О СИМВОЛИЗМЕ

НАУКА и ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ (конспект)

Философы беспокоили себя вопросами далёких последствий и индуктивными формулировками науки. Им следует свести своё внимание к спешному переходу. В этом случае, получится увидеть всю абсурдность их объяснений. (578)

А. Н. Уайтхед

Говорят, что эксперименты следует проводить без заранее определённых идей. Это кажется невозможным, потому что в этом случае эксперимент не просто лишится всякого содержания, но станет попыткой сделать то, что сделать никак не получится. Каждый человек имеет свою концепцию мира, от которой он не может просто избавиться. Например, нам приходится пользоваться языком, а он состоит только из заранее определённых идей, и ни из чего другого состоять не может. И, эти заранее определённые идеи мы не осознаём, из-за чего они видятся в тысячи раз опаснее других. (417)

А. Пуанкаре

...архиепископ Кентерберийский, нашел это благоразумным...» – Что он нашел? — спросил Робин Гусь. – «... нашел это». — отвечала Мышь. — Ты что, не знаешь, что такое «это»? – Еще бы мне не знать, — отвечал Робин Гусь. — Когда я что-нибудь нахожу, это обычно бывает лягушка или червяк.

Льюис Кэрролл

...в психиатрии мы работаем с человеком как социальным органом — с человеческими активами и поведением, которые следует адаптировать до того, как индивидууму понадобится от нас соответствующая помощь.

Адольф Мейер

Пожалуй, как об этом часто говорят, проблема людей состоит не столько в их невежестве, сколько в обширных, но ошибочных знаниях…. Поэтому я считаю важным выяснять, основывают ли люди свои страхи на своих ошибочных знаниях, и если основывают, мы можем это исправить. (568)

Уильям А. Уайт

Мы ведём свои человеческие дела по созданным нами правилам и в соответствии с разработанными нами же теориями. Наши достижения зависят от применения символов. Поэтому нам следует считать себя символическим, семантическим классом жизни. А те, кто управляют символами, управляют нами. Термин ‘символ’ применяется ко множеству вещей, включая слова и деньги. Листок бумаги, который называют долларом или фунтом обладает очень низкой ценностью, если у вас отказываются его принять; мы видим, что деньги следует считать символом человеческого соглашения, так же как документы на собственность, акции. Реальность под денежным символом осуществляется посредством доктрин, ‘мысленных’ процессов, и это мы считаем одной из самых ценных характеристик человека. Однако пользоваться ей стоит адекватно, с должным пониманием его структуры и способов функционирования. Ненадлежащее использование грозит смертельной опасностью.

Когда мы говорим ‘наши правители’, мы подразумеваем тех, кто участвует в манипуляции символами. У нас не получится скрыться от факта, что они правят и продолжат править человечеством, потому что мы представляем символический класс жизни, и не можем просто это прекратить, если только не регрессируем на уровень животных.

В понимании того, что нами продолжат управлять те, кто управляет символами, — что приведёт к научным исследованиям в области символизма и с.р — заключается надежда на будущее. Мы потребуем, чтобы наших правителей просвещали и тщательно отбирали. Насколько парадоксальным бы это ни казалось, исследования, подобные настоящему, в конечном счёте приведут к большей стабилизации в человеческих делах, чем легионы полицейских с оружием, бомбы, тюрьмы и больницы для дезадаптированных.

Полный список наших правителей привести не получится, но мы можем привести некоторые очевидные классы. Банкиры, проповедники, юристы и политики составляют один класс и работают вместе. Они не производят ценности, а распоряжаются ценностями, которые произвели другие, и часто предлагают символы, не связывая их ни с какими ценностями. Учёные и преподаватели тоже составляют правящий класс. Они производят главные из человеческих ценностей, но на данный момент, они это не осознают. Они, в основном, поддаются управлению и хитрым методам первого класса.

