Непрофессиональный интерес

  Шум боксов был его стихией, его естественной средой. Рев моторов, запах жжёной резины и раскалённого асфальта, металлический привкус адреналина на языке – всё это составляло оглушительную, пьянящую симфонию жизни Николая Романова. Но в последнее время в эту выверенную до ноты симфонию дерзко ворвался фальшивый аккорд, навязчивый диссонанс, сбивавший дыхание. Его звали Александр Христофорович Бенкендорф.

  Бенкендорф был его менеджером. Несокрушимым столпом здравого смысла, ледяной расчетливости и нечеловеческой, изматывающей эффективности. Он был тем, кто огранял необузданный талант порывистого пилота, превращая его в несокрушимого чемпиона. И для Коли он постепенно становился чем-то большим. Чем-то опасным и запретным, о чём в приличном обществе и в рамках профессиональных отношений следовало бы молчать, как о смертном грехе. Сначала Коля сам не понимал, что происходит, барахтаясь в мутном омуте новых ощущений. Потом кто-то из ближайшего окружения – кажется, физиотерапевт – мимоходом бросил: «Николай, ты на Бенкендорфа так смотришь, будто он не отчёт по аэродинамике зачитывает, а таблицу Менделеева в образе Афродиты являет».

  И после этих слов Романова словно пронзило молнией. Он и правда заглядывался. Утопал взглядом в резком, волевом профиле, любовался сильными руками, перебирающими бесконечные документы, искал ответы в карих глазах, в которых плескалась бездонная усталость и редкие, как россыпь драгоценных камней, проблески одобрения. И когда Саша – Александр Христофорович – отчитывал его за очередную глупость сухим, не терпящим возражений тоном, у Коли предательски подкашивались ноги. Не от страха. От чего-то другого, пьянящего и мучительного, опаляющего и притягивающего.

  Причём эту конкретную ситуацию он спровоцировал сам, с маниакальным упорством обречённого. Накануне он зачем-то забрёл в интернет и наткнулся на какую-то идиотскую статью с кричащим заголовком «10 признаков, что ты влюблена в коллегу». И он, словно слабоумный, решил проверить, примерить на себя эту чушь.

  «Зрительный контакт с объектом симпатии – это всегда таинственный и волнующий момент», – гласил первый пункт. И вот он сидел напротив Бенкендорфа в его стерильном, минималистичном кабинете и судорожно пытался «поймать взгляд и задержать его на себе на несколько долгих, мучительных секунд». Саша что-то монотонно бубнил о новых показателях с тестов, о критическом перегреве шин на последнем круге. Коля, вновь утопая в грёзах о том, как они отчаянно целуются за этим самым безупречным столом, пропускал все слова мимо ушей. Он сверлил взглядом эти карие глаза, словно пытаясь взломать самый сложный шифр, прочесть потаённые мысли. Взгляд Бенкендорфа был собранным, внимательным, но абсолютно непроницаемым, как гранитная стена.

  – Николай, вы меня слушаете? – в голосе менеджера прорезались стальные нотки раздражения.

  – Да-да, конечно, – вздрогнув, пролепетал Николай, чувствуя, как по его бледной, аристократичной коже расползается предательский румянец. На его фарфоровой, почти альбиносной коже это было заметно, как сигнальная ракета, выпущенная в ночное небо.

  Александр отложил планшет, с тихим стуком положив его на стол.

  – Что случилось? Вы хорошо себя чувствуете? Пульс в норме?

  – Всё хорошо, – пробормотал Коля, ненавидя себя за эту юношескую неловкость и неуместную робость. – Просто… душно.

  Бенкендорф скептически вскинул бровь, но благоразумно не стал развивать эту неловкую тему. А Коля лихорадочно вычёркивал первый пункт из своего безумного списка. Непонятно. Совершенно ничего не понятно.

  Следующим утром он, как наркоман, погрузился в зыбкую пучину женских форумов в надежде найти хоть какой-то намёк на разгадку.

