О красоте

В современном обществе, преимущественно мыслящем в парадигме постмодерна, особенно актуально поразмышлять о таком понятии, как красота. Если раньше о ней, в большинстве случаев, рассуждали как о чем-то объективно существующем, то в наше время она часто понимается лишь как субъективная непостоянная оценка. Нечто похожее можно проследить в тенденциях отрицания объективности истины и этики. Каждый сам создает и определяет, что есть добро и что есть истина. В конечном итоге каждый человек безосновательно может назвать красоту другого - уродством, истину - ложью, зло - добром. В связи с этим, считаю важным рефлексировать над этой темой, чтобы, насколько возможно, преодолеть возникающий хаос, и иметь более твердое основание в утверждениях подобного рода. 

В этом небольшом тексте я попытаюсь рассмотреть понятие красоты, затрону вопросы ее онтологического статуса, эпистемологии, идентификации и отношения с другими понятиями. 

Онтология красоты

Размышляя об онтологическом статусе красоты, мы невольно сталкиваемся с проблемой дефиниции. Что есть красота? Существует ли она самостоятельно, вне восприятия субъекта? Как ее можно идентифицировать? Какими субстанциональными определяющими атрибутами она обладает? 

Забегая вперед, стоит заметить, что для ответа на эти вопросы придется изначально прибегнуть к базовым, эмпирически недоказуемым предпосылкам, включающих в себя ответы на предельные вопросы и, в зависимости от них, выстраивать последующий анализ. 

Как уже было сказано, вопрос красоты тесно связан с проблематикой объективности этики и истины (под объективностью в этом тексте, в зависимости от контекста, будет пониматься как вопрос реального присутствия в бытии, так и вопрос универсальности). Поэтому, прежде всего, кратко будут рассмотрены некоторые эпистемологические и онтологические концепции, после чего, имея определенный фоновый бэкграунд, сфокусируемся на самом понятии красоты. 

Два взгляда на мир

 В философском дискурсе, можно выделить два общих воззрения на реальность, от которых будет зависеть дальнейшее рассуждение о красоте. 

Первый способ взгляда на мир подразумевает существование некой объективной, независимой от восприятия человека реальности. Наличествует некий нематериальный мир идей и сущностей, который выступает основой бытия. Восприятие такой реальности делится на умопостигаемое и чувственно воспринимаемое. Предмет первого – идеальная (вечная, неподвижная) сущность, второго – явление. Принцип этого подхода можно выразить так: если какая-то вещь изменяется, то в этой вещи есть что-то неизменное, то, что позволяет вещи быть самой собой. 

Таким образом, человек способен познавать идеальное посредством мышления, а явления - субъективно воспринимать посредством чувств, тем самым приобщаясь к объективному. Такое воззрение созвучно с христианством, в котором Бог является абсолютным началом. 

Второй способ также признает первичность нематериального, но подразумевает отождествление мира с сознанием человека. Поэтому, для него не существует объективной реальности, независимой от восприятия субъекта. В крайних вариантах, реальность и есть то, что воспринимает субъект. Реальность существует лишь в сознании человека. Рядом с этим подходом можно поместить такие концепции , как номинализм, корреляционизм (недоступность познания реальности в разделенности бытия и мышления), конструктивизм (реальность – конструкт сознания), солипсизм (сознание – единственная реальность) и, напоследок, как вероятное этическое следствие, - нигилизм. Стоит заметить, что в таком обобщении возможна неточность. 

Обозначив два этих подхода, можно подойти более близко к проблеме истины и этики, а после и к самой красоте. 

Истина

Как определить то, что мы называем истиной?

Если вспомнить основные теории истины (корреспондентная, когерентная, конвенциональная, прагматическая и др.), можно заметить, что, хотя каждая из них по-своему актуальна, они не решают проблему абсолютно верного знания и не удовлетворяют вопрошающего на уровне предельных вопросов. Поэтому в зависимости от аксиоматического принятия предельных предположительных ответов будет зависеть и вся последующая конструкция. В результате можно наблюдать различные философские концепции, которые внутри себя могут быть складными, но за пределами начальной предпосылки оказаться внедоказательными. Если говорить о формальных науках — логики, физики и математики, — то вышесказанное к ним нельзя отнести полностью, так как они действительно могут открывать и фиксировать истинное знание. И все же, даже внутри этих наук наличествует множество гипотез и допущений. 

