Николь Неш ушла в загул подставив жопу

🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

Николь Неш ушла в загул подставив жопу

"Оружие возмездия" - роман о сегодняшнем дне,
нити в который протянулись из далеких военных лет.

Разведчик, командир отряда Максимов в те годы не мог и
предположить, что полвека спустя его сын найдет в архиве доку--
менты, добытые разведгруппой отца. И сын услышит великий зов крови.
Зов, который вершит судьбу.

Новый роман писателя является продолжением сюжетной
линии уже известных читателю романов "Угроза вторжения", и
"Черная Луна".

Кровь героев. Она видна богам лучше, чем бесцветные
слезы святых.


Древние верили, что существует два Солнца. Дневное
светило восходит на заре и прячется за горизонт на закате. Оно
дарует свет, тепло и жизнь. Не было и нет места на земле, где бы
люди не поклонялись Солнцу. И лишь тайный круг посвященных из
поколения в поколение передавал культ Черного Солнца. Оно светит там,
в Нижнем мире, куда заказан путь живым. Его жгучие черные лучи
пронзают вечную тьму преисподней. Свет его невидим. Черное Солнце
не способно дарить жизнь. А его заря станет последним часом нашего
мира.

В исследованиях эзотерических аспектов третьего рейха
утверждается, что центром тайной политики являлось
мистико-эзотерическое общество "Туле". Видные члены
нацистской верхушки либо являлись его членами, либо находились
под постоянным влияниям членов "Туле". По законам
структуры тайных организаций за "Туле" стоял "Германен
Орден" ("Орден Германцев" - масонская антисемитская
ложа). И лишь недавно появились отрывочные сведения, что в
недрах "Ордена Германцев" скрывалась еще более
законспирированная группа посвященных под названием "Черное
солнце".

Свастика - древнейший символ Солнца - стала официальной
эмблемой общества "Туле" и государственным символом
третьего рейха, но знак Черного Солнца никогда не выставлялся
на обозрение непосвященных. Единственное место, где можно его
увидеть, это Вевельсбург - центральный замок Черного Ордена СС. Война
обошла его стороной, и сегодня любой желающий может беспрепятственно
войти под его своды, где некогда отправляли свои тайные обряды высшие
посвященные Черного Ордена.

В верхнем зале, так называемом Зале группенфюрера,
поражает мрачная символика черно-белого мозаичного пола.
Двенадцать лучей исходят из центрального круга, загибаясь в
крючья свастики. Это и есть знак Черного Солнца.

Такой же знак я увидел на страницах дневника
обер-штурмбаннфюрера СС, погибшего под Кенигсбергом. Люди,
позволившие ознакомиться с этим чудом уцелевшим документом,
просили сохранить в тайне имя автора дневника и использовать
псевдоним. Они пояснили, что оглашать имя человека, данное ему при
рождении, бессмысленно, если неизвестно имя, данное ему при
посвящении. А то, что Рейнхард Винер (такое имя дал ему автор)
входил в круг посвященных, становится ясно, стоит только
прочесть первую страницу дневника, ставшую прологом этого
романа...

Историю творят боги и герои, нашедшие в себе
силы отринуть все человеческое и превратившие свою жизнь в миф,
в подвиг, в Великое делание. Тиглъ, в котором творится таинство
превращения смертного в героя, - Орден.

Мы создали наш Черный Орден, потому что с холодной
отчужденностью, на какую человек способен лишь в момент смерти,
осознали: либо мы принимаем вызов и вступаем в битву за свое будущее,
либо вынуждены будем обречь себя на вечное рабство в том будущем,
что нам готовит мировая Синархия. Зажатые между кремлевскими
марксидами и вашингтонскими хасидами, мы выбрали войну как
единственно возможную форму существования в мире, законов
которого мы не признаём. Нам пришлось содрать дерн лжи, растущий
стараниями продажных писак и фиглярствующих политиканов, разгрести
"культурный слой", эти наслоения нечистот мысли, что
оставила после себя цивилизация, учившая видеть человека во всех,
кроме себя самого, чтобы добраться до скальных пород первичного
знания, идущего от богов. И на этой твердыни мы построили свой
орденский Замок, в тиши и тайне которого мы посеяли семена новой
жизни.

