Незабвенный

Когда прошлое возвращается в твою жизнь, как правило, начинаешь думать, что за последнее время могло пойти не так. По крайней мере, так я и начинал мыслить, стараясь найти причину уже в настоящем. Отыгрывать всё дальше назад, пока не найду ту условную точку, после чего все начало идти наперекосяк. Сейчас это особенно важно, учитывая какое «прошлое» начало настигать меня.

Каждый из вас с теплотой и трепетом может произнести фразу: «Верните мне мой две тысячи седьмой». Вспоминая при этом что-то исключительно свое, укромное и неподвластное давлению времени. Думаю, на этом не стоит заострять внимание, кто помнит - тот поймет, а другим это будет не особо важно. Просто это время, и есть та самая точка, до которой мне пришлось отыгрывать всё назад, после того, «кто» пару лет назад всплыл в моей жизни вновь. Лично я ненавижу тот проклятый год, и никогда бы не хотел вернуть его вновь, и сейчас попробую рассказать вам почему.

Две тысячи седьмой, был годом, когда мы с семьей переехали в другой город. Мой девятый класс. Человеком я был не общительным, коим являюсь и по сей день, так что родительское заклинание «найдешь новых друзей» не сработало, сколько бы раз они его после переезда не повторяли. В семье моей всё тогда шло не особо гладко. Родители вроде как были на экваторе своих отношений, и сейчас спустя года, примерно осознаю, что это было проверка обстоятельствами и временем. Даже понимай я хоть что-то во взрослой жизни, в то время мне бы это никак не помогло. Тогда, да и, наверное, сейчас, об этом не разговаривают, особенно с детьми.

В класс, куда меня определили, я сразу не вписался. Компашка годами сплоченных мажоров, на все смотрящих свысока, торчки и «надежда» школы в одном лице. Первые недели даже пытался с ними общаться, но как-то быстро затерялся в собственном обществе, на обочине класса.

Единственным что держало меня в этом мире, была верховная, она же святая троица. «Блэк- метал», «TimeZero» и музыкальна школа, где я обучался игре на гитаре. Именно эти три столпа, три ментальные опоры, помогали мне условно выживать в то время. Конечно, я не был одним из тех «воинов» что, воюя с реальностью, спиваются или начинают чикать людей, пока остатки потекшего чердака обдают теплом плечи, но свой ответ на тотальную безысходность у меня был. Футболка «Gorgoroth», которая для меня была щитом от этого мира. Благодаря ей, мог вновь идти сквозь бессмысленные, серые, одинаковые будни. Эта футболка спасала меня, он она же и стала во многом тем фактором, что в конечном счете сгубил меня, как бы это банально не звучало.

В конце сентября, помню, как всегда, возвращался домой с музыкалки. В тот день шел монотонный, холодный дождь. С детства у меня была привычка ходить через дворы, и в новом городе, с музыкалки, у меня почти сразу появился свой, короткий путь. Через пустыри, футбольное поле, гаражи и кусок заброшки, где штабелями были навалены огромные бетонные плиты, оставшиеся от умершей стройки. Там, на этих плитах, не прячась от дождя, сидела большая компания.

- Горгорот! Ху**cе! Малой давай к нам! – из группы людей отделился чувак с длинными волосами в черной потертой кожухе. Под ней была видна футболка со сгоревшей церковью.

Они пили портвейн, слушали музыку и подставляли лица холодному дождю. В 2007 году были сплошь «эмори» да «готы», и по их виду, сначала мне показалось что эта компашка «около-готов», но потом чувак, который окликнул меня представился.

- Я Леха, - сказал он. – Мы типа «ацкие сотонисты», ну короче ты понял, - пошутил он и мы пожали руки.

Далее он представил меня их компании, которая была далеко не маленькой. В компании Леху называли Лестат, из-за внешней схожести с главным героем фильма «Королева проклятых». Был еще Нора, однорукий Толян, дядя Игорь (ему было уже тогда лет под сраку, и все называли его дядей), Кмарина (Катя, которая в середине жизни осознала, что её зовут Марина, но все по приколу называли её Кмарина). Седой Сергей (ему было восемнадцать, а он уже весь был седой), Голодный, он же Кирилл, (чувак, который никогда не ел, и никто в компании ни разу не видел, как он принимает пищу). Была еще мать-Валя, (почему она мать, станет ясно при жутких обстоятельствах), протоиерей Михаил, (на моей памяти, когда бы я не приходил в компанию, он всегда валялся пьяный, и его я знал заочно). Был еще Шура-Колесо, (из-за того, что он водил машину и когда надо было, возил нас), Масло, Шаман, Аня, Пенсия, Витя, Мираж, Стас, Вован, Митя и его друг Пиз**ц. Их было куда больше, когда компания выбиралась за город, на природу. Всех уже не вспомнишь. Тогда именно Лестат меня знакомил со всеми, он же можно сказать, взял опекунство над мной.