Когда же речь заходит о философии или богословии, проблема истинного знания еще более актуализируется. Многомерность мира идей и смыслов невозможно поймать в в неполноте истины. Как двухмерное человеческое восприятие не может увидеть реальность такой, какая она есть, так и разум не может уловить все стороны истины в ее завершенности и полноте. Таким образом, даже признавая объективную истину как категорию наличия 100% верной информации, чаще всего (не всегда) она субъективна в познании. 

В таком случае, рассматривая возможные человеческие отношения к реальности (обозначенные выше), вполне естественно обуславливать их предпосылками, сформированными на интуитивных основаниях, а не в строго логическом следствии. Вера является неотъемлемым элементом всякого познания реальности. Поэтому оппозиционным реалистам и номиналистам следует всегда отдавать себе отчет в этой вере и не позволять включать репрессивный режим взаимного обвинения в необоснованности. 

Кратко рассмотрев проблему истины, перейдем к этике. 

Этика

 Если познание истины чаще всего субъективно, то как может назвать объективным познание и утверждение этики? 

Ответ можно рассмотреть в перспективе следующего вопроса: являются ли критерии добра и зла лишь информацией? Если они являются только информацией, то к ним должен применяться соответствующий информации подход. То есть, должно быть истинное знание того, что хорошо, а что плохо. Но так как перед этим стоит проблема истинности знания, ответ будет аналогичным: если нет знания истины, нет и знания этики. Если есть знание истины, есть знание этики. Кроме этого, на мой взгляд этику нельзя понимать лишь как рациональную информацию. Этика не может быть фиксированной и универсальной для всех жизненных ситуаций. Моральные дилеммы, приводимые в книге Майкла Сэндела «Справедливость», наталкивают на мысль, что мораль не может определяться лишь рационально. Жизнь насыщена множеством ситуаций, когда этика не вмещается в рамки информации, закона или свода правил, диктующих, что можно, а что нельзя. На различных уровнях проблема этики проявляется по-разному и во многом обусловлена культурной средой. К примеру, для любого Христианина ложь — это плохо («всякая неправда есть грех»), но если от нее будет зависеть жизнь ближнего, то, вероятно, даже самый преданный букве христианин прибегнет к обману. Нагорная проповедь призывает любить врагов и не противиться злу, апостол Павел не мстить, но любой реально любящий ближнего Христианин не сможет не защитить слабого в момент угнетения. 

Если даже внутри Христианства встают такие моральные дилеммы, которые решаются не по букве, что говорить о парадигмах вне Христианства, где даже нет принимаемой устойчивой буквы. В свете этого встает вопрос: неужели этика субъективна, и единственный путь, моральный релятивизм? 

Наверное, странно выглядит отвлеченность написанного выше от главной темы. И все же, это было необходимой почвой для того, чтобы, косвенно экстраполируя, продемонстрировать проблему красоты и показать метафизические аспекты понимания этих понятий.  Кроме того, важно было показать, что как этика не может сведена лишь к рациональности, так и красота не может быть рационально схвачена и обоснована. Мир таков, что многое в нем остается необъяснимо таинственным, но в тоже время претендующим на реальное существование. 

