Нотная тетрадь Антонины
Нет, Петр Ильич ни в коем случае не пытался читать Антонине мораль, подобно Онегину, однако пытался объяснить, вернее, намекнуть на то, что не сможет составить ей счастья и дать того, что она, по всей видимости, от этой любви ожидает.
- Поймите, сударыня, я полон недостатков. К тому же стар, а потому уж не способен на страсть. Да и ни одной женщины в жизни я не любил, и вряд ли полюбить сумею, - речь эта давалась ему с трудом. Чайковский подбирал подходящие ситуации слова и наиболее пристойные выражения, однако Антонина, словно в горячке, твердила одно.
- Недостатки ваши, Петр Ильич, ровным счетом ничего для меня не значат. Может быть, если были бы вы совершенством, то я бы осталась хладной к вам. Ничто, ни один недостаток не заставит меня разлюбить вас, - повторяла она, словно в каком-то неистовстве. – Чувство это уничтожить я положительно не в силах, да и не хочу этого делать. А жить без вас не могу, а потому готова покончить собой, коли не случится быть рядом с вами, став женой, вечной спутницей и рабыней…
- Но я не люблю вас, драгоценная Антонина Ивановна. А потому, могу быть не более, чем преданным и благодарным другом. Если вы согласны на эти условия, то я готов сделать вам предложение, а сейчас мне пора. Подумайте до завтра, голубушка. И прошу вас, давайте без экзальтации. Ну, постарайтесь взять себя в руки, что ли…
- Я не хочу смотреть ни на одного мужчину после вас, - продолжала твердить неискушенная Антонина, готовая отдать свой первый чистый поцелуй единственному избраннику, который как ни силился, но так и не сумел объяснить ей особенностей собственной природы.
Венчание состоялось в Храме Святого Георгия на Малой Никитской. Накануне жених объявил, что на свадьбе от него будут присутствовать лишь двое: брат Анатолий и молодой скрипач по фамилии Котек, а так же выразил пожелание ограничить количество гостей со стороны невесты. Так что, из близких Антонины на странной этой церемонии присутствовала лишь сводная сестра.
Да и не удивительно! Невеста даже не подумала испросить благословения маменьки, и не поставила ту в известность, а Петр Ильич и вовсе скрывал факт своей помолвки от окружения.
Свадьбу назначили на шестое июля 1877 года. На венчание сбирались в нервозной суете. Жених не пытался скрыть своего раздражения этой «нелепой», как он выразился ситуацией. В какой-то момент таинства, он чуть не упал в обморок, а Антонина Ивановна была сама не своя. На пороге Храма выяснилось, что розовый атлас, что должен лежать под ногами пары у алтаря, позабыли дома. Примета эта не сулила ничего хорошего. Ровно, как и взгляд новоиспеченного супруга, полный тоски и отвращения.
Свадебный обед в модном ресторане «Эрмитаж» по настроению присутствующих более напоминал поминки, нежели свадьбу, а после «торжества» Петр Ильич с друзьями отправился ночевать в свою холостую квартиру, а молодая жена господина Чайковского рыдала до утра.
Антонина Ивановна обвиняла себя в душевной неуклюжести, глупости и недостатке внутреннего изящества, а иначе, чем еще можно объяснить столь мрачное настроение обожаемого Петеньки! Она ломала голову, и никак не могла понять наверняка, в чем же была ее ошибка, а потому поклялась себе впредь быть еще более заботливой и внимательной к каждому движению и вздоху любимого, теперь уже мужа…
На следующий день новобрачные отправились в Петербург. Каждый из них по-своему описал присутствующие в тот момент и после настроения, мысли и чувства. Да и вообще, возможно проще изложить некий «диалог» в виде цитат, нежели описывать то, свидетелями чему мы не являлись.
«...После такого ужасного дня, как день 6-го июля, после этой бесконечной нравственной пытки нельзя скоро оправиться» - написал в дневнике композитор.
«Я смотрела на него украдкой, чтобы он не замечал, и безмерно восхищалась им, особенно во время утреннего чая. Такой красивый, с добрыми глазами, которые растопили мое сердце, он вдохнул такую свежесть в мою жизнь! Я просто сидеть и смотреть на него и думать: «Слава богу, он принадлежит мне и никому другому! Теперь он мой муж, никто не может его отнять у меня ...» - восторженно сообщала Антонина Ивановна.