Я пропустил ‘философов’ в этом анализе, потому что с ними требуется обращаться по-особому. В истории многие ‘философы’ играли важные и откровенно тёмные роли. В основе любой исторической тенденции получится найти некоторую ‘философию’ — структурную подоплёку, искусно сформулированную каким-либо ‘философом’. Читатель данной работы позднее сможет обнаружить, что большинство ‘философов’ делают ставки на многопорядковые и эл термины, которые не обладают чётким единственным (однозначным) значением, и ловко манипулируя этими терминами, значения они могут задавать по желанию. Сейчас уже никто не скрывает, что некоторые довольно влиятельные ‘философы’ страдали от ‘умственных’ заболеваний. Некоторые ‘умственно’ больные люди удивительно умело манипулируют словами, и порой могут обмануть даже компетентных специалистов. В такого рода небылицах, которые в истории считаются ‘философскими’ системами, мы можем найти доктрины, стоящие в прямом противоречии друг другу. Поэтому в любой исторический период правителям не составляло труда найти доктрину, которая бы идеально подходила их целям.

Я могу охарактеризовать таких ‘философов’ манией величия или ‘комплексом Иеговы’. Им кажется, что их дела стоят выше всякой критики или помощи со стороны других людей, а правильные процедуры познания знают только сверх-люди, каковыми они себя видят. Естественно, они, как правило, отказываются проводить какие-либо углубленные исследования или осведомляться о научных исследованиях вне их ‘философии’. В связи с таким невежеством, они, большей частью, даже не подозревают о масштабах проблем, связанных со структурой.

Стоит справедливо отметить, что не вся так называемая ‘философия’ представляет собой случай семантического недуга, и что некоторые ‘философы’ действительно занимаются важным делом. Это относится к так называемой ‘критической философии’ и к теории знаний или ‘эпистемологии’. Таких деятелей я называю эпистемологами, во избежание нежелательных подтекстов термина ‘философ’. К сожалению, в эпистемологических исследованиях приходится иметь дело с самыми большими трудностями, в основном, из-за недостатка научной психо-логики, общей семантики и исследований структуры и с.р. Лишь несколько человек занимаются такой работой. О ней мало знают и почти не применяют. Между тем, читать их труды не всегда получается легко. Их не освещают широко в СМИ, а от публики не приходится ждать поддержки или заинтересованности.

Мне стоит ещё раз сделать акцент на том, что до тех пор пока мы остаёмся людьми (символическим классом жизни), правители символов продолжат править нами, и никакая революция это не изменит. Люди имеют право потребовать, чтобы их правители не проявляли такое бессовестное невежество и, следовательно, патологические реакции. Если бы наших правителей подвергли исследованиям с точки зрения психиатрии и науки, общественность пришла бы в ужас от того, что удалось бы обнаружить.

Мы говорим о ‘символах’, но до сих пор не выработали никакой общей теории, связанной с символами или символизмом. Обычно мы не принимаем термины всерьёз и не ‘думаем’, какие последствия и с.р всего один важный термин может за собой повлечь. ‘Символ’ служит одним из примеров таких важных, обвешанных значениями терминов. Если мы, например, применяем термин ‘пища’, мы предполагаем и принимаем, как данное, существование живых существ, способных питаться. Подобным образом, под термином ‘символ’ мы предполагаем существование разумных существ. Таким образом, в решении проблем с символизмом предполагается решение проблем ‘разума’ и структуры. Теперь мы видим не просто серьёзность и сложность этих вопросов, но и то, что нам следует исследовать едва изведанные семантические области.

Грубо говоря, символ мы определяем как знак, которым мы на что-то ссылаемся. Мы не считаем всякий знак символом. Если мы им на что-то ссылаемся, он становится символом этого чего-то. Если мы не ссылаемся им на что-то, он становится не символом, а бессмысленным знаком. Это мы можем сказать как о словах, так и о банкнотах. Если у человека подошёл к нулю баланс на банковском счёте, он, воспользовавшись своей чековой книжкой, может выписать знак, но не символ, ни на что им не ссылаясь. Обычно за такое использование этих конкретных знаков наказывают тюремным заключением. Эту аналогию мы можем применить к производимым нами устным звукам, которые в одних случаях служат символами, а в других — нет; за такое мошенничество пока наказания не предусмотрели.

