александр у подошедшего Орлова, голос сорвался.
– Тебе… Тебе лучше увидеть, – он протянул пилоту планшет с прямой трансляцией. Романов задрожавшими пальцами перемотал назад.
Вот белый болид уверенно, изящно проходит поворот за поворотом, все штатно, все в порядке. Кадр сменяется борьбой гонщиков в хвосте пелетона. Голос комментатора внезапно обрывается. Повтор аварии. Болид Бенкендорфа занесло на входе в поворот, его швырнуло на рельсу безопасности, и он понесся вдоль нее, словно обреченный. На стыке секций рельс от удара вырвался вперед и, словно копье, пронзил болид Александра, насадив на себя тело пилота, пригвоздив его к кокпиту. Романов вздрогнул, скривившись от боли, и отвернулся, протягивая планшет обратно. Видеть, как твой любимый человек получает такую страшную травму, – невыносимо. Еще тяжелее – осознавать, что никто ничего не знает и не может дать никаких гарантий.
Время тянулось мучительно медленно. Романов метался по боксам, как зверь в клетке, не находя себе места. Он то и дело подбегал к экранам, выискивая хоть какие-то новости, то вцеплялся в Орлова, вытряхивая из него обрывки информации, то просто застывал, глядя в одну точку, пытаясь унять дрожь в коленях.
Наконец, спустя, казалось, целую вечность, в гараже появился доктор команды. Его лицо было серьезным, но не безнадежным. Романов, затаив дыхание, ждал вердикта, готовый ко всему.
– Александр потерял много крови, но его состояние стабилизировали. Рана очень серьезная, множественные переломы левой руки, кисти и ноги... Я не хочу давать ложных надежд на скорое восстановление, есть риск того, что руку придется ампутировать. Сейчас он в пути в госпиталь. Шансы есть, но потребуется длительное восстановление.
Романов выдохнул с облегчением. Жив. Самое главное – жив. Все остальное – неважно.
Как он добрался до больницы, стерлось из памяти, остался лишь обрывок – он, словно обезумевший, врывается в кабинет главного врача, кричит, захлебываясь отчаянием, что не даст Саше умереть. В конечном итоге – укол успокоительного, и он, сломленный, сидит в звенящей тишине коридора, прямо перед операционным боксом. Семь часов мучительного ожидания. Семь долгих часов Романов провел у дверей операционной, словно пленник кошмарного сна. Когда хирург, наконец, возник в дверях, Романов был в полузабытьи.
– Операция прошла успешно, насколько это было возможно при таких исходных данных, – устало произнес врач. – Но для восстановления функциональности левой руки потребуется, в лучшем случае, год. Сейчас Александр Христофорович введен в искусственную кому. Мы сообщим вам, когда его можно будет навестить.
Дни тянулись вязкой серой лентой, каждый неотличим от предыдущего, лишенные даже проблеска радости. Четыре изнурительные операции, бесчисленные процедуры, выматывающая физиотерапия – словно колесо Сансары, зацикленное на боли и мучительном ожидании неминуемого пробуждения в жестокой реальности.
Сначала Романов навещал исправно, принося с собой ветер паддока – острые истории о гонках, байки о брате Константине, что долго противился формульному безумию, но все же согласился временно заменить Бенкендорфа.
– Все хорошо будет, Сашка, попьешь еще крови у пелетона! - шептал Романов, поглаживая щеку Бенкендорфа большим пальцем. И Сашка верил.
Однако сезон развернулся во всю мощь, гонки поглотили все время партнера. Визиты Романова становились все реже, звонки короче, а сообщения – сухими и формальными, словно отписки. Александр не держал зла , он все понимал. Одиночество в больничной палате давило с каждым днем все сильнее. Бенкендорф остро чувствовал себя оторванным от жизни, словно выброшенным на берег обломком кораблекрушения. Новости из мира гонок доходили обрывками, и каждый успех Романова отзывался в душе горькой смесью радости и зависти. Он понимал, что карьера под угрозой, возможно, навсегда. Ночами мучили кошмары, в которых авария повторялась вновь и вновь, а обломок рельсы преследовал его в каждом повороте.