Описанные выше идеалистические концепции понимания реальности сталкиваются с проблемой соотношения бытия и мышления. И вопрос реальности красоты встает рядом с вопросом о возможности познания объективной реальности в целом. Корреляционисты утверждают, что нет возможности познания независимой реальности. Реальность дана человеку в неразрывной связи бытия и субъективного сознания человека. «Примат корреляции означает, что мышление не может познать то, что с ним не связано, а потому оно вынуждено исследовать лишь то, как нескоррелированная реальность дается, но не то, чем эта реальность является сама по себе.» [1]. На мой нефилософский взгляд, такая корреляция необязательна. То естья признание абсолютности такой связи приниматься на веру. На веру, равно, принимается и другой взгляд, который утверждает, что человеку возможно соприкоснуться с той реальность, которая сама по себе. В некоторых областях человек наблюдает то, что можно назвать стабильным и подчиняющимся законам — такие вещи, которые существует независимо от того, как воспринимает их человек. И даже если субъект их воспринимает, закономерная явленность намекает на объективное независимое существование. Почему бы не допустить, в таком случае, при субъективном человеческом взгляде соответствие с объективным? В том смысле, что человеческое восприятие может оказаться истинным и совпасть с реальностью, пусть и под одним субъективным ракурсом. Человек субъективно становится причастным к объективному. Допускаю, что это может звучать странно. С понятием красоты все гораздо сложнее. Она не является логическим, математическим и физическим законом, но все же, дает о себе знать как нечто существующее и достойное веры. 

Красота

Прежде чем еще больше приблизится к понятию красоты, важно прояснить ее трактовку в контексте обозначенных выше двух взглядов на реальность. 

При объективно-идеалистическом взгляде на красоту наличествует некий абстрактный, единый, неизменный идеал красоты, существующий сам по себе (субстанция, неизменная сущность, принцип). В процессе созерцания явленной красоты человек становится причастным к идеальной красоте. Он интуитивно сравнивает свои представления о красоте с красотой идеальной, мгновенно узнавая в неидеальной вещи идеальную красоту (присущую ей). Идеал в таком случае как бы просвечивается сквозь вещь. Плотин очень ярко выражает эту мысль: «Красота есть нечто такое, что мы понимаем с первого взгляда, о чем душа говорит сразу же как об известном, что узнает и принимает как что-то себе созвучное… Мы говорим, что наши вещи красивы причастием эйдосов.» [2]. Также здесь будет уместна аллегория с солнцем, позаимствованная из трактата Дионисия Ареопагита [3]. Красота подобна солнцу, которое светит независимо от того, насколько этот свет способен воспринять человек.  Может ли излучающая свет красота не иметь источника своего излучения? Может ли быть солнечный свет без солнца? – не может. Значит, и свет красоты не может существовать без источника красоты. 

Однако, и при таком взгляде могут возникнуть некоторые возражения: Если Бог творит все новое, и новое — в том числе для Себя, как и человек по его подобию синтезируя из данного творит новое, то в этой творческой деятельности подразумевается появление новых форм и нового содержания. Следовательно, вместе с этим возникают новые проявления красоты, идеал которых не был дан изначально, ведь тогда бы исчезла новизна. Сам факт нового, устраняет в некоторым смысле идеальное, ведь идеальное статично.  Это подводит к тому, что неизменную форму красоты приходится понимать максимально отвлеченно. Новые формы и содержании не помещаются в категорию неподвижности идеала. А если это так, как можно определять объективную красоту в смысле сущности? Кроме этого, если красота лишь — абстрактная идеальная форма, имеющая разные содержательные проявления, то как их заключить в неизменные критерии красоты? Как можно объективно назвать одну вещь красивей другой? 

Следующая проблема, заключается в идентификации сущности красоты. Плотин, и многие другие мыслители, вплоть до Христианских  (Г.Бальтазар, Д. Харт, А. Филоненко) говорят о дорефлексивном узнавании красоты. Не человек выстраивает изначальный конструкт о красоте, а сама по себе реальная красота, предшествуя воле и рефлексии, обращается на бессловесном языке к человеку и дает себя узнать. Субъект лишь откликается на нее, строя последующие представления. Хотя мне импонирует такая концепция, однако встают следующие вопросы: как отличить изначальность обращения красоты от изначальности конструкта субъекта? Или, почему мы решили, что обращается именно красота? Как не перепутать этот зов с биологическим, психическим и экзистенциальным зовом, исходящим, пусть и неосознанно, от самого субъекта? Если же допустить, что зовет красота, но зовет для каждого иначе, разве этот зов дает объективные, вечные и универсальные критерии? Абстрактный дорефлексивный аффект человеческого восприятия на красоту может как-то говорить в пользу объективных критериев? 

