Некому отоварить такую девку

🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

Некому отоварить такую девку
Будьте осторожны в своих желаниях. Часть 1
Будьте осторожны в своих желаниях. Часть 2
Будьте осторожны в своих желаниях. Часть 3
Будьте осторожны в своих желаниях. Часть 4
Будьте осторожны в своих желаниях. Часть 5
Автор: Татьяна Шереметева 09.02.2021 Обновлено: 14.10.2021 12:56
В Китае разработали новый «инструментарий» для пыток женщин-узников совести
Стихи Зиновия Антонова. Поэты по субботам
Стихи Марии Маховой. Поэты по субботам
Будьте осторожны в своих желаниях. Часть 1
Будьте осторожны в своих желаниях. Часть 2
Будьте осторожны в своих желаниях. Часть 3
Будьте осторожны в своих желаниях. Часть 4
Будьте осторожны в своих желаниях. Часть 5
Сегодня в Москве определят лауреата литературной премии «Русский Букер»
Стихи Зиновия Антонова. Поэты по субботам
А вы знали про мощное исцеляющее действие заземления?
14-недельный ребёнок — это не «медицинские отходы». Вас потрясут эти фотографии
Почти каждый продукт этой диеты убивает раковые клетки. Узнать подробности
Седину можно обратить вспять в этих двух случаях. Узнайте как
В Пекине арестовали 1,43 млн человек в ходе 100-дневной кампании по безопасности. Узнать больше
Европа не осталась без газа, несмотря на повреждение трубопроводов «Северного потока». Что такое Baltic Pipe
Зверства китайских властей в Синьцзяне можно остановить. Новый план ООН
77 человек погибли от урагана «Иэн» в США. Вас впечатлят кадры последствий стихии
Жёлтый нож, золотой забор и токсичное «мороженое»: как золотоносный прииск в Канаде лишил будущего целый город
Copyright © 2005 - 2022 Epoch Times Russia Настоящий ресурс может содержать материалы 18+
I Напоследок зеркало нагло хмыкнуло прямо в лицо. Ну, разве что, не плюнуло. Смотреть на себя было тяжело, думать про свою жизнь — больно. Сухова хотелось убить. Но не сразу. А «так, чтобы сначала помучился». Увы. На сегодняшний день местоположение этого бойца было неизвестно, состав и численность его гарема не установлены. А, впрочем, может быть, это и к лучшему. Марго туда всё равно никогда не попасть и старшей женой тоже не стать. Не её это случай. Maitresse en titre — она могла бы быть одной из них. Если бы Сухов был, к примеру, Король-Солнце Людовик Четырнадцатый. Или какой-нибудь Луи. Но Сухов не француз и не Луи. А как раз совсем наоборот: сибиряк и акционер её компании. И от него во многом зависит не только выражение лица, аппетит и ежемесячное использование дамских гигиенических принадлежностей, но и само положение Марго в качестве Генерального директора хэдхантерского, то есть по подбору персонала, агентства.
Бабушка Марго только с остервенением плевалась, когда заходила речь о месте работы внучки, и иначе как «отдел кадров» это самое агентство не называла. Но Марго было всё равно. Бабушка проработала всю жизнь кадровичкой на железной дороге, была «Почётным железнодорожником», или, как звала её Марго, — «ЖД». А Марго университет окончила, диплом социолога имеет. И Генеральным её взяли после того, как десять лет «эйч-аром» отпахала. Ну как тут бабушке объяснить, что HR manager — это тебе не кадровичка в депо, это специалист, на котором все держится, поскольку проблема кадров до сих пор, ещё с бабушкиных времён, по стране не решена, а в корпоративном бизнесе — тем более. И за Сухова ей не стыдно. Сначала она Генеральным стала, а потом уже он в состав акционеров вошёл. В переполненное мусорное ведро полетела узкая картонная полоска. Ничтожная бумажка, которая обладает способностью наносить сокрушительные удары по планам на будущее обустройство служебной карьеры. Прошлая жизнь показалась Марго сказочно прекрасной. А все ее прошлые проблемы — подарочным набором ко Дню святого Валентина.
