Некрополь

Среди белизны холмов, покрытых тончайшей снежной вуалью, змеилась дорога, словно застывшая в предсмертной конвульсии черная гадюка. По ее переломанному хребту неспешно ехала повозка гробовщика. Мясистые пальцы крепко сжимали поводья, а цилиндр, напоминавший покосившуюся башню, так и норовил свалиться с низколобой головы, но удерживался, цепляясь за ухо. Одним только обличием гробовщик внушал Тадеушу непреодолимое отвращение.

–  Богатый нынче улов, – пронзил тишину хриплый голос.

– Битва была яростной и унесла многих храбрецов, – еле слышно ответил молодой офицер.

Безжизненность окружающего пейзажа обволакивала повозку липким коконом. Лишь обезображенные скелеты деревьев рассекали белизну своей зловещей чернотой. Порой казалось, что повозка замерла на месте, запутавшись в хитросплетениях белых нитей, и только размеренное сопение лошадей да их едва слышная поступь связывали Тадеуша с миром живых. Скрипучий голос гробовщика, казалось, принадлежал не человеческому существу, а беспроглядной белизне омертвевших холмов.

–  Впервые в наших краях, офицер?

– До войны мне редко доводилось путешествовать. В Н. я никогда не бывал, хоть и наслышан о здешних местах. Также я осведомлен о ваших обычаях.

– Нигде гробовщик так не ценится, как в нашей провинции. Ибо мы знаем цену смерти.

– Я слышал, поместье графа Кшепневского располагается на кладбище? Разве это не странно?

– Что же тут странного? – рассмеялся гробовщик, – Кшепневские – хранители древних обрядов, знатоки погребальных мистерий, к которым не брезгуют обращаться особы королевского рода. Где же им еще обитать, как не посреди места, которому они посвящают свою жизнь?

Солнце поднялось над горизонтом, и когда хлопья тумана растаяли под его лучами, околевшие тела холмов стали выглядеть еще более угнетающе.

– Вам, офицер, повезло, не многие удостаиваются чести заглянуть на царственный погост, не говоря уже о том, что бы быть там похороненными. Однако нынче война, и граф Кшепневский согласился предать погребению тела погибших героев.

– Весьма любезно с его стороны.

– Вы даже представить не можете, как им повезло, – гробовщик разразился хриплым хохотом, подобным карканью ворона.

Тадеуш предпочел оставить едкую реплику без ответа. Монотонная тряска, безжизненность пейзажа и мнимое тепло солнечных лучей утомляли офицера. Бестолковому разговору с гробовщиком он предпочел сон.

Открыв глаза, Тадеуш ощутил на себе холодный взгляд бледнолицей луны, выглянувшей из-за черной тучи. В свете серебристых лучей виднелась высокая стена, камни которой, казалось, были изъедены проказой. Лишенная створ арка ворот зияла чернотой, словно разверстая пасть некого инфернального чудища. Зрелище сие явно внушало лошадям смертельный ужас, – животные замерли на месте, не желая делать ни шагу вперед.

– Но! – хриплый голос был едва отличим от пронзительного свиста хлыста. Лошади неистово заржали, в воздухе запахло кровью, и вот измученные животные уже ступали по мощеной аллее Некрополя.

Взору офицера предстало зрелище удивительной скорбной красоты и траурного величия.

До войны Тадеушу довелось изучать антропологию в университете; особый интерес он всегда испытывал к погребальным обрядам и обычаям. Именно тогда он впервые услышал о Некрополе графа Кшепневского. Загадочный град погребальных мистерий, возведенный древним родом среди спящих холмов, – истории об этом месте всегда походили на сбивчивые пересказы тревожных снов.

Тадеуш никогда прежде не видел чего-либо подобного. Казалось, словно безумный архитектор-некромант воззвал из небытия каменных призраков шумерского града и в порыве безумной гениальности украсил их причудливыми барочными орнаментами. Одна из деталей декора особенно заинтриговала офицера: над входом в каждый склеп в стену были вмурованы лики, похожие на посмертные маски, с той лишь разницей, что глаза их были открыты. От полного ненависти и обреченности взгляда каменных лиц Тадеушу стало не по себе.