Вроде как они были сатанистами. Эпизода, где бы это Лестат отдельно обозначил в моей памяти не было. Говорил он об этом скорее в шутку. Позерство то было или нет, в то время понять мне было трудно. Помимо этого, они говорили и главное верили в то, что наш мир далеко не такой, каким его принято считать. Верили в потустороннее и мистику. Совершали регулярные вылазки на заброшки, дурные места, кладбища. До встречи с ними, после музыкалки я обычно шел домой и до раннего утра задротил в «TimeZero», но теперь, стал гулять с ними каждый день. Мы пили портвейн, бродили где-то по рельсам за городом. Ближе к ночи мы шли куда ни будь на территорию заброшенных заводов, на технические этажи. Иногда они баллоном что-то писали на стенах, иногда мы палили костры и грелись возле них. Цели как таковой не было, огромная компания, может, и была «самоцель». Чем больше, тем лучше. Минул, наверное, месяц, почти с каждым мне довелось пообщаться лично, узнать их получше. Даже двухметровый и грозный на вид Пиз**ц, и тот оказался на деле довольно добродушным чуваком, который обожал восьмибитные приставки и мог часами говорить про «денди». Со всеми мне более-менее удалось наладить общение, кроме дяди Игоря. Как бы я не пытался заводить с ним разговор и в какой степени подпитости он бы не был, говорил мне он всегда одно и то же: «Оте**сь малой!». Меня к слову в компании все называли «Малым», потому что я был младшим из всех. Почему-то его моё присутствие раздражало, ко мне он не скрывал агрессии, по возможности называл «долб**м» и по посылал. Сначала я не понимал почему это происходит, был даже случай, когда он запустил в меня пустой пивной бутылкой. В тот день, когда Лестат сказал, что я готов пройти «посвящение». Тогда дядя Игорь что-то кричал, как обычно крыл меня матом. Его слова тонули в шуме огромной компании. Он был единственным как оказалась, кто еще пытался кинуть мне руку помощи, предупредить обо всем. Дать шанс. В тот вечер понять это у меня не получилось, ну, а потом, как это обычно бывает, стало поздно.

- Ты обязан пройти пару «испытаний», которые докажут, что ты достоин, - говорил Лестат и вел меня к первому из двух «испытаний». – Первое «испытание», это полная ерунда, каждый из нас проходил его, даже Кмарина.

Был вечер, и мы шли в сторону одного из спальных районов.

- Ты же слышал историю про «Горьковского садиста», наш городской маньяк. Убивал детей у себя в квартире средь бела дня. Пытал их настолько страшными способами, что материалы дела до сих пор засекречены. Знаешь, в чем его фишка была? Он квартиру снял в доме для глухих, да, прикинь, у нас в городе и такой есть. Там раньше было целое общежитие для глухих. При одном «ПТУ» что ли, а в девяностых волшебным образом, комнаты стали квартирами. Магия прям. В этом доме, потом так и повелось, квартиры брали только глухие, не знаю как, может сарафанное радио, - сказал он со смешком и продолжил. – А этот старый х** прохавал что там живут только глухие, а в его деле это чуть ли не идеальные соседи, и стал туда водить детей. А что, криков все равно никто не услышит. Конечно, не Чикатило, но по меркам нашего города устроил натуральный геноцид. Восемь детей. Всего за три года. Наверное, мог бы он и дальше орудовать, да так стал он бухать по-черному, банально попался на том, что забыл дверь свою закрыть. Набухался, обоссался и заснул в процессе. Кто-то из соседей заглянул, а там как в «Техасской резне бензопилой», ну и загребли его. Хата его опечатанная стояла, а потом, народное негодование. Пару раз пытались сжечь её, стёкла били, погромы там устраивали. Ну, а мы тоже без дела не сидели, и стали наведываться туда. Виктор Андреевич меня туда лично водил, закрывал на ночь. Это твое первое «испытание».