Времени оставалось совсем мало. Обычное буднее утро, не успев расцвести, на глазах увядало, превращаясь в невкусную, скороспелую ягоду рабочего дня. Предстояло пережить понедельник, день если не чёрный, то уж наверняка темно-серый. На волю к победе и стрессоустойчивость сегодня надежды не было никакой. Оставалась красота.
Марго считала своё имя сакральным, и королева Марго была ей достойной тёзкой. И, вообще, ещё с детства в ней жило ощущение, что Господь Бог создал её на заказ. Кто был заказчик, она поняла после знакомства с Суховым. Они курили одинаковые сигареты, любили чай, а не кофе, и могли пойти на должностное преступление за кусок торта «Наполеон» советского образца. Оба были собачники, оба любили такс, и оба предпочитали сук. Ну, как после этого не понять, что они просто созданы друг для друга? Казалось, её тело было заточено под его руки, а его руки созданы для того, чтобы по-хозяйски разбираться со всем, что открывает женщина любимому мужчине.
Она стояла перед шкафом, который по размеру вполне соответствовал своему названию «купе», в мрачном раздумье: как всегда, надеть было нечего. Проблема под названием: «есть, во что одеться, но нет, во что раздеться» осталась далеко в прошлом. И сейчас тоже она была в белье, которое больше обнажало, чем закрывало. Ходить ужасно неудобно. Всё режет, тянет и впивается, сами знаете куда. Но «готовность номер один» давно вошла в привычку. В сумке у Марго всегда лежал боекомплект, состоящий из упаковки презервативов, чистых трусов и зубной щётки. А спала она, вообще-то, голышом и любила по утрам надевать его рубашку. Сухов специально для этих целей подарил ей одну, уже заношенную. Решив, наконец, неподдающуюся, как теорема Ферма, рациональному решению задачу с выбором «верх-низ», плюс обувь, плюс сумка, плюс украшения, плюс духи, Марго приступила ко второй. Надо было сделать «лицо». Сделать так, чтобы всем было видно, что лично у неё всё в порядке. И главное — самой поверить в это. Железное правило, которое столько раз выручало: чем хуже дела, тем лучше надо выглядеть.
Гамма светлая, персиковая, веки немного выбелить и чуть-чуть лилового к вискам. Обязательно наложить тон. Сегодня без него никак. Надо замазать тёмные круги под глазами и подрисовать уголки рта — чуть вздёрнуть их, на самом деле уныло опущенных. Утром Марго проведёт совещание и всем врежет: каждому в отдельности, потом всем вместе, а потом опять каждому в персональном порядке. Вломит от души. Работать должны лучше: и на лопату брать больше, и кидать дальше. А кроме всего прочего, ей нужно просто проораться и снять напряжение.
После совещания она уедет с концами. Отчитываться перед трудовым коллективом она не собирается, но для проформы надо будет отбрехаться. Скажет, что уехала на переговоры к японцам. Новая компания на отечественном рынке — естественно, высокие технологии. Требуются большие кадровые вливания. Марго взяла этот проект под личный контроль. «Экспатов» так охотно, как раньше, сюда уже не возят: слишком накладно получается. И сейчас у её агентства много работы, и акционерам скоро придут хорошие деньги. Хотя какое ей дело до акционеров? Она все равно на ставке.
В четырёх зеркальных створках от пола до потолка отражалась неплохая фигура в жемчужного цвета белье. Все зеркала Марго делила на дружественные и нет. Например, из четырёх створок её «купе» самой дружелюбной была третья. Вот туда Марго обычно и смотрела на себя. А другие отражения игнорировала. Она знала, что в служебном лифте, который по утрам поднимал её на 17 этаж офиса, в зеркало, если не хочешь испортить себе настроение, смотреть ни в коем случае нельзя. Оно всегда с нескрываемым удовольствием подсказывало Марго, что на шее у неё морщины идут поперечными «браслетами», а между бровей — вертикальной чертой. Носогубные складки тоже не радовали — во всяком случае, на этом настаивало зловредное стекло.