Но кончается наш звездный год, наше солнце погружается
во тьму, и парки уже соткали нам погребальный ковер. Скоро
Рейх превратится в осажденную крепость - новый Монсегюр. Война
солдата рано или поздно кончается. Генералы сдаются в плен, а
политики пьют шампанское. Номы, чьей судьбой стал жест, знак, символ,
уводящие к иной реальности, стоим выше этой безнадежно
проигранной войны.

Нашей подлинной войной была попытка распахнуть врата
в абсолютно иное будущее. Это был Эндкампф - Последняя Битва Одина
- в максимально возможном виде. Непримиримость религиозных войн
прошлого меркнет по сравнению с адским огнем, опалившим наши
сердца. Мы выплеснули огненные потоки священной крови Великого
жертвоприношения в тщетной попытке растопить Мировой лед. Мы
пытались

оживить мертвые камни, чтобы от них услышать
древние заклинания на давно забытых языках. Мы уже стали ощущать в
сгустившемся воздухе дыхание Великих, пробудившихся от векового
сна. Но кончается отпущенное нам время... Мы исчезнем, когда
рухнут стены нашего Монсегюра. Уйдем, запечатав уста тайной,
спрятав под белыми плащами Чашу Огня.

...Мир после Рейха никогда уже не сможет быть прежним.
Самим фактом своего появления мы навсегда и необратимо изменили
вектор развития цивилизации. В этом мире, управляемом лишь
случайностью и роком, мы сами выбрали свою Судьбу. Подобно
Встану мы добровольно распяли себя на Древе познания,
священном Иггдрасиле, и тяжесть нашей жертвы вновь склонила ось
мира в сторону Полярной звезды. Облаченные в черное, мы
добровольно пролили свою звездную кровь, мы втоптали себя в грязь и
предали проклятию свои имена. Наша жертва принята, и Огненная
свастика отныне и навсегда пылает в ледяной мгле, освещая
избранным путь в чертоги Валгаллы *.

Будущие герои согреются у наших погребальных костров.

Рыцари в белых одеждах сдвинут камни с наших могил
и извлекут Меч - всесокрушающее Оружие Возмездия. Мы ос- тавим им
священные руны, которыми они напишут историю. нашей Битвы. Горечь
нашего поражения не отравит напитка Бессмертия. У него терпкий
вкус Победы и алый цвет Вернувшегося Бога...

* В древнегерманскрй мифологии - рай для героев, павших
с оружием в руках. С поля битвы их души уносят крылатые девы -
валькирии. В Валгалле герои пируют, дожидаясь часа Дикой Охоты,
когда бог Один " спустится в мир для последней битвы со
Злом.

Германия, Гамбург, август 1998 года


Он отчаянно пытался вспомнить ее имя. Почему-то
решил, что нужно выкрикнуть ее имя - и она прекратит пытку. Помнил,
что ее имя звучало как песня стеклянного колокольчика, дрожащего
от прикосновения теплого ветерка. На секунду видение сада,
залитого летними сумерками, возникло в сознании так ясно и ярко, что
он почувствовал запах разогревшейся за день земли, аромат цветущих
деревьев, разлитый в медленно остывающем воздухе, и услышал
протяжный нежный звук - динь-дон-динь...

Он вынырнул из забытья и вновь забился в бурлящем
кипятке пытки. Ее пальцы, такие прохладные и нежные вначале, что ему
казалось - над кожей порхают крылья бабочек, теперь превратились в
раскаленные спицы и беспощадно вонзались в тело, выжигая и разрывая
внутренности. Он даже не предполагал, что боль может быть такой.

Он распахнул рот, ему уже было все равно, что кричать,
лишь бы кричать, выплескивая из себя боль. Но он не услышал
собственного крика. Горло сдавила судорога, легкие выталкивали из
себя воздух, но крика не было.

В рот упали горячие капли, жгучие дробинки ударили по
языку, огненные струйки скользнули в горло. Он выгнулся, пытаясь
сбросить с себя женщину. Но ее тело, такое невесомое и хрупкое
вначале, вдруг превратилось в упругое тело пантеры. Она вцепилась
ему в плечи, прильнула так плотно, словно хотела расствориться
в его размякшем от жара и боли теле. Он почувствовал ее горячее
дыхание на своей щеке. Странные, непонятные слова слетали с ее
губ, словно бился на злом ветру надтреснутый стеклянный
колокольчик...