«Она всячески старалась угождать. Просто пресмыкалась предо мной; Ни единого раза не оспаривала ни одного моего желания, ни одной мысли, хотя бы касавшейся нашего домашнего быта. Она искренно желала внушить мне любовь и расточала мне свои нежности до излишества, – исповедовался Чайковский в письме к баронессе фон Мекк. - Читая все это, Вы, конечно, удивляетесь, что я мог решиться соединить свою жизнь с такой странной подругой? Это и для меня теперь непостижимо. Очевидно нашло какое-то безумие».
«Я знаю, что ты меня не любишь», - писала Антонина Милюкова. - Так, по крайней мере, убедись в том, что ты для меня составляешь все в мире. Никакие силы не заставят меня разлюбить тебя, относись же ко мне хотя бы с сожалением. Я принадлежу тебе душой и телом – делай со мной, что хочешь. <…> Целую тебя бессчетное множество раз, хотя заочно. Я знаю, что ты не очень любишь, когда это делается на самом деле …»
И снова несколько строк, адресованных Надежде Филаретовне: «Я тщетно боролся с чувством антипатии к ней, которого, в сущности, она и не заслуживает; но что мне делать с своим непокорным сердцем! Эта антипатия росла не днями, не часами, но минутами, и мало-помалу превратилась в такую крупную, лютую ненависть, какой я никогда еще не испытывал и не ожидал от себя. Я, наконец, потерял способность владеть собою».
Что это было? Чрезвычайная наивность Антонины Ивановны, нежелание признать очевидное либо чувство, граничащее с безумием? Сказать сложно. Но даже в компании припудренных скрипачей и манерных юнкеров, где с восторгом принимали мужа и откровенно глумились над ней, Милюковапродолжала повторять о своей любви к супругу и судьбе, столь щедро «одарившей молодую семью счастьем».
И без того ранимый и нервный мизантроп, Петр Ильич погружается в черную меланхолию, не понимая, как мог он – уже признанный гений, связать себя законными узами с этой «пошлой и глупой мещанкой», которая, подтверждая репутацию «дуры», данную ей консерваторским преподавателем, пытается удержать его рассказами о своих мифических поклонниках. Неужто, она и в самом деле надеется вызвать этими глупыми бреднями ревность и породить чувство, которого нет и быть не может?
Рабская преданность Антонины, ее неуместные восторги и поклонение вызывают в нем желание оборвать собственную жизнь! В холодный осенний вечер Чайковский забирается на глубину Москвы-реки, надеясь на смертельную простуду, однако попытка эта оказывается тщетной, а потому, он решает просто сбежать от ненавистной жены. Так будет проще, к тому же с ним на веки останется музыка.
Брат Анатолий присылает Чайковскому телеграмму из Петербурга со срочным фиктивным вызовом из консерватории. Ненавистная супруга провожает композитора на вокзал, еще не подозревая о том, что расстается с ним навсегда. Так, не успев начаться, окончилась «позорная» семейная жизнь гения, продлившаяся несколько недель. И если у Петра Ильича, мучительно переживавшего сей нелепый брак, были родные, друзья, музыка, Антонина Ивановна осталась совершенно одна. С глазу на глаз с неугасаемым чувством, которое выжигало не только ее душу, но и разум.
Через месяц она получит письмо, в котором Чайковский объявит, что они больше никогда не увидятся, и снова по ночам ей станут мерещиться горящие города и нечто постыдное, природа которого не понятна, но преследует ее снова и снова.
И пусть сестра ее мужа, а мужем она будет считать Петра Ильича до конца жизни, попытается объяснить Антонине суть происходящего, она не поймет, или не захочет понять.
- Мы даны друг другу Богом. Он муж мой, а я – жена. Просто людское зло пытается разлучить нас, но я верю, люблю и надеюсь… - неистово рыдала Антонина. Все это могло бы показаться утрированно мелодраматичным, если бы не было правдой. Да и разум принялся стремительно отказывать Милюковой, что было заметно в каждом ее поступке и движении.
После страшного письма от Петеньки, а еще ехидных насмешек и визитов многочисленных «доброхотов», что пытались растолковать всю никчемность ее присутствия в жизни Чайковского, стало казаться, будто за каждым углом находится «шпион», смотрящий за ее поступками. И не просто смотрящий, а намеренный разлучить ее с единственным человеком, в коем кроется весь смысл жизни.