  «При более внимательном рассмотрении невербальных сигналов важно понять, о чём говорит язык тела вашего мужчины. Поза, когда мужчина сидит с расставленными ногами… этот невербальный сигнал свидетельствует о его интересе к вам — то есть, он открыт для вас.»

  Коля фыркнул. Бенкендорф всегда сидел безупречно прямо, словно аршин проглотил. Его поза — воплощённая собранность, отчуждённость, как у солдата на плацу. Никаких тебе «открытых» коленей. Провал теории. Но Коля отступать не собирался. Эта почти маниакальная одержимость, с которой он изучал каждое движение менеджера, сама по себе была диагнозом.

  Каждое утро Бенкендорф по старинке измерял ему пульс, прикладывая два холодных пальца к трепетной вене на шее. От этого прикосновения у Коли сердце замирало, танцуя на лезвии полной остановки. Ледяное касание подушечек обжигало горячую кожу, а невесомое давление рождало безумную пляску пульса, которую Саша, без сомнения, ощущал под своими пальцами.

  – Не вертись, – бесстрастно одёргивал Бенкендорф, если Коля невольно вздрагивал. – Ты хочешь, чтобы я начал всё сначала? – В другом контексте это прозвучало бы как зловещая угроза, но в воспалённом сознании Коли фраза «начать всё сначала» искрилась десятками сладострастных оттенков, и с губ едва не срывалось предательское «да».

  В голове царила паника. Мозг сам услужливо рисовал картины: как эта рука на шее сжимается сильнее, как пальцы впиваются в кожу, как его притягивают ближе… Он зажмуривался, отгоняя наваждение. Саша касался чужого тела лишь по необходимости: измерение сердцебиения, помощь с датчиками. Сухие и ничем не примечательные прикосновения. Но Николай каждый раз норовил «случайно» сдернуть датчик, чтобы хоть мимолётно ощутить сильные, уверенные руки на своем теле. Он ловил каждое прикосновение, как манну небесную, и запоминал фразы, наделяя их тайным смыслом, особенно те, что могли звучать двусмысленно: «расслабься, дай мне продолжить», «не зажимайся, дыши».

  После этих сеансов он возвращался в свою комнату, и в ночной тиши эти слова звучали эхом в его сознании, заставляя кровь кипеть. Он даже начал снимать умные часы, зная, что у Саши есть доступ к приложению. И внезапный «кардио-взрыв» в половине первого ночи объяснить было бы… крайне затруднительно.

  Однажды в боксах, во время подготовки к гонкам, случился пустяковый инцидент. Они беседовали с главным инженером, который ненадолго отошёл за документами. Николай бесцельно слонялся по боксу, споткнулся о коварный кабель и едва не рухнул навзничь. Но падения не случилось. Саша его поймал. Обхватил так, что его ладонь скользнула по шее к затылку, инстинктивно защищая голову от удара. И вот это свело Николая с ума окончательно. Не сам факт спасения, а ощущение руки Саши в его волосах, крепкой и надёжной. Он замер на мгновение, жадно вдыхая аромат его одеколона – строгого, древесного, без малейшего намёка на сладость. Сердце бешено колотилось где-то в гортани.

  – Спасибо, – выдавил он, отступая и отводя взгляд.

  – Смотрите под ноги, Романов, – отозвался Бенкендорф, уже снова уткнувшись в планшет, словно ничего и не произошло.

  А для пилота произошло всё.

  Мысль о том, чтобы признаться кому-либо в своих чувствах к менеджеру, казалась безумной. За исключением одного человека. Его старшего брата, Александра. Они сидели на кухне базы команды. Коля нервно подёргивал ногой под столом, Александр невозмутимо листал новости в телефоне, изредка отпивая горький кофе.

  – Ну как мне ему показать, что у меня без мыслей о нём ни одна ночь не обходится?! – Романов-младший в отчаянии хлопнул ладонью по столу.

  Александр медленно поднял взгляд.

  – Себе по лбу так хлопни… Скажи прямо, чего, как школьник, мёшься. Тебе не пятнадцать.