Мы подошли до ничем не выделяющейся на фоне других домов пятиэтажки и зашли внутрь. Обычный подъезд, обычная лестница и коридор. Последняя деталь была не типична для жилых домов. Вдоль коридора были двери, как в общагах. Мы поднялись на пятый этаж, дошли до конца коридора. Там, в самом тупике, была грязная, исписанная матами дверь. Лестат начал звенеть ключами, и открыл большой навесной замок. Внутри воняло ссаниной и строительной пылью. Комната была пустой, только сбитые дощечки паркетного пола валялись везде. Никакой мебели или следов того, что там вообще кто-то жил. Фонарик Лестата светил по сторонам. Все стены вокруг были в граффити и матерных надписях. Будто каждый кто побывал здесь за всё это время, оставил надпись на память. Хоть визуально внутри ничего жуткого не было, ощущение от нахождения внутри было довольно неприятным. Каким-то гнетущим что ли. В голову лезло всякое дерьмо, не страх, а что-то тягостное. Какие-то несформированные сожаления. Горечь, смертная тоска. Ощущение беспомощности.

- Смотри что сейчас будет, - начал Лестат. – Все очень просто, ты мне сдаешь телефон, а я тебя закрываю, до утра. Утром, с первыми лучами солнца буду как штык, - сказал он и протянул руку ожидая мой телефон.

- А от меня что требуется то? – спросил я, не понимая суть происходящего.

- От тебя требуется ждать и внимательно слушать. Здесь обитают духи тех, кого не услышали. Ты главное не пугайся, знаешь почему Серега седой? Он слишком сильно испугался, - он радостно хлопнул меня по плечу. – Что бы ты тут не увидел ночью, чтоб тебе не говорили, не верь этому. Они будут пугать тебя, но не со злости, больше от скуки. Они уже давно ничего не чувствуют. Помни - они умерли. Ты здесь не для того, чтоб просто дождаться утра, ты здесь чтоб доказать нашей компании что ты достоин. Виктор Андреевич был умнейшим человеком, он нашел последовательность. Он знал, как совершить «переход». Скоро ты все поймешь, наберись терпения, пробыть здесь ночь, важно «перехода». Будь очень внимателен. Но повторюсь – что бы ты тут не увидел, помни: они ничего тебе не могут сделать, они давно умерли.

- Охереть чел, это какой-то «Вий» получается. Ты меня тут закрываешь, и уходишь? Мне может еще круг на полу нарисовать?

Лестат засмеялся.

- Ладно давай телефон, и я пойду. Не ссы, я тоже был здесь, и мне тоже было пи**ец как страшно, особенно когда Виктор Андреевич рассказывал про все это. Он был великий человек. Ладно, давай трубу.

Я положил ему телефон в руку и остался стоять на месте.

- Дай хоть пару сигарет!

- Не положено, свет может отпугнуть мертвых и привлечь тех, кого привлекать не стоит. Ладно, увидимся утром… надеюсь, - он засмеялся и закрыл дверь снаружи.

Его последняя фраза меня конкретно застремала. После того как он ушел, я так и остался стоять на том же месте, в центре комнаты. В коридоре еще не перестали быть слышны удаляющиеся шаги, а мне уже расхотелось там находиться. Вдруг пришло какое-то осознание глупости того, что происходит. Мне нравилась их компания, проводить время с ними, говорить о музыки и пить алкоголь. Других друзей у меня не было, в школе всё было ужасно, дома родители постоянно ругались и перед тем, как я ушел, даже не спросили к какому другу я иду с ночевкой. Компания Лестата для меня была чем-то большим чем просто друзья, пусть и сейчас это слишком наивно, но тогда мне не хотелось их терять. Подводить их доверие или прослыть слабаком. Поэтому я и согласился на все это.

Часов у меня не было, и судить о течении времени было сложно. Периодически внутри дома раздавались какие-то шумы. Гул, как когда стиральная машинка переходит на отжим. Редкие хлопки дверей где-то в глубине. Довольно быстро и этот шум стих. В доме было очень тихо. Внутри комнаты было негде присесть, и все это время я просто стоял на одном месте. Окно что было по правую руку иногда посвистывало, пропуская внутрь холодный воздух. Оно было многократно забито досками и кусками мебели, просветов толком не было. Темнота была такой, что, махая перед глазами своей рукой, я её не видел. Если бы я сделал шаг в сторону, то перестал бы понимать, где нахожусь в пространстве. Пока мое место было неизменно, у меня была картинка комнаты в голове. Слева входная дверь, справа окно, за спиной стена и кусок доски вырванного из стены утопленного шкафа.