...Дракон извивался всем телом, пытался сбросить ее с
себя. Его влажное, белесое тело выскальзывало из рук, но она знала:
стоит лишь на секунду разжать захват - и она рухнет в бездну,
раненой птицей пробьет черные облака и будет бесконечно долго лететь
навстречу раскаленной земле, так долго, что не выдержит маленькое
птичье сердце, взорвется раньше, чем хрупкое тело расплющится о
землю.

И она крепче сжала бедра, сцепила руки в замок и
прильнула грудью к змеиному скользкому телу, зашептала; слова
древнего заклятия, поражающего дракона в самое сердце.

От удара выгнувшегося в дугу тела ее подбросило?
вверх, она едва не соскользнула в клокочущую бездну, но каким-то
чудом удержалась. А дракон обернулся мужчиной с растрепанной
гривой льва. Из распахнутого рта текла красная жижа, бешено
вращались расширенные злобой зрачки. У нее осталась ровно секунда, а
потом вырвавшееся из львиной пасти пламя сорвет ее со спины дракона,
и это будет смерть, нет - хуже смерти.

Она высвободила правую руку, закинула за голову,
пальцы нашли головку булавки, рванули, выдергивая вместе с
волосами. Она припала к дракону, заглянула в его безумные глаза
и вонзила булавку под ухо. Стальное жало вошло легко, как в
расплавленный воск. Дракон вздыбился и разом обмяк. Она
почувствовала, как его плоть, разрывающая ей внутренности,
выстрелила жгучим огнем Вихрь пламени опалил ее изнутри и вырвался
наружу вместе с криком...

Они летели вниз сквозь липкую и влажную мглу облаков,
навсегда слившись друг с другом. Он - мертвенно выкатив глаза и
изрыгая белые хлопья, она - улыбаясь тихой улыбкой и счастливо
закрыв глаза. Она знала, что от огненного семени погибшего дракона
родится белокурый мальчик с глазами холодными, как сталь клинка.
Пройдет тридцать лунных лет, и мир содрогнется от топота
несметной конницы, волной прокатившейся с востока на закат, и народы
падут ниц перед новым Воителем Вселенной...

Мулатка в окне устала демонстрировать себя, уселась
верхом на стул, запустила пальцы в сноп мелких кудряшек на голове
и пустыми глазами уставилась

На какое-то мгновенье на ее лице отразилось отчаянье,
глухое и тяжкое, как у всякого, добывающего кусок хлеба каторжным
трудом. Но мимо по тротуару шли потенциальные клиенты, а мулатка
была профессионалкой, и она заставила себя улыбнуться. С кошачьей
грацией принялась поправлять на себе одежду, состоящую из
полупрозрачной юбочки и широких подтяжек. И то и другое было
кричащего канареечного цвета, резко контрастирующего с ее
шоколадным телом. Со стула, впрочем, не встала, очевидно решив
экономить силы. Вечер только начинался, и прохожие еще не
разогрелись до нужного градуса.

Иоганн Блюм бесстрастным взглядом следил за
стараниями мулатки.

"Работай, девочка, работай! Всем наплевать, что ты
думаешь о себе самой и о своей работе. Думаешь, мне нравится стоять
на ветру? Или меня порой не тошнит от себя самого? О, кто бы
знал! Наши клиенты рассчитывают получить за свои деньги
первоклассный товар, а не ранимую душу. Уж ты-то знаешь. И я
знаю. Поэтому и терплю", - думал он, переминаясь с ноги на ногу.

С возрастом ноги у него стали все больше отекать. Порой
так, что с трудом удавалось снять туфли. И еще время от времени
"стреляли" почки. Их Иоганн застудил в первый же год
работы в полиции.

Он посмотрел на свое отражение в стекле. Солидный
мужчина, немного отечное лицо, плащ пузырится на животе. Из кармана
торчит буклет турфирмы, на голове нелепая шляпа с перышком. Типичный
турист, убежавший от опостылевшего семейного очага и набравшийся
смелости заглянуть на Рипербан*.