Прежде чем звук., может стать символом, требуются наблюдения существования чего-то, чтобы символ это что-то символизировал. Значит, первая задача символизма состоит в исследовании проблемы ‘существования’. Для определения ‘существования’ нам требуется утвердить стандарты, по которым мы судим о существовании. На данный момент мы употребляем этот термин не унифицировано и единообразно, а по большей части, по собственному удобству. За последнее время многое, касаемо этого термина, удалось обнаружить математикам. Для нашей текущей цели, мы можем принять два вида существования:

(1) физическое существование, в общем связанное с нашими ‘чувствами’ и живучестью, и

(2) ‘логическое’ существование.

Новые исследования в основах математики, начатые Брауэром и Вейлем, по-видимому, ведут к сужению значения ‘логического’ существования в весьма разумном направлении; но мы можем на время принять самое общее значение, представленное Пуанкарэ. Он определяет ‘логическое’ существование как высказывание, в котором отсутствуют противоречия самому себе. Таким образом, мы можем сказать, что ‘мысль’, которую мы считаем ‘мыслью’, не содержит само-противоречий. Высказывание, которое противоречит самому себе не имеет смысла; спорить мы можем как угодно, и допустимого результата не достигнем. Поэтому мы говорим, что у само-противоречащего высказывания отсутствует ‘логическое’ существование. В качестве примера возьмём высказывание о квадратном круге. Это называют противоречием между терминами, нонсенсом, бессмысленным утверждением, у которого отсутствует ‘логическое’ существование. Давайте обозначим ‘бессвязный поток речи’ особым звуком, например, ‘пам-пам’. Станет ли такой звук словом или символом? Очевидно, нет — мы ни на что им не ссылаемся; он остаётся просто звуком., даже если о нём напишут стеллажи трудов.

Я считаю крайне важным, с семантической точки зрения, обращать внимание на то, что не все звуки, которые люди производят, следует рассматривать как символы или допустимые слова. Такие пустые звуки, могут возникать не только в прямых ‘высказываниях’, но и в ‘вопросах’. Вполне обоснованно, мы не придаём значимость ‘вопросам’, в которых применяются звуки, вместо слов. В них ни о чём не спрашивают и ответить на них не получится. Их, пожалуй, стоит отдать на рассмотрение психиатрам в качестве маний, бреда, галлюцинаций и прочих подобных симптомов. В психиатрических лечебницах, звуки., которые издают пациенты, в основном не несут смысла относительно внешнего мира, но они становятся символами в болезни пациента.

Сложная проблема возникает в связи с теми символами, которые обладают значением в одном контексте, но не достают его в другом. Мы подходим к вопросу применения ‘корректного символизма к фактам’. Мы не станем излагать здесь мельчайшие подробности, а лишь приведём перефразированный пример, позаимствованный у Эйнштейна. Возьмём что угодно; например, карандаш. Предположим, что этот физический объект имеет температуру 60 градусов. Затем мы можем задать ‘вопрос’: ‘Какой температурой обладает один «электрон», который входит в состав этого карандаша?’ Разные люди, включая многих учёных и математиков, ответят: ‘60 градусов’; или приведут любое другое число. Кто-то также может сказать: ‘Не знаю’. Все эти ответы имеют общую характеристику — бессмысленность, потому что их дают в попытках ответить на вопрос, не имеющий значения. Даже ответ ‘Я не знаю’ не избегает этой классификации, потому что о вопросе без значения ничего не получится знать. Единственным правильным ответом послужит объяснение, что ‘вопрос’ не имеет значения. Это служит примером символа, который мы не можем применить к ‘электрону’. Температура по определению представляет собой вибрацию молекул (атомы считаются одноатомными молекулами), поэтому чтобы мы вообще могли говорить о температуре, нам требуется по меньшей мере две молекулы. Поэтому, когда мы берём одну молекулу и делим её на атомы и электроны, термин ‘температура’ становится неприменимым, по определению, к электрону. При том, что термин ‘температура’ служит вполне приемлемым символом в одном контексте, он становится звуком без значения в другом. Читателю стоит обратить внимание на возможность таких ставок на слова, потому что в них кроется вполне реальная семантическая опасность.