  – Да, сейчас подойду и скажу: «Александр Христофорович, у меня на вас каждую ночь член стоит, поможете мне решить эту проблему?», так, что ли?!

  Романов-старший долго и непонимающе смотрел брату в глаза. Затем на его лице, словно рассвет, медленно проступило осознание. Брови поползли вверх в немом шоке.

  – Александр… Христофорович? – переспросил он, делая акцент на отчестве.

  Коля сгорбился и обиженно надулся.

  – Нет, блин, Фарфорович. Саш, я тебе о нём душу изливаю уже второй месяц, ты чем меня слушал…

  – Нет.

  Николай непонимающе замер.

  – Что «нет»?

  – У вас ничего не получится, Коля. Он не твой человек. Понимаешь… – Голос старшего внезапно оборвался.

  Александр подозрительно замер, глядя куда-то за ухо Николая, в пустоту, переваривая информацию. В этот момент раздались два монотонных, но уверенных стука костяшками пальцев о деревянный дверной косяк. Сердце Николая рухнуло в пятки, ноги и руки заледенели. Он готов был исчезнуть с этого стула, с этой кухни, из этого мира, лишь бы не видеть эти карие глаза, полные разочарования и презрения. В ушах стоял гул, время остановилось.

  В дверях стоял Бенкендорф. Бесстрастный, как всегда.

  – Александр Павлович. У вас тут новый контракт на сотрудничество. Подпишете?

  За спиной Коли раздались чёткие шаги. Дорогая, безупречная обувь. Присутствие за спиной ощущалось почти физически, давя на загривок. Бенкендорф вплотную приблизился к его холодеющей спине. Положив руку на спинку стула Николая, Александр наклонился вперёд, протягивая брату бумаги и ручку для подписи. Коля ощущал исходящее от него тепло.

  – В трёх местах. Страницы 4, 8, 15, – спокойный, уверенный голос менеджера опалил шею Николая, возвращая его в реальность. Пилот искоса взглянул на Бенкендорфа. Было страшно. Невероятно страшно.

  Александр Павлович быстро поставил подписи в нужных местах, стараясь ни на кого не смотреть, и вернул листы.

  – Благодарю, Александр Павлович, – Бенкендорф забрал документы. Коля выдохнул. Может, он ничего не слышал? Может, просто прошёл мимо? – Не волнуйтесь, Николай Павлович, – голос за спиной был тихим, но кристально чётким. – Любую вашу проблему я помогу решить.

  Вновь раздались равномерные шаги, а затем – щелчок закрывающейся кухонной двери. В комнате повисло тяжелое молчание.

  – Мне конец… – прошептал Николай, опуская голову на сложенные на столе руки.

  – Он всё слышал, – эхом отозвался Романов-старший.

  – Ты не помогаешь… Так чего я не понимаю? Ты не закончил…

  – Позже поговорим.

  Позже пилот побрёл на кардио и осмотр, словно на казнь. Саша же, напротив, был непроницаем, как отполированный камень. Лишь привычные, до зубовного скрежета заученные указания: «Расслабься, позволь осмотреть». Но взгляд Александра… Он изменился. Стал каким-то пронзительным, изучающим. Будто впервые видел перед собой не подопечного пилота, а человека. И этот взгляд буравил Колю насквозь, обнажая все тайное. В конце концов, Коля не выдержал натянутой тишины.

  – Вы меня, наверное, презираете… – пробормотал он, отводя взгляд.

  Бенкендорф не спеша записывал показатели пульса в таблицу.

  – Почему вы молчите? – В голосе Коли прозвучала неприкрытая тоска. Саша обернулся к нему.

  – Я тебя слушаю. Ты в последнее время вдруг стал таким многословным.

