Никита Лойк: «За эти восемь месяцев я стал свободнее»

Режиссёр Никита Лойк редко выступает публично — он привык быть по ту сторону камеры. Вместе с Ириной Шихман Никита создал проект «А поговорить?» и до сих пор режиссирует каждое интервью. В конце сентября в жизни Лойка случилось два важных события: он выпустил документальный фильм о русскоязычных квир-бежен_ках в Нидерландах «По ту сторону радуги» и совершил каминг-аут как гей.

Ты хочешь всю жизнь скрываться?

Я только сейчас, в тридцать шесть лет, начал понимать, насколько тяжело квир-людям живётся в России. Это осознание пришло на съемках фильма «По ту сторону радуги». Я никогда не сталкивался с таким стрессом, который пережили мои герои_ни, с осуждением, пренебрежением, отвержением и даже насилием. Наверное, я смотрел на мир сквозь розовые очки. Даже когда мои иностранные друзья спрашивали о том, сложно ли быть геем в России, я отвечал, что всё хорошо: «Ограничения есть, но я чувствую себя комфортно».

Я родился и вырос в Барнауле, небольшом сибирском городе. Я понимал, что со мной что-то не так, лет с четырёх. Тогда я не мог сформулировать для себя, кто я. Полное понимание и принятие пришли в шестнадцать, и я задал себе вопрос: «Ты хочешь всю жизнь скрываться и запрещать сам себя?». Ответ был отрицательным, и я потихонечку начал рассказывать о своей гомосексуальности друзьям и знакомым. Знали и некоторые мои коллеги в Барнауле. А после переезда в Москву в двадцать два года я спокойно стал говорить о своей ориентации всем новым знакомым.

«Давайте я вам расскажу про себя, чтобы вы понимали, какой я, чем живу, чем интересуюсь», — сказал я родителям в тридцать лет

Возможно, вы сочтёте меня глупым или наивным, но мне кажется, что общество в России не очень гомофобно. Если говорить с человеком лично, если у вас есть какая-то эмоциональная связь, то вас, скорее всего, примут. Отношение к прайдам и усыновлению, конечно, неоднозначное. Но право иметь личную жизнь и выбор, кого обнимать перед сном, за вами в большинстве случаев оставляют. Мол, занимайтесь чем хотите, но за закрытыми шторами. У нашего общества огромный потенциал, но его отравляет бесконечная пропаганда. За двадцать лет у меня была только одна история реального отвержения. Мой близкий друг времен студенчества перестал со мной общаться после каминг-аута. Но его реакция меня не остановила.

Даже семья приняла меня легко. У нас на протяжении долгих лет было три темы для разговоров: работа, погода, природа. А в тридцать я пришёл и сказал: «Давайте я вам расскажу про себя, чтобы вы понимали, какой я, чем живу, чем интересуюсь». И моя гомосексуальность была лишь одной из тем в этом списке. Младший брат вообще не понял, что тут можно обсуждать: ну гей и гей. А мама отнеслась сложнее, в какой-то момент она сказала: «Получается, тебе было очень тяжело. Ты всё это про себя знал, и тебе не с кем было поговорить. Даже мне ты не мог ничего сказать. Тебе было, наверное, так больно». Такой реакции я совсем не ожидал.

Квир — не повод для страха или провокации

Я всегда считал, что мне живётся легко. А ощущение связанных рук было нормой: я не боялся преследований со стороны государства, но в голове всегда были опасения по поводу собственного реноме. Если ты и без каминг-аута регулярно и всерьёз говоришь о проблемах геев, к тебе быстро прилипнет штамп квир-активиста, что не может не сказаться на отношении в профессиональном сообществе. Мол, ты работаешь только с этой темой и ни с какой другой.

Если представить линию, на одном конце которой гомофобия, то Ира Шихман — в противоположной точке.