Боль сковывала тело, а осознание произошедшего обрушилось всей своей тяжестью. Левая рука была словно чужая, опутанная бинтами и проводами. Надежда на полное восстановление таяла с каждым днем, уступая место отчаянию. Он видел, как менялись лица врачей, как угасает их оптимизм. И все реже слышал голос Саши.
Однажды, когда за окном уже стемнело, Романов все же пришел. В глазах – усталость и рассеянность. Он говорил о гонках, о новых технологиях, о борьбе за чемпионство. Бенкендорф слушал молча, чувствуя, как растет пропасть между ними. В конце визита Романов нежно поцеловал его в лоб и, не сказав ни слова о любви и поддержке, вышел из палаты. В тот вечер Александр понял, что его звездный час прошел. Мир скорости и адреналина оказался жесток и неумолим, не терпя слабости и увечий. Он больше не был Гончей, лишь тенью былого чемпиона. И ему предстояло найти в себе силы жить дальше, за пределами гоночного трека, за пределами любви Саши.
Визит Романова повторился лишь месяц спустя, месяц, сотканный из обрывочных сообщений, лишенных прежней нежности и трепетного пламени, что они так бережно хранили.
– Саш, нам нужно поговорить, – Александр рывком придвинул стул к самой больничной койке Бенкендорфа. Уселся, стараясь казаться уверенным, но предательская дрожь выдавала его волнение: нога нетерпеливо подрагивала.
– Думаю, я догадываюсь, о чем пойдет речь… – он неловко теребил край тонкого одеяла, пытаясь отогнать тревогу. Мысли о разрыве преследовали его с самого пробуждения от искусственной комы. Александру не нужен инвалид. – Я тоже об этом думал. Нам стоит прекратить все это. Ты не мыслишь жизни без гонок, а я больше никогда не вернусь на трассу.
Романов сжал губы. Он представлял этот разговор иначе. И все же не смог сдержать облегченного вздоха.
– Рад, что ты все понимаешь. Спасибо. О лечении не беспокойся, все покроет страховка.
– Значит, это все? «Спасибо» и страховка? – теперь уже Бенкендорф обиженно поджал губы, сдерживаясь, чтобы не сорваться на эмоции.
– Ты хочешь клятв, слов о любви до гроба? Это фарс. Ты прав, я не вижу себя без гонок, вне этого мира. Я не могу быть с тем, кто не сможет разделить его со мной.
– Но ты ведь говорил, что будешь рядом всегда, что бы ни случилось…
Романов отвел взгляд. Палата наполнилась тягучим молчанием, нарушаемым лишь тихим писком медицинских приборов. Слова застряли комом в горле. Он помнил эти обещания, отдававшие юношеским максимализмом, наивной верой в нерушимость чувств. Тогда мир казался простым и понятным, где любовь – это щит от любых невзгод. Но жизнь оказалась сложнее, и гоночный трек требовал полной самоотдачи, не оставляя места для жалости и сострадания.
– Я был глуп и наивен, – наконец проговорил он, не глядя в глаза бывшему возлюбленному. – Люди меняются, Саша. И обстоятельства меняют нас.
Бенкендорф усмехнулся, в его глазах плескалась горечь.
– Значит, любовь – это всего лишь красивая сказка, рассказанная на ночь?
– Не сказка, а скорее, этап. Я благодарен тебе за все, что было между нами. Но сейчас наши пути расходятся.
Он поднялся, избегая зрительного контакта. Бросил последний взгляд на некогда любимое лицо, искаженное болью и разочарованием. Развернулся и вышел из палаты, оставив Бенкендорфа в одиночестве наедине со своей сломленной мечтой и разбитым сердцем.
Санкт-Петербург. 2014 год.
– Александр Христофорович! – Василий сиял, словно начищенный самовар, при виде вошедшего Александра. – Я уж было отчаялся.