  Кажется, именно сейчас Александр по-настоящему увидел, что творится с Николаем. Едва заметный румянец, вспыхивающий на щеках, когда Саша касался его тела кончиками пальцев, закрепляя датчики. Тяжёлый, гулкий глоток каждый раз, когда их взгляды случайно пересекались. И это невольное стремление прижаться ближе, продлить мимолётное прикосновение, закрывая глаза в каком-то мучительном полузабытьи. Пазл начал складываться в цельную картину.

  – Расскажешь что-нибудь ещё? – тихо спросил Бенкендорф, делая шаг навстречу. – У тебя, оказывается, такие… интересные проблемы.

  Коля ощутил, как земля уходит из-под ног, оставляя лишь зияющую пустоту.

  – Много ли ты слышал?

  – Ну… – Саша выдержал паузу, глядя прямо в глаза. – Начиная с «как мне ему показать, что у меня без мыслей о нём ни одна ночь не проходит».

  – Значит, ты слышал всё… – Коля поджал губы, чувствуя себя загнанным в угол. Он стоял полураздетый, холодный гель, который сильные пальцы Саши с привычной уверенностью растирали по его коже, сегодня казался особенно отвратительным. Будто не смазка для датчиков, а похотливая имитация чувственности. Коля невольно вздрогнул. Александр, невозмутимо как прежде, крепил датчики на его груди. Бежать некуда, отвернуться невозможно. Оставалось только смотреть в эти пристальные, всевидящие глаза любимого человека. — Если ты откажешься от работы со мной… Я пойму… Моё поведение… Недопустимо…

  – Значит, ты поэтому по ночам браслет уже второй месяц снимаешь? — спросил Бенкендорф, сохраняя на лице непроницаемую маску врача. – А я-то думал, чтобы я не видел, что ты не спишь до трёх ночи…

  Коля залился краской. Саша же оставался невозмутим, словно проводил обычный медосмотр.

  – Ну… Я действительно не спал до трёх ночи, но мне было бы сложно объяснить тебе пульс 220…

  – Коль, – Саша перестал растирать гель и посмотрел на него с каким-то странным участием. – Тебе 27 лет. Ты молодой, привлекательный мужчина. И тебя окружает столько красивых женщин. Неужели ты думаешь, я бы не понял, чем ты занимаешься?

  И в голове Коли созрело отчаянное: «На кой черт мне женщины, когда они не ты?». Вслух же он пробормотал:

  – Ну, ты бы подумал, что у меня уже есть партнёр… Ты бы подумал, что я гетеро.

  – То есть, ты не допускал мыслей, что я могу быть гетеро и гомофобом? – Бенкендорф саркастично приподнял бровь.

  Пилот собрался с духом.

  – Я знаю, что у тебя был роман с Жуковским.

  Не так давно Николай действительно улучил момент, когда Жуковский в очередной раз бездельничал, болтая с рекламщиками, и, не церемонясь, уволок его за локоть в тень бокса.

  – Василий Андреевич, вы должны мне кое-что рассказать о Бенкендорфе, – заявил Романов, решительно глядя в глаза смм-менеджеру.

  Жуковский неловко поёжился, освобождая свою руку от настойчивого захвата гонщика:

  – С чего вдруг такой интерес к нашему Александру Христофоровичу? Помнится, ты терпеть его не мог, а тут вдруг «расскажите».

  – Для личной осведомлённости. У него есть отношения? Сейчас. И кто был в прошлом?

  Жуковский присвистнул.

  – Ничего себе, для личной осведомлённости… Он в делах любовных в своё время был знатным сердцеедом.

  – И с кем он был? – допытывался Коля, стараясь придать своему голосу небрежный оттенок любопытства.

  – Да были люди… – Жуковский неопределённо развёл руками.

  В голосе Коли прозвучала едва уловимая надежда:

  – А парни?..

  Жуковский расхохотался:

  – Пфф, да я сам был… ой! – он осекся и в испуге прикрыл рот рукой. – Я ничего не говорил!

  Этой случайной обмолвки оказалось достаточно, чтобы надежда в груди Николая вспыхнула с новой, нестерпимо яркой силой.