* Знаменитый "район красных фонарей" в
Гамбурге.

Рядом с ним пристроилась стайка гомонливых индусов.
Все в одинаковых легких курточках, зауженных брючках немыслимых
цветов. Размахивая руками, отчаянно вращая белками глаз,
принялись обсуждать достоинства мулатки.

"Макаки, - недовольно поморщился Иоганн. Сунул в
рот остывшую трубку, полез в карман за зажигалкой.- Могу себе
представить, что с ними станет, когда заглянут в соседнее окно!"

Рядом с мулаткой, как он знал, выступала скандинавка
килограммов под сто весом. Ее могучие формы валькирий
обволакивал розовый шелковый кокон. Достаточно прозрачный, чтобы
перед покупкой изучить все многочисленные складки на теле.

Мулатка оживилась, стала принимать такие позы, что
макаки в курточках загалдели на своем тарабарском языке так,
что стали привлекать внимание прохожих. По неведомым законам
обывателя тянет на шум, и на пятачке перед окном стала собираться
толпа. Европейцы косились на Иоганна, принимая его то ли за
сутенера мулатки, то ли за экскурсовода впечатлительных индусов.
Иоганн с независимым видом пыхтел трубкой, хотя едва сдерживался,
чтобы не дать пинка худосочному последователю Ганди, уже второй раз
наступившему ему на ногу.

Второй час он фланировал по тротуару, время от
времени останавливаясь у окна с мулаткой. Прелести черной
пантеры в юбке канареечного цвета его интересовали меньше всего.
Он знал, что подобная экзотика ему уже не по силам. А как
полицейского его больше всего интересовал вход в массажный
салон, рекламные огни которого отражались прямо в окне
мулатки. Иоганн поверх кучерявых смолянистых голов индусов
бросал взгляд на отражение красного дракона, горящего над
входом в салон. Чутье полицейского подсказывало, что менять
наблюдательный пост сейчас нельзя. Он и сам не знал почему.
Просто привык доверять чутью.

Сначала в воздухе повис визг. Протяжный и свербящий,
словно кошку окатили кипятком. Одно из окон в "Красном
драконе" вздыбилось и осыпалось на тротуар потоком искристых
осколков.

Мулатка вскочила со стула, забыв про клиентов. Зажала
рот рукой. Глаза вылезли из орбит.

"Как шарики от пинг-понга", - мимоходом
отметил Иоганн.

Рефлекс полицейского требовал со всех ног бежать к
месту преступления. Иоганн даже почувствовал, как мурашки колют
отекшие икры. Но он остался на месте. Даже поворачиваться не
спешил. Хотя индусы, как испуганные галчата, уже открыли рты, во все
глаза разглядывая противоположный дом.

Через секунду темпераментные дети Индии бросились к
"Красному дракону". За ними потянулись остальные.

Иоганн Блюм не торопясь повернулся.
Профессиональным взглядом оценил обстановку.

У входа в массажный салон уже сгрудилась толпа.
Двое мужчин пытались удержать за руки совершенно голую женщину,
худую и маленькую, как подросток. Она билась в истерике,
выкрикивая слова на непонятном языке. Все тело ее было заляпано
чем-то красным. В конце улицы взвизгнул сигнал полицейской
машины. Головы разом повернулись на звук, а потом опять уставились на
орущую женщину.

Иоганн заметил троих в штатском, с разных сторон
спешащих к салону. Двигались они быстро, лавируя между
остолбеневшими прохожими, но без суетливой торопливости. Так к месту
несчастья идут только полицейские и врачи. Трагедия и кровь для них
привычная, хотя и малоприятная часть работы.

"Быстро среагировали", - похвалил бывших
коллег Иоганн.

Он снял шляпу, пригладил редкие волосы. Так, со шляпой
в руке, и пошел к внешнему краю толпы.

Напарник принял сигнал и незаметно пристроился за
спиной.

Никто не обратил внимания на солидного мужчину с
непокрытой головой и крепкого парня в бейсболке. Толпа наслаждалась
бесплатным шоу. Голая женщина продолжала вырываться из рук мужчин,
оглашая Рипербан истошным криком. Каждую конвульсию ее гибкого тела
толпа встречала одобрительным гомоном.