Подобные вопросы — это попытка рационализировать внерациональное или рассмотреть красоту как содержание. Однако красота, как общая универсалия, не может быть объяснена однозначными определениями, а лишь проявляется в различных вещах интерпретируемых субъективно. В своих предпосылках она неуловима чудесна и возникает непонятным образом. Нечто подобное Бальтазар пишет, размышляя об истине, но я уверен, что эти слова в полной мере можно отнести к красоте: 

«Весь мир образов, окружающий нас, есть единственное поле значений. Каждый цветок, который мы видим, есть выражение, каждый ландшафт имеет свое значение, каждое лицо человека или животного говорит своим бессловесным языком. Тщетной была бы попытка перевести этот язык в понятия. Хотя мы можем попытаться как-то обозначить, даже описать содержание, выражаемое этими вещами, нам никогда не удастся изложить его адекватно. Этот язык выражения обращен, прежде всего, не к понятийному мышлению, а к некоему особому разумению, способному читать форму (Gestalt) вещей …Ведь имя этого лучащегося свойства истины, переливающегося через край своим сиянием, своей неделимой целостностью и своей совершенной выразительной мощью, есть на самом деле не что иное, как именно красота. Красота есть та сторона истины, которая не поддается никакой дефиниции, и уловить ее можно лишь в прямом контакте с ней; благодаря красоте, каждая встреча с истиной оказывается новым событием. Красота – это необъяснимое действенное излучение из средоточия бытия в выразительную поверхность образа, излучение, которое отражает себя в образе и сообщает оному единство, полноту и глубину, превосходящие то, что образ содержит как таковой» [4].

Как нельзя прямо доказать существование Бога, но можно ощутить его реальность, так и красоту нельзя уловить в определение, но можно откликнуться на бессл овестную форму, за которой стоит реальность. Отличие реальной красоты от красоты в глазах субъекта происходит на фундаментальном интуитивном уровне. Это схоже с верой в Бога, верой в моральные ценности, веру в истину. Стоит заметить, что речь не идет о воспитании рефлексивного понимания красоты. Речь идет именно о дорефлексивной красоте, ощущения которой возникает в отсутствии рациональных причин. То есть, реакция на красивое была обусловлена самой красотой, а не конструктом субъекта.

При крайне субъективистском взгляде понятие красоты воспринимается как изменчивая и обусловленная контекстами оценка. Нет никаких твердых, вечных, неизменных идеалов красоты. Нет того идеала, с которым человек может сравнить свое субъективное видение. Нет красоты самой по себе, вне сознания субъекта. Именно человек оценивает и определяет степень красоты по своим предпочтениям. Сама по себе вещь находится вне категорий красивого и некрасивого. 

Важно понимать, что на уровне предпосылок этот взгляд также принимается на веру. В одном случае верят в существование объективной красоты, в другом — в ее несуществование. Внутри этих предпосылок, стоит признать, субъективистская теория, на первый взгляд выглядит простой и логичной. Главным недостатком, помимо недоказанной номиналистической предпосылки (что можно зеркально отразить на реалистов) этой теории, является самоуничтожение и разрушений самого понятия красоты. Если красота — это иллюзия человеческого восприятия, то нет никакой красоты. Если истину определяет каждый человек самостоятельно, и она не существует вне его, то нет истины. Если этика лишь в «глазах» субъекта, то нет морали. Для человека, верующего в Бога, верующего в замысел, верующего в возможность порядка и гармонии, это кажется весьма странным. 

Что есть красота?

После рассмотрения основных дискурсов понимания сущности красоты стоит попробовать нащупать ее более конкретно. Для этого эффективным будет рассуждать от противного, используя предполагаемые критерии. 

Радость

Красота всегда вызывает радость, которая ее и определяет.

С одной стороны, с этим сложно не согласится. Однако, попробуем выстроить возражения с последующим опровержением. 