  Саша на мгновение застыл, словно поражённый внезапной мыслью, затем тихо хмыкнул, и в этом звуке чувствовалась какая-то скрытая досада.

  – Ладно, убил. Это он тебе растрепал?

  – Он просил его никому не выдавать… – виновато пробормотал Коля, опустив взгляд.

  – Ну, Вася… Ну, погоди у меня, – в голосе Бенкендорфа не слышалось злости, скорее усталая обречённость человека, смирившегося с неизбежным.

  После этого разговора дни потекли, словно мутная река, неся с собой однообразие отказов и бесконечную череду попыток Николая вывести их отношения на новый уровень.

  Надежда – штука упрямая, а Бенкендорф – ещё упрямее. Коля понял это очень скоро. Для Александра его чувства казались досадной помехой, мелким препятствием на пути к цели, требующим немедленного устранения. Он методично игнорировал любые намёки на близость, возвращая общение в сугубо рабочее русло.

  У них было много разговоров – вернее, мучительных попыток разговоров, инициатором которых всегда был Коля.

  – Не хочешь поужинать со мной? – он поймал Бенкендорфа после изматывающего дня тестов, когда тот выглядел измотанным и отчуждённым.

  – Зачем ты это делаешь? – Саша даже не поднял глаз от телефона, словно Коля был назойливой мухой.

  – Ты очень нравишься мне, я хочу узнать тебя поближе, – с отчаянной искренностью произнёс Коля, надеясь пробить броню равнодушия.

  – Не хочешь. У нас сугубо рабочие отношения, – отрезал Бенкендорф, не оставляя места для сомнений.

  – Хочу. И ещё я хочу, чтобы отношения у нас были не только рабочие. Я ведь тоже нравлюсь тебе, иначе бы ты сразу это пресёк, – настаивал Коля, чувствуя, как тонкая нить надежды натягивается до предела.

  Тут Бенкендорф посмотрел на него. В его глазах плескалась невысказанная усталость, словно он нёс на плечах непосильный груз.

  – Коль… давай не будем.

  – Не будем что? Не говори мне «нет», если ты чувствуешь совсем другое, – взмолился Коля, не желая отступать.

  – Послушай, с твоей стороны это может быть юношеская привязанность. Это абсолютно нормально, – попытался объяснить Бенкендорф, словно разубеждал ребёнка.

  – Мне 27. Вполне себе осознанный возраст, – огрызнулся Коля, чувствуя себя униженным.

  – Тем более, тебе 27, я на 15 лет старше тебя. Найди себе кого-нибудь… в своей возрастной категории.

  Коля вспыхнул от ярости и отчаяния.

  – Ты как скажешь, так сразу хоть стой, хоть падай. Какая возрастная категория, я не шестнадцатилетний подросток. Объясни.

  – Тебе не нужно всё это, повторяю.

  – Саш, я сам решу, что нужно мне в моей личной жизни, не делай за меня хотя бы это! Я хочу быть с тобой, и я твёрдо в этом уверен.

  – Тебе надоест. И разговор закончен.

  Он разворачивался и уходил. Каждый раз. Оставляя Колю одного на растерзание безнадёжному желанию и злости на эту непробиваемую стену отчуждения. Что-то здесь было глубоко не так.

  Если отношения Александра с Василием были ясны как день, то тайна, связывавшая брата с Бенкендорфом, по-прежнему висела в воздухе, словно тяжёлое, свинцовое облако. Задавать вопросы Александру Христофоровичу напрямую Николай не решался, оставалось лишь одно – попытаться выудить правду у самого Романова-старшего.

  Вопрос Николая обрушился на брата, словно раскат грома, нарушив тишину кухонного полумрака:

  – Что было между тобой и Бенкендорфом?

  Александр, держа в руках чашку с дымящимся кофе, резко вскинул голову. В его глазах полыхнуло опасное, предостерегающее пламя.

  – Какое тебе до этого дело?

  – Я знаю, что вас связывали отношения, которые внезапно оборвались!