"Поступок Пети очень дурен, он не юноша и мог понять, что в нем и тени задатков быть даже сносным мужем нет... Я почти убеждена, что в причине ненависти его к жене никакую роль не играют ее личные качества - он возненавидел бы всякую женщину, вставшую с ним в обязательные отношения... я никогда не помирюсь с мыслью, что Петя, этот избранник, осененный при рождении Богом, не ушел от зависти дьявола, наложившего на него свое клеймо", писала Александра Чайковская, на глазах которой рыдала покинутаяАнтонина Ивановна.
Однако, вскоре позабыв жалость, под давлением братьев, Александра выставила Антонину из дома…
«Сочувствующие» композитору приятели в один голос называли Милюкову «тварью» и «самкой», которая вознамерилась оторвать гения от творчества, разрушив его талант во благо «бабьих амбиций примитивной собственницы». Они перехватывали письма Антонины к Петру Ильичу и его отцу. Преследовали и травили без того уже несчастную Милюкову, что скиталась по трущобам, снимая грязные углы и мечтала только об одном. Избавится от подкрашенных «обвинителей», что подкарауливали ее на каждом шагу и доказать свою неизбывную любовь музыкальному гению Петеньке.
Ведь он и знать не мог, наверняка, что эти омерзительные люди, словно выплывшие из постыдных липких кошмаров, объединенных словом «содом», могут преследовать «законную жену», которая пусть даже была в чем-то не права.
- Антонина Ивановна. Проявите благоразумие. Вы должны подписать документ, дающий основание для развода. В этом случае, необходимо подтвердить факт супружеской неверности. Петр Ильич согласен взять грех на себя. От вас же, милая, ожидается сущий пустяк. Это лишь подпись. – Отчеканил юрист. – Кстати, господин Чайковский готов выплачивать вам ежемесячное пособие. Вполне щедрое, особенно с учетом вашего бедственного положения.
- Нет. Не правда! Петр никогда мне изменял! Он мой муж, а я его жена!
- Боже, Анатоль, что нам делать с этой тварью, - восклицал Модест Ильич, заказывая глаза. – Подпишите, Антонина Ивановна. Не искушайте судьбу, тем более что вы уже произвели на свет троих детей, от неизвестных нам господ. И позвольте, кстати, поинтересоваться. По какой такой причине, вы передали малюток в сиротский дом?
- Только, дабы не порочить имя Петра Ильича, моего любимого законного мужа… И не смейте принуждать меня к разводу, слышите?! Не смейте! Я люблю его, и я его жена! А вы сгорите в пылающих городах! Сгорите, сгорите! – ревела обезумевшая Милюкова. Она была готова растерзать этих ненавистных людей, которые учинили весь тот «заговор» против ее беззаветной любви…
…"Вот какая я неудачница, - писала Антонина Ивановна в последнем своем письме мужу.- Несчастья и беды сыплются на меня с того самого времени, как Вы меня оставили; значит, вместе с собой унесли Вы все мое счастье. Если бы я захотела сделать зло Вам, я уже давно, давно бы его сделала. Но зачем я буду брать грех на душу? Какое право я имею судить Вас? Нас будет судить Бог…
Я и сама полна всевозможных недостатков. Вашеже дурное давным-давно покрылось Вашей добротой и участием к людям. И в Вашей власти остановить слухи, что Вы женились на какой-то дряни, которая оказалась впоследствии еще и дурной женщиной. Натерпелась я унижений по горло».
И еще одна фраза из ее письма брату композитора, Модесту Чайковскому: «Вы все, вы убили мою жизнь!..».
По официальной версии великий композитор умер, заразившись холерой, двадцать пятого октября 1893 года. Иную версию я расписывать не хочу. Вдова, находящаяся на тот момент, практически во власти безумия, на последние деньги заказала венок, где на траурной ленте было в последний раз сказано о вечной и беззаветной любви.
Похороны собрали огромную толпу скорбящих, а потому Антонина Ивановна с трудом смогла протиснуться к гробу. Плохо детая женщина, практически нищенка с дорогим венком вызвала немалое удивление у тех, кто пришел проводить гения в последний путь.
Однако особо приближенные знали, что последней волей покойного было обеспечить нахождение несчастной в доме скорби, до конца ее дней. Воля эта была исполнена…
- …Скончалась, значит? Ну, царствие ей небесное! Распорядитесь по части похорон усопшей…
Могила Антонины на Северном кладбище Петербурга не сохранилась. Она умерла абсолютно одинокой. Сохранились лишь ее архивные записи и воспоминания о Петре Ильиче, где она не позволила себе ни единого дурного слова о покойном муже, обретшем бессмертие и вечную память потомков.