В голове было очень много хаотичных мыслей. Что за «переход», кто такой Виктор Андреевич, и почему Лестат говорит о нем с таким уважением. Стоя на одном месте, я держал руки в карманах пайты, и переминался с ноги на ногу. В комнате становилось холоднее. Не знаю сколько прошло времени, но постепенно у меня начали затекать руки и шея. Двигая лопатками и крутя головой, я разминался. Руки в карманах пайты стали ледяными. Вытащив их, я попытался подтянуть рукава, чтоб спрятать ладони внутри. Правая рука прошла без проблем, а на левой сбился рукав. Расправляя руку по шву, я тряс ее и тянул вниз. Это была всего секунда, миг. Все произошло слишком быстро чтоб вскрикнуть или отпрянуть. Маленькая холодная ручка обхватила мою ладонь и крепко держала ее. Страх сковал меня. В этой маленькой ладони была чудовищная сила. «Что-то» держало меня, крепко, с силой стискивало мою ладонь. Маленькая ручка тянула меня вниз, вела куда-то. Тысячу раз мне случалось видеть ужасы, и столько же раз, я ставил себя на место главного героя, но, когда нечто явно выходящее за рамки нормально произошло со мной, кричать не хотелось. В глубине души я верил, что все это окажется проделками Лестата и нашей компании, что где-то здесь есть потайной лаз и они незаметно пробрались внутрь. Но этот холод, обжигающий и такой настоящий, был куда сильнее всех аргументов разума.

Кто бы там не был, он начал водить меня по комнате, кругами, держа за руку. Постепенно круг становился всё шире. С каждым кругом мы были ближе к стенам. Вырываться из этих маленьких холодных цепких ручек не стоило и пробовать. На одном из кругов, я попытался потянуть руку на себя, на что услышал рык в области пола. Мне хотелось верить в розыгрыш, но с каждым новым кругом, моя рука из вертикального, опущенного по швам положения, приобретала все более горизонтальное направление. Будто тот, кто держал ее, свободно двигался по стене. Голова пошла кругом. Меня начало тошнить. Не знаю, был это тысячный круг или десятитысячный, содержимое желудка просилось наружу все сильнее. Моя рука была уже почти над головой, а тот, кто ее держал ускорялся. Поспевать за ним становилось очень трудно, голова сильно кружилась, перед глазами пролетали вспышки, в нос бил тяжелый металлический запах крови. Это продолжалось целую вечность, а затем меня вырвало, и тот, кто держал меня за руку отпустил ее. По звукам он бежал вдаль, минуту, затем другую. В маленьком помещении это вызвало еще один приступ тошноты. Несколько секунд было слышно лишь эхо от его бега, а затем настала тишина. Меня еще тошнило, теперь в комнате помимо запаха строительной пыли была горькая вонь рвоты. Вскоре, в пространстве она обозначила отдельную область комнаты, к которой за ту ночь я старался не приближаться.

Присев на корточки ближе к двери я пытался собраться с мыслями. У меня еще была вера в то, что за дверью Лестат и вся наша компания, что они меня просто проверяют, и стоит мне постучать, все закончится. Для них я превращусь в лоха и труса. Отголоски слабости после тошноты мешали думать, не менее сильно, чем испытываемый страх. К этому добавлялся какой-то совсем не нормальный холод. Дыханьем согревая свои руки, я тер ладони. Делал так до тех пор, пока что-то из темноты, не начало тоже дышать мне на ладони, только холодным воздухом. Снова головокружение и тошнота. Ночь была какой-то бесконечной. Просветы никак не появлялись в той области, где должно было быть окно, и Лестата, как назло, не было. Мне казалось, что внутри этой комнаты, мое пребывание длится уже целую вечность, что вот-вот посватает и он откроет дверь. И вместе с этим было другое чувство, не менее сильное. Страх того, что прошло всего двадцать минут, и для того, чтоб случилось что-то еще, времени более чем достаточно.