  – Да какого дьявола ты суёшь свой нос не в своё дело? Если Бенкендорф отвечает тебе отказом, то это вполне объяснимо – ты всего лишь мой младший брат. И не тебе судить о том, что происходило в моей жизни, пока ты пешком под стол ходил.

  Коля ощутил, как гнев закипает в груди. Слова брата словно плеснули маслом в огонь, разожгли давно тлевшие подозрения.

  – Ты ревнуешь? – выпалил он, не в силах сдержаться. – Ревнуешь к тому, что я могу получить то, чего ты не смог удержать?

  Александр поставил чашку на стол с такой силой, что кофейная гуща взметнулась над краем. Его лицо исказила гримаса ярости.

  – Ты понятия не имеешь, о чём говоришь, – прошипел он. – Между мной и Бенкендорфом ничего не было. И никогда не будет. Запомни это. А теперь убирайся.

  Коля не сдвинулся с места, чувствуя, как решимость пересиливает страх. Он видел, как брат пытается скрыть правду, прячась за маской гнева и высокомерия.

  – Ты врёшь. Я знаю, что врёшь. Вы оба… какие-то недосказанные. А Бенкендорф… он как будто проклят этой вашей тайной. Я хочу знать, что произошло. Я заслуживаю знать. Если ты не расскажешь, я спрошу у него самого.

  Александр хранил молчание, прожигая его взглядом, словно стремясь проникнуть в самую душу. Затем, сломленный, тяжело выдохнул, и в глазах его мелькнула тень раскаяния.

  – Хорошо, я расскажу… – слова давались Александру с трудом, словно он выковыривал их из груди. Он запинался, подбирая смягчающие обороты, но с каждым произнесённым словом лицо Николая становилось всё мрачнее и неприступнее.

  – То есть ты вот так подло расстался с любимым человеком и смеешь меня ещё чему-то учить?! Какая же ты мерзкая, бесчувственная тварь, Романов!

  Николай резко развернулся и вылетел из кухни, с грохотом захлопнув дверью. Стекла в серванте жалобно зазвенели, словно вторя его ярости. Внутри него клубилась буря, смешивая гнев, горечь и всепоглощающее разочарование. Он чувствовал себя преданным, оплёванным самым близким существом на свете. Все эти годы они шли рука об руку, делили радости и беды, а оказалось, что между ними зияет бездонная пропасть, вымощенная ложью и недосказанностью.

  Он из кожи вон вылезет, чтобы доказать Бенкендорфу – он не копия брата.

После одной фееричной гонки лёд между ними тронулся, атмосфера словно настраивалась на новую волну.

  – Так, по телеметрии всё идеально, – Бенкендорф впился взглядом в планшет. – Завтра инженеры перетряхивают весь болид, у тебя по графику только диета и разминка. Выходной, в общем. Выспись. Отдохни.

  – Саш? – тихо позвал Коля.

  – Да, и насчёт сладкого… давай умерь пыл, ладно?

  – Саша.

  – Чего?

  – Останешься у меня? Любая гостевая – твоя. Оформим тебе внеплановый отгул. Клянусь, ни крошки сладкого, если согласишься.

  Бенкендорф выдохнул с нажимом.

  – Коль, мы это обговаривали.

  – Ничего криминального! Просто побудем вместе, я присмотрел пару занятных настолок. Да и Василий Андреевич хвалил твою игру в карты.

  Тень раздражения скользнула по лицу Бенкендорфа.

  – Ах, Василий Андреевич… Я ему потом скажу, где ракам зимовать, и что не Варваре нос оторвут за любопытство, а ему.

  – Я серьёзно, хочу, чтобы ты был рядом.

  – Ты меня не слышишь? Тебе это не нужно.

  – А ты меня? Я сам решу, что мне нужно! – в голосе Коли зазвучало отчаяние.

  И тут Саша произнёс слова, которых раньше не было в их лексиконе. Сталь в его голосе дала трещину, обнажив неуверенность, почти уязвимость.

  – Коля, пойми, я боюсь однажды проснуться и осознать, что между нами – пустота. Не хочу этого. Ты понимаешь?