Огромное, от стены до стены, зеркало в ванной так и вовсе не оправдало ожиданий. Оно знало слишком много и потому, окончательно обнаглев, вело себя бесцеремонно, демонстрируя Марго, что «хризантемы в саду» уже немного того… Но зато в собственном хорошеньком «Ниссанчике» зеркало заднего вида, как правило, её не подводило. И когда Марго перед светофорами, вытянув шею, докрашивала ресницы, на которые никогда не хватало времени дома, она радовалась, что ещё не все так плохо. Она знала, что пока всё ещё можно поправить, просто отоспавшись. Но также знала, что очень скоро сон будет уже не в силах освежить и омолодить лицо. Но ничего, отступать есть куда — в кабинет к пластическому хирургу. Третья створка, стараясь выслужиться, подхалимски подвирала не только насчёт лица, но и по поводу всего остального. Живота ещё не было. Но по центру была противная мягкая нашлёпка. Всю жизнь Марго борется с ней. Каждое утро проверяет её в надежде, что она хоть чуть-чуть уменьшилась. И только это зеркало могло сказать ей правду — удобную и приятную. Больше всего на свете Марго боялась поправиться. Мать была толстой, бабушка была толстой, даже такса Дуся отрастила себе такие бока, что ела из своей миски лёжа. В её случае это было совершенно исключено. Она, по выражению «Почётного железнодорожника», носится по городу, как кошка, которой намазали скипидаром самые чувствительны места, она деловая, и у неё железная воля. И потом она — Марго. А это тебе не Рита и не Ритуля. Категорически запретила себя так называть кому-бы то ни было.
И она до сих пор любит Сухова. Его порядковый номер в списке Марго уточнять не будем. Это только арифметическое обозначение последовательности встреч. Сухов — один, другие для неё не существуют. А она для него — Сороковая. Никому не расскажет Марго, как она ненавидела свою фамилию. Может быть, именно из-за неё так много успела наворотить. Может быть, поэтому она и стала Марго. Если ты носишь фамилию «Сороковая», то ничего не остаётся, как стать первой. И обзавестись сногсшибательным, роскошным именем. Но для Сухова она — «Сороковая». И в прямом, и в переносном смысле слова. Хотя, что до точных цифр, то тут явно не хватало ещё пары нулей.
Она очень хотела за него замуж. Сухов сам эту тему не поднимал, но и предупреждений типа «ни на что рассчитывать не надо» за два года их связи не делал. Скорее всего, подозревала Марго, он об этом, вообще, не задумывался. Пора было подводить черту. Но Марго всё откладывала этот последний разговор, когда она поставит перед ним вопрос: «или-или», так как что делать со вторым «или» она не знала.
Как всегда, помог случай. Сухов объявил, что на пять дней снимает её с работы, и что она едет с ним в служебную командировку. Командировка будет проходить в забытой богом деревушке провинции Прованс. Возражения не принимаются. У Марго горел синим пламенем проект года — японцы, но Сухов запретил ей даже вспоминать про дела: сам всё устроит, сам обо всём договорится. Акционер он, ядрёна вошь, или нет? А она чтобы думала не о японцах, а о нём, о Сухове. Который, между прочим, отдавал себя на целых пять дней в её полное распоряжение. В субботу он должен был вернуться в семью.
Дом одной стороной стоял над водяной мельницей, и шум воды наполнял игрушечные комнаты с низкими потолками. На деревянных стенах висели засушенные веники лаванды, и её ароматом был до тошноты пропитан и воздух, и деревянная мебель, и постельное белье на высокой металлической кровати с пожелтевшим от времени вязаным покрывалом и множеством маленьких подушек. В этом удивительном доме не было ни одной новой вещи. Но это была не бедность и не старость. Это была изысканная в своей простоте старина.
Три ночи аромат цветов будил в Марго обрывочные воспоминания о прошлой, неведомой ей, жизни. Она рассказала о них Сухову. — Ого, значит, ты в прошлой жизни жила во Франции! — А кем я тогда была? — Ну не знаю, крестьянкой, наверное. Вон, лаванду, может, собирала или виноград топтала, или козочек каких разводила. — Слушай, какие козочки? Я же — Марго.
Она требовала королевских почестей, но Сухов оставался глух и к её аристократическому прошлому, и вполне демократическому настоящему. Жили почти что натуральным хозяйством. Что не с грядки и не из сада, то из деревенской лавки. Марго с благоговением варила на завтрак яйца из-под курицы, удивляясь тому, что они, оказывается, пахнут. Сухов ел её сырники из деревенского творога с нахлобученными шапками густой сметаны, и потом, прикрывая от наслаждения глаза, подбирал хлебом остатки сметаны с тарелки. «Белки с углеводами не сочетаются», — глядя на Сухова, машинально отмечала про себя она, думая каждый раз о том, что с лёгкостью бы отдала незаконно присвоенный королевский титул и честно заработанный «генеральский» за возможность кормить Сухова каждый день.