– Вот и пора нам проститься, – прокаркал гробовщик.

Тадеуш ступил на мощеную аллею и принялся подниматься по склону холма, на вершине которого виднелись очертания замка Кшепневских. Однако один из склепов привлек внимание офицера. Казалось, в нем было что-то неизвестное, неправильное, если что-то вообще могло быть неправильным в подобном месте. Подойдя ближе, офицер принялся рассматривать декоративные элементы, обрамлявшие вход. Выглядели они так, словно виртуозная рука зодчего воссоздала в камне осколки лавы. И тут же Тадеуш осознал, что именно было не так: когда-то на их месте были витиеватые барочные орнаменты. Кое-где все еще проглядывались следы былой гармонии: фрагменты ангельского лика, изящная цветущая лоза и струящиеся драпировки.

– Дорогой гость! А ведь я Вас жду! – послышался гулкий голос за спиной.

Офицер обернулся и увидел статную худую фигуру, облаченную в длинный плащ. Он тут же догадался, что перед ним сам граф Кшепневский.

***

– Господин офицер, я необычайно рад Вашему визиту.

В свете канделябров Кшепневский выглядел молодо, однако лицо его было изможденным, словно он уже давно не смыкал век. Молчаливые слуги накрывали на стол.

– Это честь для меня, граф.

Тадеуш с интересом разглядывал собеседника. Он с первого взгляда ощутил странную симпатию к этому человеку, не взирая не его странный облик: выпученные водянистые глаза, нос, подобный клюву хищной птицы, густая черная шевелюра. Нервные руки Кшепневского, казалось, были обтянуты пергаментом, а необычайно длинные пальцы обладали пугающим сходством с паучьими лапами. На бледном лице графа подобно ветхой печати запечатлелось благородство древнего замысла, сумевшего сохранить себя сквозь века.

Стены гостиной были драпированы черным бархатом. Свечи в серебряных канделябрах освещали стол, изобиловавший изысканными блюдами. Однако сам Кшепневский довольствовался лишь терпким красным вином, которое он пил из инкрустированного рубинами кубка.

– Я вижу у Вас королевский крест, – произнес граф.

– Эту награду я получал за участие в битве под Н.

– Ах, да, припоминаю. А ведь я сам наблюдал эту битву...

Они оба замолчали, погрузившись в хмурую обитель воспоминаний, – словно каждому было что вспомнить, но ни один из них не желал ворошить прошлое.

– А знаете, граф, – нарушил тишину Тадеуш, – однажды мне довелось прочесть одну книгу, посвященную погребальным обрядам, и с тех пор сей предмет мне неизменно интересен.

– Рад это слышать. Тогда завтра Вам стоит заглянуть в мою библиотеку.

– С удовольствием. Но сначала мне хотелось бы выполнить мои обязанности – позаботится о павших товарищах.

– Не волнуйтесь, я беру все на себя. Ведь это мой священный долг, помните? Более того, учитывая Вашу страсть к погребальным обрядам, смею заключить, Вам будет интересен и мой Героон.

– Простите…

– Героон. Могила героев. Позвольте спросить, известна ли Вам история рода Кшепневских?

Не дожидаясь ответа, граф продолжил:

– Испокон веков наша семья хранила древние погребальные таинства. Тщательно выстраивая архитектуру, мы возводили мавзолеи согласно древним книгам.

Каждый из нас, Кшепневских, конструировал свой участок кладбища, в который вкладывал все свои знания, и более того – философию, – свою и своего времени.

Мой далекий предок – основатель нашего рода, великий архитектор, создал план царского Некрополя – Долины Королей. И владыки нашего королевства веками находят здесь последний приют. Не только они – многие выдающиеся и достойные люди, творцы нашей культуры, жрецы и воины. Такова миссия нашего рода, и мне суждено было завершить начатое дело. Я оказался последним в роду – так было написано в книгах, ибо каждое великое дело имеет свое начало и свой конец.