  Коля замер, как громом поражённый. Первая брешь в стене отчуждения.

  – … Я тоже не хочу так проснуться, – прошептал он. – Давай не будем так просыпаться...

  У Саши, как он сам для себя окрестил, был «психологический хоррор» каждый раз после этих разговоров с Николаем. Страх обжечься повторно, страх несоответствия, страх быть отброшенным в пользу кого-то юного и задорного или спортивных достижений. Но упрямство Романова-младшего было той силой, что преодолевала любые страхи.

  И после множества таких бесед они начали сближаться. Робко, украдкой, словно крадучись. Первое прикосновение, лишённое рабочего контекста. Первый поцелуй, вырванный из тишины опустевшего бокса. Первая ночь, после которой Коля не снял умные часы, и Саша, анализируя данные, с удивлением обнаружил ровную, здоровую кривую сна – впервые за долгие месяцы.

  Николай и не думал скрывать, что в его жизни появился кто-то особенный. Едва Саша начал раскрываться и давать слабину, в одном из мимолётных интервью прозвучала его крылатая фраза: «Да, меня ждут потрясающие отношения». Команда пожала плечами, решив, что это проделки пиарщиков, а пиарщики списали всё на инициативу команды. Бенкендорф, наблюдая за этим из-за кулис, едва не выронил блокнот, но остался невозмутим.

  Позже, наедине, он упрекнул:

  – Я, значит, согласился на вечерний бильярд в приватной обстановке, а ты уже раструбил на весь мир о новом романе?

  – На всякий случай, я имел в виду тебя, – беззастенчиво улыбнулся Коля.

  – Я догадался, спасибо за прямоту, – сухо ответил Саша, но в уголках его губ заиграла та самая, редкая, ускользающая улыбка.

  Их отношения развивались со скоростью, которую Саша считал «разумной», а Коля — «мучительно медленной». Но даже эта скорость приводила к забавным и пикантным ситуациям.

  Коля, наконец, получил ответ на свой давний вопрос о «дополнительных нагрузках». Правда, ответ этот пришёл с неожиданной стороны – на практике. Реакция Саши во время их первого интимного опыта стала для него настоящим откровением. Когда Коля, увлечённый моментом, опустился ниже, Александр попытался отстраниться, смущённый и словно потерявший почву под ногами. Но Коля, с голодным отчаянием вцепившись в его бёдра, не отпустил, долго и жадно сглатывая, чувствуя головокружительное опьянение от счастья и власти. А потом, блаженно мурлыча, прошептал:

  – Знал бы ты, как часто я об этом думал… Кажется, мы решили, что мне нужно больше белка, разве нет?

  Саша, задыхаясь, с тронутым румянцем, пробившимся сквозь бледность, с трудом сохранял остатки серьёзности.

  – Коль… я не совсем это имел… в виду…

  Но Николай, опьянённый победой и страстью, уже не слушал, с маниакальным энтузиазмом продолжая следовать своему новому «рациону». На следующее утро у Романова был вынужденный выходной. Он буквально не мог пошевелиться.

  – Саш, у меня таких тренировок не было никогда. Как у тебя хватает сил идти на работу? – Бенкендорф, безупречный в отутюженном костюме, поправлял галстук перед зеркалом. В его голосе звучала неприкрытая насмешка.

  – Здоровый образ жизни, Романов. Не пью, не курю, не употребляю твою тауриновую химию из банок. Результат, как видишь, налицо. И с утра бодр, и в постели даю фору молодым!

  В ответ в лицо Бенкендорфа с идеальной траекторией прилетела подушка. Это был болезненный укол в адрес Романова, который умудрился за ночь достичь экстаза в разы больше, чем его более зрелый партнёр, и теперь чувствовал себя выжатым до последней капли.

  Совместная жизнь приносила как неожиданные радости, так и неизбежные трудности. Однажды Саша, рассеянно оглядываясь, бродил по их квартире в поисках чего-то.

