Новый диалог о браке и неверности

Глава 1 (начало)

Слишком много времени потребуется для того, чтобы объяснить глубинный альянс противоречий человеческой природы, который временами изнашивает саму любовь до такой степени отчаянья, что она принимает форму предательства

- Joseph Conrad, Some Reminiscences (Джозеф Конрад, Некоторые воспоминания)

В этот самый момент, во всех уголках света, изменяет либо кто-то либо кому-то, либо думает о том как закрутить интрижку, либо предлагает совет кому-то, кто столкнулся с агонией этого внутреннего противостояния, либо замыкает треугольник в роли тайного любовника. Ни один из аспектов романтических отношений не вызывает такой страх, не рождает столько сплетен и не очаровывает так сильно, как измена. Адюльтер существовал с тех самых пор, что и институт брака, равно как и табу на прелюбодеяние. На протяжении всей истории этот феномен фиксировали на законодательном уровне, оспаривали, демонизировали и политизировали. Тем не менее, несмотря на всеобщее осуждение, неверность обладает стойкостью и упорством, которым брак может только завидовать, причём настолько сильно, что в Библии это единственный грех, которому посвящено две заповеди: касаемо совершения и даже мысли о совершении.

В каждом обществе, на каждом континенте и в каждую эпоху, вне зависимости от наказаний и сдерживающих факторов, мужчины и женщины всегда находили способ выскользнуть из брачных уз. Практически везде, где есть институт брака, моногамия – официальная норма, а неверность – запретный плод вкушаемый лишь украдкой. А что мы думаем об этом проверенном временем табу, повсеместно запретном и, тем не менее, повсеместно практикуемом?

Последние шесть лет я веду этот диалог не только в убежище стен моей терапии, но и в самолётах, салонах красоты, на конференциях, званых ужинах, с коллегами, на телевидении и, конечно же, в социальных сетях. От Питтсбурга до Буэнос-Айреса, от Дели до Парижа, провожу я своё исследование об изменах, в котором нельзя поставить точку.

В каждой точке земного шара, при упоминании слова «неверность», ответы варьируются от едкого осуждения до покорного смирения, от осторожного сочувствия до неприкрытого энтузиазма. В Болгарии, например, группа женщин, казалось рассматривает донжуанство как нечто прискорбное, но неизбежное. В Париже, тема будоражит и привносит трепет в беседу за ужином и, отмечу, что достаточно много людей побывали по обе стороны интриги. В Мексике, женщины гордо наблюдают всплеск участившихся измен как форма социального восстания против шовинистской культуры, которая всегда позволяла мужчине иметь «два дома», – la casa grande y la casa chica– один для жены, второй – для любовницы. Неверность как таковая может быть повсеместной, но вот то какое значение мы ей придаём, как мы её определяем, как страдаем от неё и говорим о ней – напрямую связано с тем, где и когда разворачивается драма.

Позволь мне задать тебе вопрос: когда ты думаешь о неверности, какие слова, ассоциации приходят на ум первыми? Изменятся ли они, если я скажу «интрижка», или «роман»? А что насчёт «отдушина» или «запасной аэропорт», «перепихон», «минутная слабость»? Не находишь, что твоя реакция могла пошатнуться от твёрдого и уверенного негодования к пониманию? Где застряла твоя симпатия: с брошенным ли, с неверным ли, с любовницей ли, или может с детьми? И изменялись ли твои ответы, в зависимости от опыта, прожитого в твоей собственной жизни?

Убеждения, касательно внебрачных отношений лежат в самом сердце нашей культуры. В Соединённых Штатах, например, где я живу и работаю, беседа имеет обычай принимать очень полярный характер, она становиться крайне нагруженной, обнажает внутренности.

«Неверность? Ну это уж ни в какие ворота не лезет», – говорит один – «На одной измене не останавливаются».

«Да брось», – возражает второй – «моногамия это же просто противоестественно».

«Да это же хрень собачья!», ­ – прерывает третий – «Мы же не кошки гулящие, а честь имеем! Повзрослели бы».

В Америке, адюльтер подаётся присыпанный осуждением и со сладким похотливым оттенком. Обложки журналов кормят порочным и в то же время проповедают ханжество. Как культура мы настолько готовы и открыты для секса, что наша готовность переливается за край, но стоит коснуться темы сексуальной верности, так даже наиболее либеральные из умов становятся чопорными. Любопытно, что наше неутихающее порицание сдерживает энергию неверности, не раскрывая при этом её истинного изобилия. Мы не можем прекратить это, но и не можем сойтись на том, что это имеет право на существование. Электорат вопит, требуя публичных извинений, в случае если им пролили свет на пошлые подробности. От высших эшелонов политической и военной элиты, до честной давалки Энжи из соседнего дома, неверность обусловлена нарциссизмом, двуличностью, аморальностью и вероломством. С этой точки зрения, это никак не может быть невинным проступком, незначительной интрижкой, и уж тем более искренним порывом любви.

 Современные представления по теме можно суммировать как следующие предположения: Неверность, судя по всему, является симптомом того, что отношения пошли под откос. Если бы у тебя было всё, что тебе нужно дома, то не было бы причин куда-то ещё идти. Мужчины изменяют из-за скуки и страха близости; женщины же – из-за одиночества и жажды той самой близости. Верный партнёр – зрелый, реалистичный, готов принять обязательства; тот же кто отбивается в одиночное плаванье – эгоистичен, далёк от зрелости и не умеет себя контролировать. Измены всегда зловредны и никогда не могут помочь браку, им нет и не должно быть места. Единственный способ восстановить доверие и близость – это душеизлияние, раскаяние и аболюция. Последний в списке, но не по значимости способ – развод, который позволяет сохранить чувство собственное достоинства, в отличие, скажем, от прощения.

Морализация тона данной дискуссии способствует заклиниванию «проблемы» на дефективности пар или отдельных людей, обходя стороной большие по масштабу вопросы, которые привлекает к себе этот феномен. Неверность очень много говорит о браке, но не только о чьём-то конкретном браке, а о браке, как институте общества. Это погружает нас в культуру привилегий по рождению, где многое воспринимается нами как не только само собой разумеющееся, но и в обязательном порядке нам полагающееся. А можем ли мы, в самом деле, опреснить измену до статуса подгнивающих яблок, которые следует просто выкинуть? Не могут же миллионы любовников-отщепенцев, все как один быть жертвами какой-то патологии. 

От переводчика

Книга, как Вы уже наверно поняли, разбита на части и главы. В главах есть подзаголовки, но до первого подзаголовка после названия идёт просто текст, пока я буду начало всех глав именовать как "Начало".