На смертном одре отец подозвал меня к себе: «Ты последний из Кшепневских. В книгах наших предков нет ответа, каким должен быть финальный участок Некрополя. Однако не стоит отчаиваться – наблюдай жизнь и ответ придет к тебе сам».

Сказать по правде, столь важная обязанность обременяла меня, сковывала руки. Я изучал книги, перелистывал ветхие манускрипты, ища ответ на мучивший меня вопрос. Но все поиски были тщетными. Ответа не было и, казалось, быть не могло…

Кшепневский погрузился в длительное молчание. Непроницаемая тьма сгустилась за окном. Паучьи пальцы сцепились в цепкий клубок.

– Порой взор наш застилает пелена, мешающая увидеть мир таким, каким он есть. Ответ пришел ко мне намного позже…

Мне доводилось видеть поле сражения после жестокой схватки. Воронки вывороченной земли усеивали долину. В черных силуэтах невозможно было узнать некогда живых существ…

Отставив кубок, Тадеуш вперил взор в черноту драпировок, отчетливо различая в переливчатых складках макабрические образы своих собственных воспоминаний. Хоть описания графа и были чрезмерно гротескны, они находили отклик в его истерзанной душе. Тадеуш закрыл глаза, и пред его внутренним взором предстало видение…

Монструозные нагромождения разлагающейся плоти, полностью лишившиеся человеческих очертаний и казавшиеся причудливыми формами рельефа, горными хребтами или холмами. Обесформленные останки, походящие на выбросы лавы, причудливые плотоядные растения или гигантские грибы, – воплотившиеся порождения кошмарного сна. Фантасмагорические лабиринты, выстроенные на поле боя призрачной рукой, потерявшие всякое сходство с пейзажем, привычным человеческому глазу…

– Именно тогда, – продолжил граф, – я понял, каким должно быть мое творение. И этот опыт позволил мне создать свой шедевр – финальную точку в истории Некрополя, его черную корону, Героон – могилу героев. Монумент нашей истории, итог нашей славной деятельности.

Закончив речь, граф поднялся, раскланялся, и произнес на прощание:

– Завтра вы все поймете. Доброй ночи, господин офицер.

Неспешной, уставшей походкой Кшепневский поднялся по лестнице.

Слуга, взяв в руки подсвечник, повел гостя по длинному неосвещенному коридору.

Оказавшись в холодной спальне, Тадеуш, измученный долгой дорогой, тут же рухнул на шелковые покрывала. Желая погрузиться в дарующую забвение темноту, он поспешно задул свечу. Однако в комнату все равно проникал непрошенный свет. Неохотно поднявшись, Тадеуш подошел к окну, и увидел странное фосфоресцирующее свечение, подобное сиянию ночесветок, которое венчало северную стену Некрополя призрачной короной. 

Офицеру казалось, что именно там и должен находиться загадочный Героон. Он лег в кровать, но перед глазами еще долго стояло странное изумрудное сияние, в котором постепенно начали проступать таинственные сновидческие образы.

***

Угрюмые, беспокойные грезы виделись Тадеушу.

Пористые волны бурого грунта вздымались сухими насыпями: хоронили, затем исторгали его; он барахтался в рыхлой почве, захлебывался, тонул. Закрыл глаза, а когда открыл…

Дырявая кровля ветхой лачуги. Угрюмый старец – бесстрастное лицо, темные, совиные глаза, острый взгляд. Старик поднял точеный нож, долго глядел на перламутровые отблески, затем погрузил острие в обрюзгшую мертвую плоть.