Однако сам того не заметив, начал различать в темноте детали комнаты. Начало только-только светать. Сквозь крошечные щелки в комнату пробивался свет. По мере того, как в комнате светлело, время будто ускорилось, и вскоре за мной пришел Лестат. С ним был Нора, один из его самых верных друзей и Шура-Колесо, который привез их. Они подбадривали меня, хлопали по плечу.

- Вообще красава! Молодчага! Справился!

Нора и Шура-Колесо ничего не спрашивали, мы выкурили по сигарете на улице, они сели в машину, а мы с Лестатом остались стоять на улице.

- Ну как? – спросил он.

- Вы мне что-то подмешали? Какую-то наркоту? Что это было?

- Ничего мы тебе не подмешивали Малой, сам же знаешь, что всё это было реально, - сказал он и добавил. – Ты главное никому не рассказывай, что видел там, а особенно то, что тебе сказали.

- Так мне ничего не сказали! Вообще ничего!

- Ну то, что увидел значит, об это ни слова, - будто извиняясь проговорил Лестат.

- Увидел? Да я там и ладонь свою перед лицом не видел, вообще ни хера не видел, не слышал и уж тем-более не понял.

На этом разговор закончился. Мы сели в машину, они подвезли меня до дома, и мы попрощались. Придя домой, первым делом пошел в душ. Родители еще спали, был седьмой час утра. Сняв с себя вещи и зайдя в душевую, начал мыться. Вода казалась чем-то сакральным, она будто смывала то, что произошло. Постепенно события минувшей ночи, те переживания, уже не казались такими острыми. У меня все еще было подозрение, что мне что-то подмешал Лестат с пацанами, а все минувшее, было не более чем галлюцинации. А потом я увидел свою левую руку. На ней были восемь маленьких грязных полосочек. След от маленькой ладошки. Это мне понимать не хотелось. Оно выходило за рамки всех объяснений и той безопасной картины, которая у меня почти сложилась. То, что было на моей левой ладони противоречило не только логике, оно было чуждо нашему миру. Грязные следы. Восемь маленьких пальчиков. Может очередное наваждение от недосыпа? Мыло было бессильно, мочалка тоже. Помогла только пемза для пяток, и то после того, показалась кровь.

Лестату я об это не рассказал, просто пришел с перебинтованной рукой на следующий день. Дальнейшие несколько недель проходили в обычном ритме. Мы пили, гуляли где-то за городом и собирались по вечерам на заброшенном детском садике. Там, внутри двухэтажного дома, где второй этаж обвалился, на груде балок и камней, мы зачастую и проводили вечера. Именно там Лестат сказал мне, что вскоре будет мое второе «испытание».

Признаться мне и первого «испытания» хватило, но терять друзей, (а их в то время я таковыми считал) мне не хотелось. Мы хорошо общались с Лестатом. Он пару раз с Пи**цом, Шаманом и Норой приходил ко мне под школу. Наведывались к мажорам с моего класса. Так что вскоре в классе меня больше никто не трогал. Лестат умел располагать к себе. У него была какой-то природная харизма. С детства он был сиротой, и до пятнадцати лет жил у бабушки. Работать он не работал, но деньги у него постоянно были. Часто мы могли отсечься от общей компании, и он устраивал мне экскурсии по местам боевой славы «нефорского» движения девяностых. Старые нефоры, музыканты, которые так и не стали популярными, поэты одного стиха, «писатели в стол», художники неудачники. Они были интересными людьми, их всех объединяло то, что в какое-то время у них не получилось.

Лестат никогда не рассказывал он себе в контексте творчества. Будучи бесконечно интересным собеседником, он умудрялся обходить эту тему так ловко, что в процессе вопрос становился неуместным. Помимо этого, он умел вдохновлять, поддерживать, и конечно же он умел, где нужно надавить. Манипулировать, вызывать чувство вины, играть на этом. Говорил, что в нашей компании, из-за своей юности я многих напрягаю. Давил на то, что мне нужно пройти заключительное «испытание».

- Масло, мать-Валя и Пенсия, итак, постоянно против того, чтоб тебя с нами звали, даже протоиерей Михаил, мне уже высказывал на этот счет, - сказал Лестат.

- Да я даже никогда с ним не общался, он всегда пьяный валяется! Не было ни единого раза чтоб я видел его в сознании! – негодовал я.