В изучении символизма следует учитывать наши познания в психиатрии. Так называемые ‘умственно’ больные часто имеют достаточно очевидный механизм проекции. Они проецируют собственные чувства, настроения и другие структурные подоплёки на внешний мир, и таким способом строят заблуждения, иллюзии и галлюцинации, веря в то, что происходящее внутри происходит вне их самих. Как правило, убедить пациента в этой ошибке не получается, потому что к таким проекциям его ведут семантические нарушения.

В повседневной жизни мы находим массу примеров таких семантических проекций разной аффективной степени, которые неизменно ведут к более или менее трагическим последствиям. Мы разберём структуру таких аффективных проекций подробно в дальнейших главах. Пока, мы отметим лишь то, что проблемы ‘существования’ стоит принимать серьёзно, и что любому, кто утверждает, что что-то существует вне его кожи, следует это показать. В противном случае, ‘существование’ получится обнаружить только под его кожей, что говорит нам о психо-логическом положении дел, которое становится патологическим, когда он проецирует его на внешний мир. Если кто-то говорит, что термин ‘единорог’ служит символом, ему придётся объяснить, на что он этим символом ссылается. Мы можем сказать, что словом ‘единорог’, как символом, мы ссылаемся на вымышленное животное, которое изображают на гербах, и рассматривать это утверждение как истинное. В таком смысле, термин ‘единорог’ становится символом для выдумки, и по праву относится к психо-логике, в которой имеют дело с человеческими выдумками, но не к зоологии, в которой дело имеют с действительными животными. Если же кто-то твёрдо верит в то, что словом ‘единорог’ мы ссылаемся на действительное животное, существующее во вне, то он, скорее всего, ошибается в силу неосведомлённости, в случае чего, мы можем его просветить или переубедить; если же нет, то он проявляет симптомы серьёзной болезни. Мы видим, что в этом случае, как и во многих других, всё зависит от того, к какой ‘логии’ наши семантические импульсы относят какое-либо ‘существование’. Если мы относим ‘единорога’ к психо-логике или к геральдике, мы считаем это корректной классификацией, которая не наносит семантического вреда; но если мы относим ‘единорога’ к зоологии, иными словами, если мы полагаем, что у единорога имеется объективное, а не вымышленное существование, мы можем, в силу своей неосведомлённости ошибаться в этой с.р, и в таком случае можем внести поправки; в остальных случаях, она свидетельствует о семантической болезни. Если, несмотря на все свидетельства об обратном, или в отсутствие всех положительных свидетельств, мы настойчиво придерживаемся этого убеждения, то аффективные компоненты нашей с.р стали настолько сильными, что не поддаются нормальному контролю. Обычно, человек с такими аффективными убеждениями страдает от серьёзного заболевания, и поэтому никакое количество свидетельств его не убедит.

Теперь мы прояснили, что вопрос не заключается в безразличии к тому, к какой ‘логии’ мы относим термины, и что некоторые такие отнесения могут носить патологический характер, если в них мы отождествляем психо-логические сущности со внешним миром. В жизни мы находим множество таких радикальных отождествлений, мы бы существенно продвинулись в семантической гигиене, если бы отбросили некоторые ‘логии’ как таковые — например, различные демонологии — и перевели их предмет изучения в другую ‘логию’; в частности, в психо-логику, к которой она относится.

Механизм проекции предполагает множество серьёзных проблем, и развивать его опасно. Более всего — в детстве, когда глупые учения способствуют развитию этого семантического механизма и патологически влияют на физически неразвитую нервную систему ребёнка. Здесь стоит подметить важный факт, о котором мы ещё поговорим позднее — невежество, отождествление, патологические заблуждения, иллюзии и галлюцинации различаются и обладают связями только с ‘эмоциональным’ опытом или напряжением.

