Нвер.

Толик неспешно выкладывал нехитрую снедь из пакета на стол. Чекушка, две бутылки пива, сыр-косичка, батон нарезного и половинка курочки на гриле, спасибо Нверу из палатки за углом. Кура была что надо, крупная, Нвер придержал ее специально для Толика. Хороший он, хоть и Нвер, и дружили они хорошо. Толик ему иногда с ремонтом помогал, а Нвер его вот гуманитарной помощью не обижал. Как он там говорит, рука руку моет? Ну, моет, наверное. Толик, уже собиравшийся сесть за стол, пошел в ванну помыть руки. Рука руку моет, действительно. За шумом воды Толику почудился какой-то стук. Не спеша домыв руки, Толик закрыл краны и прислушался – стук не повторялся. Все равно стоило проверить дверь. Будучи мужиком не из пугливых, Толику все равно не хотелось сейчас впрягаться в какую-либо канитель. Потому к двери он шел на цыпочках и очень медленно наполз глазом на глазок. Пустой подъезд, лампочка мигает. Почудилось, видать. Аккуратный стук, но уже из кухни, подбросил Толика из растоптанных тапок. Стук в окно, а это был именно он, казался Толику чем-то нереальным. Четвертый этаж, какой такой стук, зачем, не нужно никакого стука. Словно в издевку над его мыслями стук повторился. Голубь. Или ворона. Точно, это ворона. Они ведь умные, вот, увидела курицу на столе и стучит теперь. Нет уж, эта курица была только для Толика и не для кого больше. Насупив брови, Толик пошел на кухню показывать наглой птице ее место. Где-то на полпути Толик сообразил, что уже десять вечера и вороны не летают. Значит, сова. Сова ведь летает ночью. Обуянный гневом, Толик ворвался в кухню и пошел прямиком к окну. 

- Пошла, давай, лети отсюда. 

Слишком темно было за окном, слишком ярко светила лампочка на кухне. Толик вернулся в коридор и выключил свет. На всякий случай, вспомнив, что сова – птица хищная, он взял в правую руку тапок. Если сова вздумает ерепениться, Толик ей покажет. Ух, как покажет. Резко распахнув окно, Толик снова закричал что-то про осязаемые такие пиздюли в пользу пернатых. Только вот бравада длилась недолго. Во-первых, за окном был вполне себе декабрь, во-вторых, там не было ни одной совы, вороны и даже ни одного голубя. Ну, а в-третьих, на Толика взглянули два огромных глаза, которые светились оранжевым недобрым светом. Толик тонким голосом спросил, где же сова и выронил тапок. Из темноты ему ответил скрипучий низкий голос. 

- Какая сова? 

- Ни-ни-никакая. 

- Вот и я думаю, какая сова, декабрь на дворе. Я это, что пришел. Ты курочку у Нвера брал? 

- Да, у Нвера. 

- О, это хорошо. Дружище, ты уже половину съел, поделишься второй? 

- Конечно, поделюсь. 

- Добрый ты. Холодно тут, на улице, понимаешь, и жрать охота. А это у тебя пивко? 

- Да, пиво. 

- Ну, куда тебе две, уступи бутылку, друг. 

- Конечно, вот. 

- Вот это разговор. Ладно, ты давай тут, не мерзни. 

Из окна появилась огромная костистая рука, которая сгребла курицу и пиво, будто бы незаметно прихватив чекушку. 

- Окошко-то закрой, замерзнешь ведь, дружище. И это, ты сов не бойся, я посторожу до утра, ни одна не прилетит. 

- Большое спасибо. 

Так Толика гопнули прямо у него на кухне. А, и к Нверу он больше не ходил никогда с тех пор.