Утверждение радости как критерия красоты является непоследовательным. Прежде чем радоваться, человек формирует условия радости. Цивилизованный эстет, воспитавший в себе вкус к искусству, созерцает картину и чувствует радость. Человек же, далекий от понимания установленных экспертом критериев, не получает никакой радости и даже самое гениальное произведение искусства может оставить его равнодушным. Это наталкивает на мысль, что радость самоопределяется воспитанием эстетического вкуса, а не обязательно эстетический вкус определяется радостью. Следовательно, радость не может быть критерием красоты. Тоже самое можно отнести и к «желанности, восхищении, удивлении» красотой, так как они являются следствием, а не причиной. Последовательно в таком случае было бы рассуждать именно о правильном* эстетическом воспитании, после которого следует реакция в виде радости. Можно заметить, что такой взгляд демонстрирует именно рефлексивную красоту, а мы говорим о дорефлексивной. Однако, попробуем предположить, что дорефлексивная красота может определятся радостью, удивлением и желанностью. В случае отсутствия этих проявлений, можно сделать два вывода: а) вещь некрасива, б) вещь красива, но человек не способен увидеть эту красоту. 

Если согласно второму варианту для постижения красоты нужно иметь способность ее видеть (которая формируется воспитанием эстетического вкуса), то мы снова упираемся в рефлексивную красоту. Ведь как для постижения универсалии истины нужно интеллектуальное усилие, так и для постижения красоты необходимо интеллектуальное и чувственное усилие, которое и является воспитанием вкуса, способностью видеть. Значит, перед нами выбор: либо мы принимаем дорефлексивную красоту, которая неопределима - либо рефлексивнную красоту - которая определима. Отталкиваясь от этих рассуждений, я склонен сделать вывод, что красоте присуще как дорефлексивное влияние, от которого возникает реакция радости, так и рефлексивное осмысление, от которого также возникает реакция радости. При этом радость может возникать на ложную красоту и не возникнуть на истинную.

Благо

Красивым является то, что благо? 

Благо красиво, но и благо не может быть критерием красоты. В противном случае нам пришлось бы назвать красивые, но бесполезные с точки зрения блага вещи некрасивыми. Можно ощущать эстетическое чувство радости, восхищения и удивления, созерцая, как искусный мастер меча одним сверхточным и быстрым движением убивает противника в китайском историческом боевике. Подобных примеров можно приводить бесконечно. Это намекает на то, что ощущения, которые присуще благой красоте, могут также быть присущи и не благой.  Кроме того, разве красивое не может быть бесполезным, помимо психической и психосоматической полезности самой красоты? Если может, значит красота не обязательно проявляется только в благе. Красота блага, но может присутствовать и в неблагом. Следовательно, благость не является идентификатором красоты, хотя часто сопутствует ей.

Истина

Определяющим красоту выступает истина. 

Попробуем поставить данный тезис под сомнение. Каким образом истина может определять красоту? Возникает ощущение, что перед нами вещи разного порядка, которые не самоопределяют друг друга, а только имеют потенциал совместно проявляется. Если «х» истинно, то, следовательно «у» красив. Если «у» красив, то, следовательно «х» истинен. Не вижу тут причинно-следственной связи. Разве эти категории не могут проявляется раздельно? Истина, подобно красной таблетке, может доставлять боль, а синяя таблетка — блаженство неведения. Разве ложь не может быть красивой? Думается мне, что ложь порой может быть красивей истины, и привлекать собой больше адептов. Ложная иллюзорная картина мира может доставлять удовольствие, неправдивая придуманная сказка доставлять ребенку радость и т.п. Следовательно, истина не может быть критерием красоты. Можно было бы продолжать подобным образом отрицать возможные критерий, и прийти к субъективистскому выводу «в глазах смотрящего». Однако, этот вывод вовсе не обязателен. Все выше обозначенное не является свидетельством несуществования объективной, независимой от субъекта красоты. Оно лишь актуализирует проблему идентификации, но ничто не мешает верить в наличие объективной красоты. Субъективная данность, не отрицает объективное существование. И если мы верим в объективную красоту, перед нами остается вопрос постижения этой непостижимой красоты. Далее, предложу свой взгляд на эту проблему.

Красота в перспективе Христианства

 Приведенное выше в большей степени рассматривалось вне христианства. Далее, я буду анализировать этот вопрос в христианской перспективе. 