Важный аспект проблемы существования мы можем прояснить следующим примером. Для начала, давайте вспомним, что звуком или письменным знаком, чтобы мы считали его символом, мы на что-то ссылаемся. Давайте представим, что вы — читатель — и я участвуем в споре. Перед нами на столе лежит что-то, что мы обычно называем коробком спичек: вы утверждаете, что в коробке находятся спички; я говорю, что спички в нём отсутствуют. Мы можем уладить наш спор, открыв коробок, посмотрев внутрь и убедившись. Стоит заметить, что в нашем споре мы пользовались словами, ссылаясь ими на что-то; наш спор удалось разрешить взаимно удовлетворительно, потому что имелся третий фактор — объект, соотносимый с используемым символом, и это позволило разрешить спор. Согласие стало возможным за счёт наличия третьего фактора. Теперь, взглянем на другой пример. Попробуем уладить такую проблему: ‘Пам-пам относится к случаю ля-ля?’ Предположим, вы говорите ‘да’, а я говорю ‘нет’. Удастся ли нам достичь согласия? Настоящая, вездесущая в повседневной жизни, трагедия заключается в том, что такой спор никак не получится решить. Мы пользуемся звуками, а не словами. Отсутствует третий фактор, которому эти звуки могли бы служить символами, и поэтому мы можем спорить без конца и без какой-либо возможности согласия. То, что эти звуки могут ссылаться на какие-то семантические нарушения, относится уже к другой проблеме, и в таком случае стоит проконсультироваться с психо-патологом, а споры — прекратить. Думаю, читателю не составит труда найти другие, трагичные по характеру, примеры из повседневной жизни.

Уже сейчас мы можем подойти к важному заключению; в частности, во-первых, нам следует уметь различать между словами — символами, которые что-то символизируют — и звуками — не-символами, которые не имеют значения (кроме значения патологического характера для врача) — и, во-вторых, если мы пользуемся словами (символами чего-либо), мы можем рано или поздно решить наши споры. В случаях, когда мы пользуемся звуками, будто они работают так же как слова, споры не получится решить никогда. Споры об ‘истинности’ или ‘ложности’ утверждений, состоящих из звуков никуда не ведут, потому что мы не можем применить к звукам термины ‘истинность’ или ‘ложность’. Звуки обладают одной обнадёживающей характеристикой. Если мы пользуемся словами, символами, не-звуками, мы можем иметь дело со сложными и запутанными проблемами, на поиск решения которых у нас уйдёт много времени, но мы знаем, что движемся к нему. В случаях, когда мы производим звуки, считая их словами, и приходим к пониманию того, что этим занимаемся, мы сразу можем распознать ‘проблемы’ как ‘не-проблемы’, и такие решения остаются обоснованными. Теперь, мы видим, что одним из основных источников человеческих разногласий служит применение звуков вместо слов, и мы можем это прекратить за одно поколение с помощью надлежащего обучения с.р. Исследования символизма и с.р обещают великие возможности. Нам не стоит удивляться тому, что мы находим бессмысленные звуки в основах многих ‘философий’, и что из них возникает большинство старых ‘философских’ споров. Обиды и несчастья следуют, потому что во множестве случаев на месте ‘проблем’ мы имеем дело с ‘не-проблемами’, и их обсуждение никуда не ведёт. Эти старые дебаты, тем не менее, могут послужить хорошим материалом для научного изучения с точки зрения психиатрии, чтобы мы лучше их понимали.