А готовить Марго никто не учил. У матери дальше картошки в «мундире» дело так и не пошло, бабка всю жизнь питалась в деповской столовке и возню на кухне презирала. Марго не знала рецептов, она колдовала по интуиции, и никогда не могла толком объяснить чего, сколько, когда и как нужно добавлять, чтобы у пирожков тесто было тоненькое и хрустящее, а начинки много, чтобы грибной суп светился весёлыми звёздочками оранжевой морковки, зелёного укропа и тонкими полосками домашней лапши. Его любимые сибирские пельмени она лепила один к одному и, казалось, они сами выпрыгивали на блюдо из кипящей воды целыми и ароматными. Ну, а уж запечь до золотистого цвета утку c яблоками и черносливом — это, вообще, было, как два пальца… Бабушкино депо, нет-нет, да и напоминало о себе добрыми, старыми идиомами, которые в нужный момент возникали, казалось, из небытия.
Хотелось незаметных женских подвигов. На третий день Марго втайне перестирала все его носки, трусы и футболки, хотя никакой необходимости в этом не было. Но какое было наслаждение вдыхать вместе с лавандой запах его тела и пота и потом рано утром, стараясь не шуметь, гладить его вещи чугунным, как когда-то у её прабабушки, утюгом, который она грела на огне. На момент пробуждения Сухова всё было разложено на широком диване. Носки свёрнуты попарно, трусы сложены по осевой, футболки с модными знаками отличия — горловиной вверх, как на витрине магазина. Он молча взглянул на вещи и вышел курить в сад. Завтракала Марго в одиночестве, глотая слезы вместе с чаем и заедая очередную несправедливость его любимыми оладьями с прозрачным клубничным вареньем собственного приготовления, специально привезённым ею из Москвы.
Правила игры она приняла с самого начала. Он женат. За два с половиной года Марго узнала о ней почти всё. Она честно прошла этот путь, если в такой ситуации можно вообще быть честной по отношению к женщине, которую ты обманываешь вместе с её мужем. Сначала душила ненависть: она, а не Марго, владела этим мужчиной. Она понимала без слов, с какой ноги он встал с утра, она знала, о чем с ним лучше никогда не заговаривать, она имела право его лечить — все, ведь, знают, что «тридцать семь и три» для мужчины смертельный приговор. Она следила за тем, чтобы он не «надирался» на ночь, и пилила его за лишние килограммы и курение. Она делила с ним жизнь, и ему не надо было при ней вздёргивать себя, казаться моложе, легче и сильнее.
Найти жену в социальных сетях не представляло никакого труда. Марго, оставаясь одна, часами рассматривала её фотографии, пытаясь отыскать в глазах или лице тайный знак избранности, недоступного ей знания. Приятная, но ничего особенного. Наверное, могли бы даже дружить, «если бы не…». Снимки были все с детьми или с их таксой Кристой, о которой Марго так много слышала от Сухова. Его самого там не было. Марго узнала всё не только о самой жене, она знала каждую её подругу, и при встрече с любой из них на улице не ошиблась бы. Она знала, кто где работает, у кого какая семья, где отдыхают эти женщины, которые имеют счастье дружить с женой самого Сухова. Всё, что можно было, Марго вытащила из Интернета и собрала в тугой узел памяти.
Со временем ненависть как-то пообмялась, и присутствие где-то его жены стало, как давно сломанный зуб, привычной, хотя и неудобной, частью отношений с Суховым. Марго, сидя перед экраном монитора, мысленно вела с ней долгие разговоры, пытаясь доказать, что её мужу гораздо больше подходит она, Марго. Иногда жаловалась на Сухова, иногда задавала жене вопросы. Ей так хотелось узнать, какой же он дома, с ней, с детьми. Жена улыбалась с экрана, глядя на Марго чуть прищуренными от улыбки светлыми глазами. И ничего не отвечала. Сухов о ней никогда не рассказывал и строго соблюдал конспирацию. Домой он всегда торопился попасть до десяти.