Сейчас я жалею, что в «А поговорить?» у нас не случилось каких-то специальных выпусков об ЛГБТ-сообществе: хотелось, да руки никак не доходили. Но мы себя никогда в этом смысле не сдерживали и не цензурировали. Если представить линию, на одном конце которой гомофобия, то Ира Шихман — в противоположной точке. Потому она легко задавала вопросы о гомосексуальности и Нетте, и Лайме Вайкуле, и Диме Билану, и Максиму Галкину. В её оптике это просто тема, которая нас всех касается, а не повод для страха или провокации.

Я не хочу занимать чужое место

24-го февраля я купил билеты и дня через четыре улетел в Европу. Сейчас я живу в Лиссабоне. Не знаю, корректно ли говорить о том, как все эти ужасные события повлияли на меня. Но я стал менять жизнь в лучшую сторону. У меня появилось время на новые проекты, я осмелился полностью выйти из шкафа. В России я был открыт для своего круга, но для общества — нет. В Португалии я окунулся в совсем другую жизнь: Лиссабон не так пестрит радужными флагами, как какая-нибудь Барселона. Здесь просто много квир-пар, которые ведут себя расслабленно. Тут ориентация не осуждается и не обсуждается, это просто данность.

В моей голове всегда существовала связка: ЛГБТ-беженство равно Амстердам

За эти восемь месяцев я точно стал свободнее. Я стал взрослее. Это был естественный процесс, но война и переезд его сильно ускорили. В сентябре я снял первый полноценный проект об ЛГБТ-людях. Моя хорошая подруга, которая делает Media Loft, предложила мне заняться историями квир-беженцев. В моей голове всегда существовала связка: ЛГБТ-беженство равно Амстердам. Плюсом стало и наличие контактов в Нидерландах, некоторые из моих друзей сами прошли через беженство в этой стране. Насколько я знаю, в Нидерландах и сама процедура, и условия проживания полегче, чем в соседних странах. По рассказам знакомых я достоверно знал, что они неплохо устроились. Но когда начал снимать, понял, что это совсем не сопли в сахаре. Это в любом случае очень-очень сложная история.

Мне самому миллион раз предлагали идти этим путем, но я категорически не готов. Меня пугает полный разрыв связей, невозможность когда-нибудь вернуться в прекрасную Россию будущего и само по себе зависимое положение. Беженцы живут в лагерях, часто без возможности работать. А для меня важно делать документальное кино, «А поговорить?» и вообще заниматься медиа. Даже когда ты покидаешь лагерь и получаешь отдельное жилье, ты не в праве выбирать город. Первые годы ты просто не принадлежишь себе. Беженство — для тех, у кого нет вариантов: когда твоей жизни реально угрожает опасность, у тебя нет денег или документов. Я не хочу занимать чужое место, когда у меня есть иные пути.

Без розовых очков

Сейчас я заканчиваю ещё один фильм, он о конверсионной терапии или попытках лечить гомосексуальность. Истории, которые мы уже успели снять, по-настоящему пугающие. Этот фильм точно будет жёстче, чем «По ту сторону радуги». Я пересматриваю интервью и сомневаюсь, пройдёт ли фильм модерацию. Все знают о страшных алгоритмах YouTube, которые банят за некоторые слова и темы.

Нам самим предстоит придумать страну, в которой мы бы хотели жить

Сегодня квир-сообществу в России нужно спасаться: вряд ли в короткой перспективе тренд изменится. Не думаю, что новый закон приведёт к массовым преследованиям, но жертв не избежать. Временно ли это? Как говорится, «это было навсегда, пока не кончилось». Как в 89-м люди подумать не могли, что будет с их миром через три года, так и нам пока не видно прекрасного светлого будущего.Нам самим предстоит придумать страну, в которой мы бы хотели жить. И уже без розовых очков.

Историю открытого гея и автора подкаста «Радужный» Сергея Пучкина читайте в нашем новом материале.

Больше материалов в Telegram ЛГБТ-кинофестиваля  «Бок о Бок».