- Во-во! Понимаешь, насколько важно себя показать сейчас, чтоб даже у таких как он, не было вопросов.

В этот раз «испытание» проходило на кладбище. Теперь нас была целая толпа. Шура-Колесо, доставал из багажника лопаты, и мать-Валя в помешательстве бегала через низкие кладбищенские ограды с воплями: «Где же ты мой маленький голодный!». Нора и Пи**ец выпили по рюмочке кладбищенской водки, и присели за столик на одном из участков кладбища. Масло, седой Сергей, Митя и Кмарина о чем-то беседовали стоя у въезда на кладбище и к нам не шли. Дядя Игорь, увидев меня в очередной раз обозвал «долб**ом» и прошел мимо. Лестат, Голодный и однорукий Толян дошли до машины Шуры-Колеса и начали доставать из багажника не менее странные в свете вечера вещи. О том что это будет за испытание, Лестат мне не говорил. Но видя, как они достают из багажника лопаты, небольшой, но явно меньше моей комплекции гроб, испытал дурное чувство. Что-то между дежавю и обмороком. Будто это уже было. Когда-то очень давно. В цикличном времени это событие было так далеко от меня позади, что уже начало проглядываться как событие будущего. Маячить на горизонте. Последними пришли Мираж и Вован, два парня за двадцать, который иногда просили меня показать им пару аккордов на гитаре. Они несли метровое зеркало, завернутое в газету.

- Сегодня тебе предстоит не самый легкий путь, но к счастью, если ты преодолеешь его, то будешь готов к «переходу». Тебе нужно будет похоронить свое отражение. Вместе с зеркалом, и тем, кто отразится в нем помимо тебя. Но не пугайся, пока зеркало цело, тебе ничего не угрожает. Смотри, будь осторожен, смотреть куда-либо помимо зеркала нельзя, иначе рискуешь увидеть того, кто отражается в зеркале, только уже на яву. Все очень просто, держи его крепко на вытянутых руках. Смотри на себя, смотри за свою спину. Только не вздумай смотреть по сторонам, оглядываться или отрываться взгляд от зеркала. Рискуешь стать портретом, на одной из могилок, - сказал Лестат, и вместо типичного для подобной жути смешка, стал еще более серьезным. – Реально Малой, то, что было на той хате ночью – полная ху**я, тут можешь и крякнуть. Виктор Андреевич врать бы не стал. Он всякого успел насмотреться за свою жизнь. Короче, мы пойдем копать могилку, для, - вместо слов он прервался и кивнул головой на зеркало. – А ты иди с Голодным, Маслом и дядей Игорем, они покажут тебе исходную точку. На самом деле все не так страшно, как кажется. Главное иди на зов. И наблюдай за тем, кто идет за тобой. Ориентируйся по зеркалу. Они тебя могут и за минуту привести к нужной могиле, а могут поводить по кладбищу, но ты не ссы. Главное запомни – как только дойдешь до могилы и гроба, зеркало на тех же вытянутых руках подними чуть выше своей головы, и уже в него не смотри. Клади в гроб, а там уже будут наши, они закроют его крышкой, и все. Дальше мы похороним тебя, - Лестат рассмеялся. – Ну не тебя, а твое зеркало, твое отражение, короче потом расскажу. Давай! Не подведи, Малой! – сказал он и пошел вместе с Пи**цом и Митей копать могилу.

Я направился к Голодному, дядя Игорю и Маслу, ожидая что они отведут меня на исходную позицию. Мы начали двигаться вглубь кладбища. Сбоку прижавшись к одной из могильных плит, сидела мать-Валя. Сначала мне показалась что она просто обнимает надгробье, но потом я присмотрелся. Мать-Валя держала бледную грудь и прижимала ее к овальному выпуклому портрету. К губам покойника что был на фотографии.

- О! Мать-Валя кормит детку, - сказал Масло и улыбнулся.

Мы прошли мимо, а она продолжала лепетать что-то себе под нос и тыкать грудью в портрет на плите. Голодный нес зеркало, и что-то рассказывал Маслу, а дядя Игорь без перерыва напоминал мне какой я «дол**б» и что лучше бы я никогда не появлялся в их компании. Довольно быстро мы вышли на небольшую горку, где в кучу были свалены старые венки, сломанные ветки и другой кладбищенский мусор. Голодный дал мне зеркало, Масло пожелал удачи, а дядя Игорь в очередной раз обозвал. Так они и ушли, оставив меня одного.