Красота от Христа

Как принимая веру в христианского Бога, человек многое принимает недоказуемым, так и в случае с красотой, необходима вера. Принимая христианского Бога, человек имеет полное право апеллировать к информации о Боге, данной в евангельской традиции. Поэтому нет ничего постыдного в том, чтобы обратиться к текстам Нового завета и посмотреть на красоту через нарратив Писания.

 Новый Завет, в частности Евангелие от Иоанна, свидетельствует о том, что все начало существовать через Бога. Следовательно, и красота имеет свое начало в Боге. Важно заметить, что даже с конструктивисткоймточки зрения, красота может стать содержательно объективной (необходимо истинной для всех), если ее рассматривать как красоту «от лица Бога». То есть, истинной красотой является то, что Бог посчитал красивым. Также это вписывается хорошо в реалистическую картину мира: реальная красота — это то, что определил таковым Бог. Однако, даже принимая Бога вместе с божественной красотой, возникает вопрос определения. Как узнать, что Бог считает красотой? 

После того, как Иоанн утверждает возникновение мира через Бога, он говорит о неком свете, который способен просвещать всякого человека, пришедшего в мир. При этом, подразумевая, что сам мир через Него и возник. Не трудно догадаться, что речь идет о Христе. Таким образом, Христос выступает посредником между Богом и человеком в познании реальности, мира, космоса и в том числе красоты. В евангелиях от Матфея и Луки эта идея очень ярко выражена  самим Христом: Лук 10:22, Мат 11:27: "Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть." Сын может открывать Отца, следовательно, сын может открывать красоту Отца. Но как познать и ощутить красоту от лица Сына и Отца? В некоторой степени, ее можно познать и ощутить через анализ слов и жизни Христа, растворяя прочитанное и увиденное верой. Созерцая жизнь Иисуса, явленную в писании, каждый человек может формировать представление о красоте. Используя Павлов язык, Если Христос в вас, то вы способны ощущать те же чувствования/размышления что и во Христе Иисусе, органично проникаясь истинной онтологической красотой. Разумеется, на этапе познания этого вида красоты внутри сообществ могут возникать несогласия. Однако, эти несогласия полезны, они делают поиск реальной красоты более интересным.

Связь с истиной и благом

Написанное в начале, могло натолкнуть на мысль, что я против понимания красоты в ее связи с истиной и благом. На самом деле я признаю эту связь, но не в качестве критериев идентификации, а как сопутствующие друг другу максимально общие свойства, сливающиеся воедино в Боге, который есть истинная реальность. Именно в Боге происходит соединение этих транцеленталий. Познавая Бога, мы познаем бытие. Познавая бытие, познаем красоту, истину и благо. Бог определяет и излучает их в своем творении, к которому человек в разной степени приобщается. От качества и степени этого приобщения будет зависеть уровень восприятия. Другое дело, что благо, истина и красота не даны человеку в чистом виде, да и не могут быть таковыми при отличии сознания и чувств человека от Бога. Только в полном тождестве разума Бога и человека возможно было бы их увидеть в полноте. Если мы признаем признаем красоту Бога, определенную Им, исключаем ли мы негативные на наш взгляд проявления, которые кажутся уродством? — нет. Никто не может отрицать странность некоторых действий Бога с точки зрения человеческой этики, сформированной фрагментарным знанием (по-другому незнанием). Хотя это можно объяснить разными способами, повторю:   Божественная красота понятна в полноте только в случае понимания Бога, Его мотивов и желаемой цели (если рассуждать рационально, отталкиваясь от практического блага, а не от ощущения необъяснимой красоты). Крестная смерть Христа может казаться уродством, и в то же время, может быть меньшим злом ради большего блага, что в итоге говорит в пользу красоты через некрасивое. Бог через некрасивое показывает большую красоту. Следовательно, осознавая немеханичность функционирования этих понятий, весьма странно выглядит попытка свести их к чему-то легко определяемому, внеконтекстуальному и конкретному. Красота красива из-за своей сложной непредсказуемости, равно и из-за своей простаты после ощущения. И все же, понимая всю сложность функционирования красоты, человек может и должен претендовать на утверждение красоты. Разумеется, всегда в разной степени категоричности. Этому я посвящаю следующую часть. 

Репрессивность красоты.