  – Что потерял? – раздался голос Николая за спиной.

  Александр обернулся, сжимая в руке подушку с дивана, под которой только что искал пропажу.

  – Да телефон найти не могу…

  – Давай я позвоню, звук-то включён? – предложил Коля, заговорщицки улыбаясь.

  Бенкендорф автоматически кивнул, наблюдая, как тот судорожно ищет контакт в своём телефоне. И замер, когда увидел надпись под именем абонента: «Сашенька». Он едва заметно фыркнул.

  – «Сашенька»?

  – А что? – Коля невинно захлопал глазами и нажал кнопку вызова.

  Из-под беспорядочной стопки бумаг на журнальном столике раздалась знакомая, легкомысленная мелодия:

  "Сладкие вина, фреш апельсина,

  Как же красиво он ведёт машину.

  Некогда думать, дымит резина

  Мой секси-символ за рулём болида".

  Александр тут же выхватил телефон, сбрасывая вызов. Кончики его ушей предательски вспыхнули румянцем, а раскатистый смех Николая эхом разнёсся по их общему жилищу.

  Ещё одним полем битвы стали райдеры. У знаменитых людей они есть, и гонщики – не исключение. Коля и Саша яростно дискутировали над списком пожеланий пилота.

  – Да ты столько не выпьешь! И не съешь! – Саша изучал перечень с нарастающим недоверием. – Объясни мне, зачем тебе целая коробка киндер-сюрпризов?

  – Во-первых, это на команду! – с жаром защищался Коля. – Во-вторых, недооцениваешь меня. И это я просто набросал варианты!

  – Уверяю тебя, Орлов вместе с командой предпочтут здоровую пищу твоим киндерам. Дальше. Коль, пять литров кока-колы?

  – Без сахара! – парировал Романов, делая вид, будто в этом вся суть дела.

  О здоровом образе жизни. Большинство пилотов его в той или иной степени придерживаются. Курящих пилотов Коля никогда не видел. И вот однажды Бенкендорф застал его за курением. Совершенно случайно, в укромном уголке автодрома. Сам Александр курил крайне редко, почти бросил, позволяя себе сорваться лишь после болезненного расставания с Романовым-старшим. Увидеть Колю с сигаретой было словно предательство – невысказанное и оттого ещё более острое. В его юности всё было иначе, но сейчас он готовил Колю к соревнованиям, и это был явный шаг назад.

  – Что это? – сухо спросил он, не в силах скрыть разочарование.

  Коля вздрогнул и попытался спрятать тлеющую сигарету за спиной.

  – Саш… я…

  – Выбрось. Немедленно.

  И Коля, безропотно подчиняясь, раздавил окурок подошвой ботинка. Позже, когда Жуковский в шутку обмолвился о том, что они в молодости с Бенкендорфом вместе баловались травкой, Николай испытал лёгкий шок. Двойные стандарты, подумал он с горечью. Но спорить не стал. Ему и правда не хотелось курить. Просто нервы. А от нервов у него теперь был другой, гораздо более приятный способ избавиться.

  Однажды вечером он неслышно подошёл к Саше, обнял его сзади, пока тот, устроившись на диване в гостиной, сосредоточенно работал за ноутбуком, и нежно прижался губами к его шее.

  – Надолго задержался? – спросил Саша, отрываясь от экрана и вспоминая, что у Николая была назначена встреча на вечер.

  – Не знаю, – загадочно улыбнулся Коля. – Это зависит от тебя. Помнишь, что там было написано в той статье… «Если во время общения всё его тело обращено к вам, он открыт… это признак того, что он готов вас слушать».

  Саша медленно повернулся в кресле, его тело и в самом деле было полностью обращено к Николаю. Не говоря ни слова, он потянулся и, притянув его за воротник рубашки, жадно впился в его губы в страстном поцелуе.

  – Забудь ты свои дурацкие статьи, Романов. Иногда всё гораздо проще.

  И в этот момент Николай понял, что он по-настоящему счастлив.