Новая национал-социалистическая партия
Белый шум
Тем временем Грефе продолжал строить свою новую народную партию. В конце января в Берлине состоялась «прусская конференция» деятелей «национал-социалистической партии свободы». После разрыва с Людендорфом Хитлер не мог уже ожидать от северогерманских деятелей снисходительного отношения. Грефе и Вулле обвинили его в том, что он вознамерился быть уже не барабанщиком, а папой. Со времени его визита у Гельда они видели в нём агента клерикализма, и граф Ревентлов напечатал в своей «Райхсварт» ядовитую статью о «примирении Хитлера с Римом». Одновременно Людендорф объявил, что если Хитлер снова станет лидером, то он, Людендорф, немедленно сложит с себя руководство движением в имперском масштабе и не примет впредь никакого политического поста. Действительно, 13 февраля имперское руководство Людендорф — Грефе — Штрассер объявило о своём уходе, а 17 февраля Грефе выступил со своей новой партией, которую он назвал немецкой народной партией свободы; новую партию возглавляли наряду с ним Вулле, Ревентлов и Фритч.
До сих пор различные направления «фёлькише» после выхода Хитлера из крепости хранили между собой видимость мира. Но теперь Хитлер спустил свою свору. Эссер приветствовал Грефе и Ревентлова как «политических козачков, как «фёлькише», страдающих манией величия, взбеленившихся поклонников Вотана, как компанию иллюминатов с севера», назвал их кучкой восточнопрусских снобов и идиотов.
Когда Эссер говорил о «Восточной Пруссии», он на словах имел в виду Грефа, Вулле и Ревентлова. Но на деле под этим понимался и Людендорф.
Между тем баварское правительство отменило запрещение старой национал-социалистической партии, и Хитлер немедленно сделал то, что являлось само собой разумеющимся, — он снова основал свою старую партию. Это была старая партия, но вместе с тем новая: программа и вождь были те же, но устав партии был изменён, причём так, что отныне стали невозможны подвохи против вождя со стороны какого-либо секретаря или рядового члена партийного руководства.
27 февраля Хитлер впервые после своего освобождения выступил перед тысячами людей в пивной Бюргерброй. Он хвастал, что у него всё ещё около четырёх тысяч приверженцев, и вёл скрытую полемику против Людендорфа. Нельзя-де одновременно ставить себе двадцать целей. Существуют только два врага: это жидовство персонально и марксизм по существу. Тем не менее, называя одного врага, можно одновременно иметь в виду также другого.
Он тщательно обдумал свою речь и построил её на ярких контрастах. «Когда перед вами что-либо красивое — это признак арийского характера; когда перед вами что-либо плохое — это дело рук жида. Мы можем разбить навязанный нам мирный договор; можем аннулировать репарации, но Германии грозит гибель от жидовской заразы. Взгляните, прошу вас, на берлинскую Фридрихштрассе, где каждый жид ведёт под руку немецкую девушку. Я не ищу благосклонности толпы. Вы будете судить о моих словах через год. Если я поступал правильно, дело в порядке; если нет, я сложу с себя своё звание, и вы можете распоряжаться им. Но до тех пор остаётся в силе наш уговор: я руковожу движением, и никто не ставит мне условий, пока я лично несу ответственность. А я снова полностью несу её за всё, что происходит в нашем движении. В нашей борьбе имеются только две возможности: либо враг пройдёт по нашим трупам, либо мы пройдём по его трупам. И я желаю, чтобы моим саваном стало знамя свастики, если мне прийдётся погибнуть в борьбе».
Речь произвела громадное впечатление. Хитлер, разжиревший в заключении, произнёс её с лицом, налившимся кровью от гнева. На трибуну вдруг вышли старые враги: Эссер, Штрейхер и Динтер — с одной стороны, Фрик, Буттман и Федер — с другой, и подали друг другу руки в знак примирения. Это была блестящая инсценировка, мастерская, как и речь Хитлера. Пора положить конец всем раздорам вождей, заявил Хитлер, а Буттман сказал, что у него исчезли все сомнения после слов вождя. Штрейхер восторженно бормотал: сам бог вернул нам Хитлера; жертвы, которые мы приносим Хитлеру, мы приносим народу.
Но кой-кого недоставало в этой сцене примирения, например Дрекслера. Накануне Хитлер по телефону просил его председательствовать на собрании. Но старый почётный председатель партии поставил свои условия и в первую очередь требовал удаления Эссера. Взбешённый Хитлер послал его к чёрту и повесил трубку. Штрассера тоже не было; он ещё не решил, должен ли он подчиниться Хитлеру, с которым его лично ничто не связывало и с которым по существу у него было мало общего.