Зеркало было не слишком большое, может метр в длину и где-то полметра в ширину. Своим размером оно только закрывало обзор спереди. Вместе с этим, держа его в руках, меня не покидала мысль, что оно вот- вот лопнет, слишком ненадежным оно было на ощупь. Вспомнились слова Лестата. В ту ночь в мою голову лезло много дурных мыслей, но ни одна не заставила меня бросить весь этот абсурд. Мне не хотелось терять единственных друзей, поэтому я медленно стал передвигаться. Куда идти не представлял. Аккуратно ступал, смотря то на свое едва видимое в свете луны отражение, то на темноту позади себя. Руки очень быстро забились, не прошло и десяти минут, плечи начали гореть. От этого бросить всю эту затею захотелось еще больше.

- Да брось ты это зеркало, не гони, ты вообще в своем уме? Подумай, чем ты занимаешься, - сказал очень знакомый голос спереди.

Мне показалось что это кто-то из нашей компании, чуть исказил свой голос и говорит со мной.

- Стас? Пенсия? А не, Вован! – перечислял я.

Этот же голос зазвучал вновь, только уже за моей спиной.

- Что он тебе в этот раз наплел? Что будут хоронить твое отражение? А ты не боишься, что ты сам отражение? Что гробик для тебя? Не? Не думал про это? – секундная пауза, и голос снова зазвучал спереди. – Ты не думал, о том, что все чем вы занимаетесь, может быть не просто позерством, а иметь прямые последствия? Думал ли ты какова цена подобных «ритуалов»?

Кто-то кинул мне маленький камушек в спину, затем еще один. Не сильно, казалось, они кидают их, целясь в зеркало. Щебенка падала то где-то позади, то у самых моих ног. В отражении я видел лишь слабо различимые фигуры. Все сливалось. Каменные плиты, деревья, силуэты… Позади меня, вдали точно кто-то был, и мне хотелось верить, что это лишь прикол кого-то из компашки.

Голос продолжать звучать то спереди, то сзади. Я двигался только вперед, аккуратно и медленно ступая. Камушки еще иногда падали возле меня, но уже намного реже. Тогда у меня была стопроцентная уверенность в том, что говорит кто-то из компании, что все это хороший спектакль, но по мере того, как я уходил вглубь кладбища, картинка в отражении зеркала, меня полностью обескуражила. Двигаясь вперед, отражение того, что было позади меня не отдалялось, а наоборот, приближалось. Это вконец сломало мне мозг. После этого я начал шагать назад, задом на перед. С того момента была тишина. Со мной больше никто не говорил. Теперь мне было страшно.

Хорошо, когда можно просто не верить. Это отлично помогает. Но когда происходит нечто подобное, разум сдается, замолкает, и приходится оставаться один на один с подобным. Со мной случилось именно это. То, что происходило, не укладывалось в голове, ровно до той поры, пока сзади меня не начали проглядываться едва различимые вспышки.Дальше любые рассуждения о вменяемости или невменяемости уже лишние. Короткие вспышки повторялись с разной периодичность, по мере того как я двигался назад, размер их чуть увеличивался. Они прыгали под странными углами и мне никак не удавалось понять – что это? Стоит мне чуть повернуть зеркало, и вспышка проносилась под одним углом, еще немного, то под другим. Тот самый путь назад продолжался не слишком долго. Что-то приближалось ко мне и вместе с этим отдалялось. Звуки позади становились всё громче. Шаг. Кто-то приближался. Если останавливался я, останавливался и он. Мои мысли уже не крутились вокруг компании, они были более мрачные. Какие-то догадки были, и вскоре выяснилось, что от истины они были не так уж далеко. Кто-то за моей спиной приближался. По мере его приближения, все быстро складывалось в моей голове. Этот «кто-то» тоже нес зеркало, как я, на вытянутых руках, и также шел задом наперед. Он полностью повторял мои действия, и казалось «зеркалил» меня. Один в один. А потом мы столкнулись. В верхний угол моего зеркала, мне был виден край его зеркала. То, что происходило казалось каким-то сюрреализмом. Света луны едва хватало чтоб что-то видеть, не говоря уже о возможности, разглядеть того, кто был за моей спиной. На подставу от Лестата это не походило. Тот, кто был сзади, подчинялся моим действиям. Он не делал ничего своего, только повторял. Как бы я не старался, разглядеть его не получалось, был виден лишь кусочек его головы. Никакой явной жути, и от этого мне было только хуже. Страху было необходимо как-то выйти наружу, но в этой жуткой ситуации, мозг не находил никаких внешних ужасающих образов, и вскоре он будто сам начал их дорисовывать, только уже на моем лице. В темноте там и так чудилось нечто страшноватое, но теперь это были вполне реальные черты. Ветки, колючки, они будто торчали из головы. Безобразие лица постоянно трансформировалось в более острые и грубые формы, и по мере этих трансформаций, тот кто был за моей спиной, все сильнее упирался в меня. Он словно перестал быть отражением, и начал навязывать мне движения, не подчинится которым, я уже не мог. Толкая, он смещался в сторону, обходя меня, и за короткий миг, мы поменялись с ним местами. Теперь он был на том месте, где несколько секунд назад стоял я, и без каких-либо моральных или видимых колебаний, он начал уходить, уходить начал и я. Теперь при движении вперед, отражение не приближалось как было до этого, теперь оно отдалялось. После этого мой путь продолжался не долго. Впереди стали различимы голоса. Это был Лестат и наши ребята. Они ждали меня. Дойдя до них, я вспомнил наставление Лестата, и поднял зеркало над собой, закрыл глаза и погрузил его в небольшой гроб. Только после этого, чуть отойдя от пережитого на меня нахлынула горящая боль в плечах.