Он препарировал трупы, складывал их в темно-зеленые сосуды. Сквозь малахитовое стекло взирали распухшие восковые маски, связки рук, костей…

Старик походил на отца Тадеуша – тот был так же сосредоточен, важен, суров. И вместе с тем, в нем виделась болезненность, вызывавшая в памяти образ графа. Словно вернулось то время, когда в детстве, в продовольственной лавке, они с отцом фасовали припасы. Тадеуш помогал старцу, подносил ему бутыли с бальзамирующей жидкостью, складывал зеницы в прозрачные амфоры. Словно зрители в амфитеатре, их окружали сонные лики, неподвижные, застывшие, дремлющие…

Затем оглушительный грохот раздался снаружи. Слышались вопли, конский топот, рокот взрывов. Тадеуш ринулся к двери, рванул ее на себя…

Он оказался в самой гуще битвы. Он полз под колючей проволокой к черной расщелине – траншее, в которой можно было укрыться от снарядов. Где были враги, а где союзники, он не знал; в безликой мясорубке повсюду сновали тени, – потерянные, отрешенные, чужие. Не было ни командиров, ни подчиненных, а только густой дым, скрывавший небо, который со свистом пронзала смертоносная картечь.

Его пребывание в окопе было недолгим. Казалось, гулкие трубы призвали его покинуть укрытие, атаковать, идти напролом. Выпрыгнув из ямы, он устремился к вязкой мгле…

Эхом пронесся над полем предсмертный конский храп – раздался громоподобный выстрел; и что-то черное, поначалу лишь крохотная отметина в небе, стремительно выросло и затмило собой белоголовое солнце. Гибельный снаряд, окантованный раскаленными языками, казался зависшим прессом, давящим невыносимой тяжестью. Опустившись, он должен был покрыть землю и раздавить все живое…

Тень легла на поле боя. Прокатился оглушительный рокот, взметнулось облако пыли…

Взрыв не затронул Тадеуша. Его опрокинуло волной раскаленного воздуха, но вскоре он смог подняться, оглядеться вокруг. Шум битвы стих. Снаряд на время примирил враждующие стороны.

Тадеуш брел по черному полю, усеянному трупами солдат. Быть может, они вовсе не умерли – но лишь окаменели во сне, ожидая пробуждения для новой битвы. Словно предсмертные корчи воинов были иллюзией, странной, бессмысленной игрой.

Он направился к дому старца. На месте ветхой лачуги он обнаружил лишь необъятную черную воронку – эпицентр взрыва. На самом дне, в сером дыму, он разглядел нечто невообразимое, поначалу приняв увиденное за мираж. Из останков бальзамированных тел взошел таинственный цветок, лепестки которого были подобны мозаике, выложенной рукой полоумного художника.

Ноги, руки, головы – все послужило созданию диковинной розы; конечности переплетались между собой, словно крысиный король. Вздыбленные руки распрямлялись, в раскрытых ладонях расцветали россыпи глаз. Изнанки пальцев серебрились, словно драгоценные камни.

В сердцевине цветка таились алмазные рты, окантованные алыми губами, которые силились сказать что-то важное Тадеушу, но он не слышал, не мог услышать…

***

Тусклые лучи проникали сквозь стрельчатые окна, и тут же тонули во влажных тенях, словно хлипкие лодки. Тадеуш спустился по скрипящей винтовой лестнице. В дневном свете проступала вся невзрачность гостиной: испятнанные стены, потрепанная антикварная мебель, камин с курящейся дымкой, над ним – фамильный герб Кшепневских с изображением человеческого черепа, обрамленного венком асфоделей.

Точно печальная нахохлившаяся птица в потертом сюртуке, явился дворецкий. Руки его были сложены за спиной, подпирая уродливый горб.

– Извольте передать сожаления графа – он явится только к вечеру.

– Как жаль, после обеда я рассчитывал покинуть особняк…

– Я бы рекомендовал Вам посетить библиотеку графа. Уверен, Вы найдете там для себя много интересного.

Дом был окутан тягостным флером; казалось, камни его стен были изо льда. В орнаментах лепнины, в резных узорах мебели присутствовали символы гибели. Среди них попадались знаки посмертного утешения и проблесков новой жизни, – но они неизменно оставались в тени, и тирания скорби возвышалась над ними свинцовым монолитом.