- Интуиция говорит, что наш клиент влип, - прошептал
парень.

Иоганн пыхнул трубкой и, не вынимая ее изо рта,
пробурчал:

- Засунь свою интуицию... Тебе платят за факты.


Речь вышла невнятной, но это дело подчиненного -
разбирать слова начальника.

Иоганн Блюм считал, что напарник по молодости лет еще
не имеет права на интуицию. Она, настоящая, а не
невразумительное шевеление внутри, приходит только с опытом.
Интуиция у Иоганна была безошибочной, как чутье матерого волка.
Он уже твердо знал - в салоне произошло убийство. И убит тот, за кем
ему было поручено следить.

За неровным полем черепичных крыш светилась стальная
полоска Северного моря. Ветер, упругий и злой на такой высоте, бился
в толстое стекло. Человеклет тридцати у окна знал, что пахнет ветер
портом, знал, но не мог почувствовать. В кабинете тихо гудел
кондиционер, нагоняя влажный и теплый, как в тропиках, воздух.
Человек день назад прилетел из Латинской Америки и не успел
акклиматизироваться. Секретарь, предупрежденный заранее,
специально отрегулировал кондиционеры в офисе шефа на нужную
температуру и влажность.

В тридцать с небольшим частые перелеты и смена
часовых поясов еще переносятся легко. Человек ухаживал за
своим телом, как хороший хозяин обустраивает и содержит в чистоте
свой дом. Потому что верил: его тело - дом его души. А у него, он
знал, душа рыцаря-воина, беспощадная и суровая.

Разложение, смрад и нечистоты в трущобах есть лишь
внешнее проявление вырождения низшего сословия. Особо чистые
наркотики, дорогостоящие оргии и отупляющее безделье - проклятие
высших, скрывающих трупный запах деградации за ароматом дорогих
духов. Разница между обитателями зловонных ночлежек и элитных
особняков лишь в одном - в сумме денег, которыми последние способны
отсрочить собственную смерть. Жизнь этих дегенератов, по мнению
человека, стоявшего у окна, не стоила и .ломаного гроша. Себя он
относил к немногим избранным, чьим уделом, призванием и проклятием
было повелевать стадом двуногих полускотов.

Человек, стоя у окна, безучастным взглядом наблюдал
за суетливой жизнью города, раскинувшегося внизу. Ушли отсыпаться
туристы, сутенеры и шлюхи; полиция, санитары и дворники аккуратно
убрали мусор ночной жизни, чтобы ничто не травмировало глаз
благопристойных горожан, заполнивших улицы. Начальники и клерки,
булочники и мастеровые, студенты и врачи спешили, чтобы в
точно установленное время занять отведенное каждому место. В их
жизни все шло и должно идти по раз и навсегда заведенному порядку.
Великий немецкий "орднунг" - основа всех побед и причина
всех поражений Германии.

Человек у окна размышлял о вуду. Адская смесь
из схоластического католицизма и диких африканских культов
разлилась по половине мира и пьянила, одуряла и выжигала разум, как
девяностопроцентный гаитянский ром. От пентхаузов Нью-Йорка и до
пальмовых хижин в сельве можно найти куриные лапки, засушенные
трупики игуан, связки ядовитых трав и маленькие черепа. Римский
папа закрыл глаза на измазанные кровью статуэтки святых апостолов,
сигарный дым в церквах и брюхатых мадонн на алтарях и специальным
эдиктом приказал считать вуду ветвью католицизма. С той же логикой
можно было бы объявить коммунизм светской формой христианства, но
папа слишком долго не мог решиться, и с крахом СССР вопрос
канонизации красных великомучеников отпал сам собой. Фидель
Кастро оказался гораздо практичнее в вопросах веры, впрочем, как
все марксисты. Он попросту наплевал на культ вуду, отправляемый
его подданными ночами, в обмен на молчаливое согласие посещать
партийные мероприятия днем.

Кстати, в шестидеся
Развратная потаскуха пихает в жопу все крутые игрушки подряд
Пьяная мамочка разделась перед сыном и завела его большими сиськами
Муж Выложил Домашнее Порно Видео Секса С Толстушкой Женой