- Можешь открывать глаза, - сказал Лестат.

Митя и Пиз**ц начали закапывать могилку, а Лестат предложил мне пройтись.

- Ты справился. Молодец, в тебя если честно никто особо не верил. Скоро тебе все станет ясно, и то, что тебя кажется сейчас полным бредом, обретет смысл. Ты, наверное, не один раз задавался вопросом, к чему все это. Думаю, следует тебе для начала рассказать про Виктора Андреевича, а уже потом за «переход». Ты слышал городскую легенду про «четверки»? – спросил Лестат.

- Ну да, «лифт 666», все дела, мне Мираж не столь давно ее рассказывал.

- А ты знаешь почему «четверки»?

- Ну типа там все квартиры в доме были четверками, одна четверка, две четверки и так далее, - сказал я.

- Не, мимо. Ты, наверное, слышал историю про то, что в том доме, если в лифте шесть раз нажать цифру шесть, то попадешь в измерение и которого нет выхода, и везде цифра четыре? Но это как-раз и есть байка, однако ноги у нее растут из реальной истории. Когда-то Виктор Андреевич рассказывал мне реальную историю того дома. «Четверки». Почему у него такая дурная слава в нашем городе. Слышал же про завалы на шахтах. Особенно когда там метан взрывается. В девяносто первом году у нас была одна из самых страшных аварий за всю историю города. Больше ста человек. Тогда власти жопу рванули чтоб показать сострадание. Время новое уже начиналось, надо было баллы зарабатывать. Тогдашний мэр пообещал новое жилье каждой из пострадавших семей в течении двух недель. Сорвал с места двенадцать областных ремонтных бригад, и согнал на пять этажей голых стен. Пригнал туда людей, которые вообще к стройке толком никакого отношения не имели, особенно к жилой. День и ночь они е**шили, принимали там настолько нестандартные строительные решения, что из уродства, со временем они перешли в форму «гениальности». Делали из того, что могли собрать по области, буквально из всего. Влепили вместо лифта, шахтный подъемник, в жилой дом! За каким-то х**м ставили квартирные двери внутри комнат, ванн и туалетов. Оконные отливы внутрь квартир, вместо подоконников. В одной части дома, переход с четвертого на пятый этаж, поставили секцию подъездной лестницы вверх ногами. Будто дауны строили. Ну дом натуральный Франкенштейн. Усрались, сделали убожество, нежизнеспособное уродство, но в две недели уложились, и всем семьям пострадавших, которых было больше ста, выдали ключи. Теперь представь каково было там жить? Особенно после такого сильного горя. Дня не прошло, а у них уже канализация начала затапливать верхние этажи, кто-то неправильно установил стояки. Вроде нужно жаловаться, а тут перестройка, вокруг полная жопа. Денег нет, работы нет, нужно как-то выживать. Так они жили в этом уродстве.

Продолжение>