Мы можем расширить упомянутую аналогию между производимыми нами звуками, которые не символизируют ничего существующего, и ничего не стоящими ‘чеками’, которые мы выписываем при нулевом балансе на банковском счёте, и сравнить её с продажей золотых слитков или с любой другой коммерческой сделкой, в которой мы пытаемся заставить другого человека принять что-то посредством ложного по отношению к фактам представления. Мы, однако, не всегда понимаем, что когда мы производим звуки, которые не работают как слова, потому что они не работают как символы, и предлагаем их другому человеку, будто мы можем считать их словами или символами, мы совершаем подобное действие. Нам придётся полезным учесть значение слова ‘мошенничество’, приведённого в кратком Оксфордском Словаре Английского Языка. Его общее определение гласит: ‘Мошенничество, сущ. Лживость (редк.), преступный обман, применение ложных представлений’. (Право,...); нечестный приём или махинация (ложь во спасение, обман с целью помощи обманываемому, особенно с целью укрепить религиозные убеждения); человек или вещь, не выполняющая обещанное или описанное.’ В сфере коммерции хорошо позаботились о том, чтобы предотвратить только один вид символического мошенничества — в случаях с фальшивыми чеками, золотыми слитками или деньгами. Тем не менее, до сих пор до нас не дошло, что постоянно случается похожий вид мошенничества, и по сей день мы ничего по этому поводу не предприняли.

Думаю, что ни один мыслящий читатель не станет отрицать, что подсовывание ничего не подозревающему слушателю звуков вместо слов, стоит считать мошенничеством, ведь вместе с этим, мы передаём другому человеку заразные семантические болячки. Это небольшое замечание показывает, насколько серьёзные этические и социальные результаты мы получим в исследовании корректного символизма.

Как мы уже заметили, и ещё проясним по мере продвижения по этой книге, наше здравомыслие зависит от корректного символизма. А с развитием здравомыслия, смогли бы повысятся и наши ‘моральные’ и ‘этические’ стандарты. Проповедовать метафизическую ‘этику’ или ‘мораль’ видится бесполезным в отсутствие стандартов здравомыслия. Не-здравомыслящий человек не может, какие проповеди ему ни читай, практиковать ‘мораль’ или ‘этику’. Мы хорошо знаем, что даже самые добродушные люди становятся ворчливыми и раздражительными, когда заболевают; подобным образом меняются также их другие семантические характеристики. Злоупотребление символизмом схоже со злоупотреблением пищей или алкоголем: это ведёт к болезням, и работа их реакций нарушается.

Помимо моральных и этических улучшений, к которым может привести применение корректного символизма, наша экономическая система, — основанная на символизме — в которой правит невежественный коммерциализм, сводящий её к злоупотреблению символизмом (к скрытности, сговорам, блефу, рекламе, провокациям.,), тоже может существенно улучшится и достичь стабильности. Такое применение корректного символизма могло бы сэкономить огромное количество нервной энергии, которую сейчас мы тратим на переживания, неуверенность., которые мы всё время взваливаем на себя, будто пытаемся проверить свою выносливость. Я не вижу нужды задаваться вопросом о том, придём мы к своему концу индивидуально или социально. Если мы не наберёмся ума в этой области, мы неизбежно придём к своему концу всей расой.

Семантические проблемы корректного символизма лежат в основе всей человеческой жизни. Некорректный символизм, подобным образом, ведёт к значительным семантическим осложнениям, и неизбежно препятствует всякой возможности построить человечную по своей структуре цивилизацию. Не получится возвести мосты и ждать, что они выстоят, если их крепления и устои строятся по формулам площадей. Эти формулы структурно отличаются, и если путать их с формулами объёмов, произойдут катастрофы. Подобным образом, мы не можем применять обобщения, взятые у коров, собак и других животных к человеку, и ждать, что получившиеся структуры удержатся.

В последнее время, проблемы бессмысленности заинтриговали некоторых писателей; они, однако, подходят к данной теме без понимания многопорядкового, ∞-значного и не-эл характера значений. Они полагают, что ‘бессмысленность’ обладает или может обладать строго определённым общим содержимым или уникальным, одно-значным ‘значением’. Сказанное о не-эл значениях и приведённый выше пример о единороге, показывают одну из важнейших семантических проблем; в частности, то, что считается ‘бессмысленным’ в данном контексте, на одном уровне анализа, может густо обрасти дурными значениями на другом уровне, когда оно становится символом семантического нарушения. Это понимание, само по себе, служит одним из фундаментальных семантических факторов наших реакций, без которого задача решения проблем здравомыслия становится крайне тяжёлой, если вообще выполнимой.