Тадеушу казалось, будто символы заключали в себе некую тайну. Знаки окружали созерцателя, словно стервятники труп. Он думал о фантастических видениях графа, о зловещем знании, открывшемся ему на поле брани. Казалось, он и сам подступил вплотную к скользкому порогу, нависающему над бездной…

Зал, предшествовавший библиотеке, был своего рода музеем, полным диковинных погребальных артефактов. Собраны они были со всего мира, – как и все в замке, коллекция носила отпечаток коллективных помыслов древнего рода. Стены были завешаны фамильными портретами – величавые длиннобородые старцы важно выглядывали из ветхих рам.

Тадеуш осматривал коллекцию: фрагменты надгробий, религиозные символы, мумифицированные тела. Встречались также и необычные экземпляры: кинжалы языческих племен, которыми умертвляли отданных в жертву богам и высушенные головы, носимые варварскими племенами в качестве амулетов.

В конце зала Тадеуш обнаружил прекрасные греческие статуи – однако их мраморная поверхность была странным образом изуродована. Некогда прелестные лики были размозжены, а пол был усыпан каменными осколками – свидетельствами гнусного умопомешательства. Недоумение и отвращение объяли Тадеуша, когда он глядел на эти осколки. Кто и зачем разрушил прекрасные статуи? Как и все в замке, эта картина хранила в себе невысказанную тайну.

Отворив массивную дверь, Тадеуш оказался у входа в библиотеку, высокие стены которой были полностью скрыты за книгами. Отдельные секции были посвящены архитектуре – особое внимание привлекали вековые фолианты, полные точных схем и планов. Здесь были книги, полные неистовых сказаний и мрачных обрядов, фолианты, хранящие мистерии полуночных божеств, сочинения проклятых философов, циников и нигилистов, исповеди магов, погрязших в изучении тайных наук. Также – требники различных церквей, книги, в которых были детально описаны обряды позабытых сект. Одна из них сразу же бросилась в глаза Тадеушу – это было издание in quarto – Vigiliae Mortuorum secundum Chorum Ecclesiae Maguntinae.

Выбрав несколько книг, описывающих погребальные обряды древних египтян, Тадеуш погрузился в чтение, ожидая появления графа.

***

Арочное окно библиотеки выходило на северную часть кладбища. Склепы были окутаны сумрачной дымкой, которая тянулась до самой стены, покрытой гнилым рыжим мхом; за ее грубыми границами проглядывалось мутное ядовитое свечение, подобное таинственной сновидческой субстанции. Отложив книгу, Тадеуш смотрел в окно, следя за медленным полетом снежных хлопьев над туманным некрополем. Зрелище завораживало: казалось, все было покрыто мягкой шелковой вуалью.

Зимнее солнце клонилось к серебристой горе. Точно предвещая наступление тьмы, набирал силу промозглый ветер, сгонял тучи, собирал снег в вихри.

Вдруг дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возник граф. Его глаза лучились каким-то жутким, зловещим сиянием.

– Какая чудесная ночь! – воскликнул он. – Возможно, более подходящего времени не будет. Торопитесь, Тадеуш, если желаете увидеть мою работу и проводить своих товарищей в последний путь.

С каждым мгновением снежная буря становилась все сильнее. Огромные тучи вод нависали над кладбищем, словно невидимая сила притягивала их к замку. Освещая дорогу фонарем, граф вел за собой Тадеуша.

Офицеру казалось, словно из мрачных окон усыпальниц на него глядят призрачные фигуры. Безгласные, молчаливые, они, тем не менее, жаждали его о чем-то предупредить, – точно все они стали заложниками единого рока.

Наконец они достигли кованой арки ворот, покрытых пятнами ржавчины. Из складок плаща граф извлек связку ключей и вставил один из них в замочную скважину. Двери отворились.