После трагедии 2011 года он совершил невозможное: сумел полностью восстановиться, вновь подчинить себе непокорную левую руку, остаться в строю. О пережитом кошмаре напоминали лишь зловещие каньоны шрамов, тщательно спрятанные под неизменными водолазками, да исписанный дневник походов к психологу – ведь ночные кошмары Александра так и не отпустили его из своих цепких объятий. Бенкендорф и правда поначалу проигнорировал приглашение на литературный вечер. Но после целой лавины умоляющих сообщений, он капитулировал. В конце концов, разве психолог не советовала встряхнуться и внести немного разнообразия в серые будни?
– Ну что вы, Василий Андреевич, я человек слова. Раз обещал, значит, буду. – Александр натянуто улыбнулся, стараясь скрыть внутреннюю тревогу. Он оглядел зал, наполненный людьми, лица которых казались ему незнакомыми и чужими. Ему было не по себе в этой атмосфере литературного богемного мира, далекой от холода домашних стен.
Вечер пролетел в череде бесед о литературе, искусстве и новых веяниях в культуре. Александр чувствовал себя не в своей тарелке, но старательно поддерживал светские разговоры, периодически ловя на себе любопытные взгляды. В какой-то момент, улучив момент, он вышел на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха и ненадолго отвлечься от навязчивых мыслей.
Там, в полумраке, он заметил мужчину, стоявшего у перил и смотрящего на ночной город. Что-то в его силуэте показалось Александру знакомым. Он подошел ближе и замер, узнав в нем Романова. Он совсем не изменился, это был все тот же самоуверенный и надменный Александр, когда-то разбивший его сердце, однако на безымянном пальце красовалось золотое кольцо. Обручальное.
Романов обернулся, и их взгляды встретились. На мгновение воцарилось неловкое молчание, нарушаемое лишь далеким гулом машин. В глазах Романова мелькнуло удивление, а затем – что-то похожее на сожаление.
– Саша… – тихо произнес он, нарушая тишину. – Не ожидал тебя здесь встретить.
– Как и я тебя, – процедил Бенкендорф, бросив колкий взгляд на Романова. – Разве гоночный сезон не в самом разгаре?
Он отвернулся к оживленному Невскому проспекту, словно ища спасения в мелькании карет и пешеходов. Петербургский ветер, холодный и пронизывающий, трепал непокорную прядь волос на его лбу, вторя смятению в душе. Жуковский все знал, прекрасно знал, и все равно пригласил Романова.
– Ты совсем выпал из гоночной жизни. Сейчас же летний перерыв.
– Вот как… И с кем ты теперь в команде? Неужели с Константином?
– О, нет, Константина заменил Николай, как раз восемнадцать исполнилось.
– Твой младший брат? Помню, мальчишкой сидел на трибунах, в гараже с нами возился… – теплое воспоминание полоснуло по сердцу, словно лезвием, и Бенкендорф невольно скривился.
– Именно. Может, когда-нибудь и познакомитесь.
Александр не ответил, продолжая сверлить взглядом огни Невского. Внутри бушевал ураган противоречивых чувств: обида, старая боль, внезапное удивление и… легкое, почти забытое тепло. Он отчаянно пытался подавить в себе хоть какое-то проявление слабости, не желая показывать Романову, насколько тот все еще может его задеть.
– Значит, женат, – наконец, произнес Александр, больше для себя, чем для Романова.
– Да, уже два года, – ответил тот, его голос звучал чуть глуше. – Счастливы.
Счастливы… Это слово эхом отозвалось в голове Бенкендорфа. Счастливы, а он все еще бродит по литературным вечерам в поисках хоть какой-то искры, хоть какого-то смысла. Горечь подступила к горлу, но он сдержался.
– Рад за тебя. Что ж, бывай, Романов, – коротко бросил Бенкендорф и, не дожидаясь ответа, скрылся в дверях, ведущих обратно в шумный зал. Он с трудом пробирался сквозь толпу, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Ему срочно нужно было уйти, вырваться из этой атмосферы фальши и лицемерия, которая теперь казалась ему еще более невыносимой. На улице он глубоко вдохнул холодный петербургский воздух, надеясь, что он поможет унять дрожь в коленях и унять тоску в сердце. Впереди была долгая ночь, и он знал, что воспоминания не дадут ему уснуть.