Закончился их четвёртый день. Сухов уже заснул, раскинувшись по диагонали на кровати и положив тяжёлую руку ей на живот. Марго лежала на самом краю, на металлическом бортике, и смотрела на сухую лаванду у окна, которая от лунного света приняла очертания скорбного человеческого профиля. За стеной был слышен шум воды на мельнице, и заходились в любовном угаре кузнечики. Всё. Ни машин, ни голосов, ни телевизора. И рядом лежал Сухов. Жёсткие волосы слились с белой наволочкой. Сухов был седой и, как дурак, переживал по этому поводу. Хотел как-то покраситься, потом резко передумал. Наверное, жена отговорила. И хорошо. Представить Сухова крашеным было ещё хуже, чем представить его лысым. У лысых, в конце концов, тестостерон зашкаливает, их бабы любят. Марго по себе знает.
Было грустно. Не берёт её Сухов в свою жизнь, и всё тут. И в постели стало уже по-другому. Теперь Марго чаще думает о том, чтобы понравиться ему. И чем больше она старается, тем реже получается так, как раньше. Лежать на металлическом ребре было совершенно невозможно. Но Марго терпела и думала о том, что и во всём остальном расстановка сил у них примерно такая же. Она на самом краю его жизни, зато он прочно — от края до края — занял все её жизненное пространство, да так, что и рядом не пристроишься, и в сторону его не отодвинешь.
На столе в молчаливой истерике дробно забился о выскобленные доски стола телефон. — Наверняка, ЖД трезвонит. Зараза. Марго бесшумно, боясь разбудить Сухова, метнулась к столу и быстро нажала на кнопку. Трубка, ещё вибрируя около уха, спросила домашним голосом: — Костик, это ты?
Тупо молчала Марго, в недоумении молчала и трубка. Ну вот, она же хотела, чтобы у них все было одинаковое. Потратила кучу денег на такой же, как у него, айфон. Посмотрела на стол — там мирно поблёскивал чёрной спинкой её собственный телефон. Посмотрела, наконец, на высветившийся на дисплее номер. Это была жена.
Крыльцо было низким, и коленки у Марго были задраны к носу. Шёл второй час ночи. Она сидела на ступеньках и думала о себе. В этом возрасте у её матери была уже взрослая дочь и двое мальчишек-близнецов. Они жили в пятиэтажке, ходили через проходную бабушкину комнату. На завтрак мать жарила на огромной сковороде яичницу с колбасой. На подоконнике в кухне всегда стояла вонючая тарелка с остатками лука и селёдки, которую так любил отец. Мать всю жизнь проходила дома в байковых, цветастых халатах. Бабушка до самой пенсии была активной общественницей и председателем товарищеского суда в своём депо. Что было ещё хуже, чем байковые халаты.
Марго принципиально варила себе на завтрак овсянку и после школы переодевалась в старые джинсы со свитером и белые носки. От общественной работы она увиливала всеми доступными средствами уже с третьего класса и тогда же записалась в районную библиотеку, поскольку книг в доме почти не было. Читала про «Блеск и нищету куртизанок», про свою тёзку королеву Марго и все подряд у Мопассана, Куприна и Бунина, которого тогда уже начали издавать. Начало было многообещающим. Мать угрюмо молчала и упорно замачивала её белые носки вместе с мужскими черными. Бабка предлагала отдать Ритку после восьмилетки в депо, где коллектив Казанской железной дороги воспитал бы из их непутёвой девки настоящего рабочего человека. Отец смотрел на названия книг, хлопал глазами и в недоумении крутил кудлатой, как у дворняги, головой.
Первый компьютер она купила на деньги, заработанные на почте. Газеты возила по своему участку на бабушкиной тележке для продуктов. После этого стало сразу легче. Замаячили неведомые ей новые имена и названия. «Богоматерь цветов» и «Служанки» Жене, «Иллюзии» и «Чайка…» Баха, Андрэ Моруа и Борис Виан… Это был винегрет из названий, авторов и часто непонятных воззрений на жизнь и человека. С этим всем ещё предстояло разобраться, для того, чтобы стать… ну, просто, — для того, чтобы стать. Откуда это было в
Отлизал и трахнул в очко подругу лесбиянку
Висячие обнаженные дойки в шляпе
Эта красотка знает как делать глубокий минет