Для релятивистского и субъективистского воззрения, само наличие красоты является репрессивным. Как существование объективной истины обязывает с собой считаться, тем самым атакуя ложь, или как существование моральных ценностей атакует аморальность, так и красота атакует уродство! Конечно, это не значит, что каждый человек должен в равной степени отстаивать все свои представления о красоте. Красота может проявляется очевидно и ярко, а может восприниматься более спорно и неоднозначно. В первом случае  допустима некоторая степень категоричности, во втором же, лучше проявить терпимость и лояльность. Как благородный человек, реагируя на очевидное зло, встает на защиту добра, так и при назывании уродства красотой естественно возникает чувство несогласия и желания защитить красивое. Кроме того, если человек принимает Бога, то он формирует определенное видение Божьего замысла. И если он серьезно воспринимает этот замысел и честен перед самим собой, то с его стороны совершенно естественно будет в некоторой степени, не злыми методами, репрессировать зло. В конечном итоге, система Божьего воздаяния формирует необходимый миру и обществу порядок. В случае, если человек, чуждый христианству, отвергает этические нормы, называя черное белым, (что при последовательном атеизме вполне естественно), разве не будет единственно здравым для христианина противостоять таким убеждениям? А со стороны Бога допускать справедливое воздаяние за зло? В противном случае, при полной лояльности, нужно быть лояльными и к злу, равно претендующему на реализацию. Нужно принять нигилизм и отменить моральные ценности. С мой точки зрения, такое отношение к окружающей реальности неприемлемо для Христианина, саморазрушительно для мира и ведет к хаосу. Такой подход против реализации божественной красоты. 

Поэтому, Христианству действительно свойственно репрессировать зло и уродство - и в этом нет ничего дурного. Дурным может быть только фанатичное, предвзятое, поверхностное отношение Христиан в определении зла (ересей) и физически насильственных методов его устранения. 

Красота Бога не обязательно исключает красоту человека

Помимо описанного выше, я приведу способ примерить субъективизм (от лица субъекта) и объективизм красоты (красота от лица Бога). Способ заключается в допущении того, что Бог дал человеку право в некоторых случаях определять красоту самостоятельно, при условии отсутствия противоречий. Таким образом, в реальности могут сосуществовать два подвида красоты: с одной стороны, Бог задает, что есть красота, с другой — Он позволяет человеку в некоторых аспектах создавать и определять красоту, оставляя пространство для реализации подвижного творчества человеческой индивидуальности в создании новых форм и содержаний красоты. В такой обстановке возможна ситуация, когда Бог может сказать о чем-то контингентном от себя (иное, но не по природе) творчестве человека: «красиво».

Заключение

Если максимально сузить в виде краткого вывода написанное выше и ответить на поставленные в начале вопросы, то можно выделить несколько тезисов:

Онтологический статус красоты недоказуем рационально — он выявляется интуитивно-метафизическим образом и принимается объективным неразрывно с верой с точки зрения метафизического реализма или не принимается с точки зрения антиреализма. 

Идентификация красоты как красоты у реалистов, происходит на уровне, подобном идентификации этики и истины.  Красота постижима, но постижима в незавершённости и неполноте. Утверждение красоты может иметь разный градус категоричности, в зависимости от метафизической явности и очевидности. Дорефлексивная и рефлексивная красота совместно участвуют в бесконечном поиске красоты: первое зовет и пробуждает, второе делает попытку выражения.

Христианское понимание красоты идет неразрывно с идеей Бога и божественной задумки. Бог — творец красоты и ее определитель. Христос излучает объективную красоту. Красота положительно репрессивна, подобно репрессивности истины и этики.

Надеюсь, данное рассуждение не было бесполезным для читателя и помогло глубже осмыслить понятие красоты.

Литература 

1. Девайкин И. А. (2024). Фактуальная онтология Квентина Мейясу. Philosophy Journal of the Higher School of Economics, 29 Стр. 1.
2. Плотин. Эннеады. Трактат 1.6. с. 228
3. Дионисий Ареопагит. Трактат о божественных именах. 
4. Г. Бальтазар. Теологика 1.т с.140,141