Первым, что привлекло внимание Тадеуша, была удивительная архитектура незавершенного строения, – контуры его были лишь намечены, но уже поражали смелостью замысла. Это было невиданное, неземное зодчество. На первый взгляд постройка напоминала гаргантюанскую друзу гоэтита, брошенную среди холмов рукою безумного гиганта; однако со стороны фасада можно было заметить, что все элементы сочетались в совершенной зеркальной симметрии. Лишь пугающе неестественная гармония свидетельствовала о рукотворности сей архитектурной аномалии. Здание могло бы выразить идею совершенного порядка, будь оно когда-нибудь достроено. Но все лежало в руинах.

Строение окружали беспорядочные нагромождения стесанных камней, которые некогда должны были послужить возведению стен. Теперь же все было занесено снегом, словно небесная мать скрывала игры своего полоумного отрока. Руины полнились тихой, невыразимой тоской.

– Не обманывайтесь формой, – произнес граф, – в ней если что-то и заключено, то лишь обман, – заблуждения, преследовавшие меня в дни молодости. Голос моих ошибок. Vox et praeterea nihil…

Они миновали хмурое здание, словно это были древние руины, грезящие в веках. Точно сведенные в судороге скулы, перед ними возникла арка ворот.

Чем ближе они подбирались к загадочному Героону графа, тем сильнее становилось его возбуждение. Бледное, изможденное лицо озарилось зловещей улыбкой, впалая грудь распрямилась, и он стал походить на своих предков – статных, величественных, – таких, какими их видел Тадеуш на портретах в замке.

Перед ними простирался грубый, первозданный пейзаж. Ландшафт был полон ощерившихся к небу камней, покрытых лишайниками. Окантованное руинами раскинулось алое озеро.

Поверхность озера не была покрыта льдом; напротив, от воды вились дымки пара, вместе с явственно различимым таинственным свечением, словно на дне таились драгоценные камни. Даже промозглый ветер, что так яростно хлестал окружающие стены, не смел тревожить зеркальные воды, – словно они были густой алхимической субстанцией.

Тем не менее, озеро было полно некоего внутреннего движения. Над его поверхностью нависал липкий туман; испарения источали могильное зловоние, – удушливые запахи тлена и гнили.

– Взгляни же в воды озера, – точно приказ, прозвучал голос графа.

Тадеуш послушно направился к берегу. Его конечности охватила болезненная немощь, и каждый шаг давался с трудом, словно все его естество противилось взгляду в мутные воды.

Графом же, напротив, овладело нетерпение, его скорбные глаза пылали жаром восторга. Словно в лихорадке, он нечленораздельно бормотал, выхаркивая комки слов из своего горла:

– Я похоронил их со всеми почестями…

Стоя на краю лестницы, чьи мраморные ступени уходили во влажную алую мглу, Тадеуш различил смутные очертания в воде, и в следующий миг он был ошеломлен.

Мертвецы плавали в бассейне. Их распухшие обесформленные тела источали гнилостное свечение. Раздутые белесые лица выглядывали из-под алой толщи. Ужас узнавания пронзил Тадеуша.

– Разве это не идеальное погребение? Это – Героон! Могила героев!

Словно напуганные зловещими речами, разошлись облака, заалели звезды, и холодный лунный свет пронзил дьявольские воды. В глазах мертвых отразились далекие, пронзительные огни – поверхность озера засверкала россыпью самоцветов. И это сияние ослепило Тадеуша, открыв ему жуткое, тайное знание о самом себе…

– Только избранным доводилось заглянуть в безбрежные воды забвения. Заглянуть – и остаться в них навсегда.

Лицо безумца было точно зловещая маска: столь же раздутое, как и у плавающих в воде трупов, словно оно только вынырнуло из гущи смрадных волн.

Офицер отшатнулся от графа как от чумного, и ринулся к выходу. Злой, оглушительный хохот преследовал его вплоть до того момента, пока он не выбрался из каменного лабиринта. Лишь оставив за собой древние стены могильника, и убедившись, что никто его не преследует, Тадеуш смог перевести дух.

Он брел по заснеженной равнине. По левую руку от него находились горы, впереди – белая равнина, которой не видно было ни конца, ни края. Одинокий силуэт заносило веером непрекращающегося снега.

Alex

Ksenia