Негритянка в женской общаге стала лесбиянкой

Негритянка в женской общаге стала лесбиянкой




🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

































Негритянка в женской общаге стала лесбиянкой


Фантастика
Детективы и Триллеры
Любовные романы
Приключения
Проза
Детское
Наука, Образование
Справочная литература
Документальная литература
Религия и духовность
Поэзия
Драматургия
Юмор
Домоводство
Компьютеры и Интернет
Деловая литература
Старинное
Фольклор
Техника
Прочее




Авторы

О проекте

Обратная связь


Топ-100

Сейчас читают

Мне повезет!





Главная


Драматургия

« Нежелательный вариант »




Рецензий к этой книге пока нет, будьте первым!


Популярные жанры

Фантастика
Детективы и Триллеры
Любовные романы
Приключения
Детское
Деловая литература



Меню

Авторы
О проекте
Топ-100
Сейчас читают
Мне повезет!



Информационная продукция сайта запрещена для детей (18+).
© 2010 - 2022 « Читалка.Ру - читать книги онлайн »



«…Что такое государственный раб? Во-первых, он прикреплен к месту и не может уехать оттуда, где живет. Не только из государства, но даже город сменить! – везде прописка, проверка, разрешение. Во-вторых, он может работать только на государство, и от государства получать средства на жизнь: работа на себя или на частное лицо запрещена, земля, завод, корабль – всё, всё принадлежит государству. В-третьих, за уклонение от работы его суют на каторгу и заставляют работать на государство под автоматом. В-четвертых, если он придумал, как делать что-то больше, легче и лучше, ему все равно не платят больше, а платят столько же, а все произведенное им государство объявляет своей собственностью. Клад, изобретение, сверхплановая продукция, сама судьба – все принадлежит государству! А рабу бросается на пропитание, чтоб не подох слишком быстро. А теперь вы ждете от меня благодарности за такое государство?…»


Хоть вы не знаете меня, а я не знаю вас, – друзья, садитесь у огня: послушайте рассказ… Про любовь и про бомбежку, про большой линкор «Марат», как я ранен был немножко, защищая Ленинград. Чего ж тебе надобно, старче?
– Обижаешь, начальник. Фирма веников не вяжет. Начнешь – забудешь, что в туалет хотел. Когда-то парижские ажаны, конвоируя по городу опасного преступника, всаживали ему в нежную плоть межножья рыболовный крючок, а леску наматывали себе на палец. И головорез шел как миленький, на посторонний взгляд – добровольный спутник. Примерно так должна действовать завязка настоящей истории.
– Любовь волнует кровь и вместе с голодом правит миром; а как же. Наше политическое кредо: всегда!
– А счастье: сбудется обещанное счастье?
– Непременно. Только ради этого разговор и затеян. Держи карман шире: уже катится, катится голубой вагон.
– Если ты предпочитаешь «бентли» «ягуару», а браунинг «хай пауэр» кольту-«питон», и слышал, как тяжелым басом гремит фугас, – нам найдется о чем потолковать.
– О том и речь. Я бы убил того, кто придумал бедность.
– Еще должна быть жуткая тайна, и в конце она должна раскрыться.
– Ты не представляешь, какая эта тайна жуткая, душа моя. И раскрыть ее нам под силу только вместе – и только под самый конец.
– Поржать – это святое. Смех бывает разный: «ха-ха-ха», «хо-хо-хо», «хе-хе-хе», «хи-хи-хи», «гы-гы-гы», «бру-га-га»; и от щекотки.
– Уж больно много всего, а. Во всем этом нет дешевого рекламного зазыва?
– Отнюдь, сказал граф, и повалил графиню на рояль. На центральной площади Тель-Авива стоит памятник Юрию Гагарину: это он первый сказал: «Поехали!» – и началась еврейская эмиграция из СССР.
Сорок веков смотрят на нас с высоты египетских пирамид. Ослов и трубадуров – на середину!
Главный герой этой книги – юный романтик и авантюрист, переживший трагическую любовь. Вернее, он ее не пережил, потому что его расстреляли.
Он был обвинен в убийстве и шпионаже, и вина была полностью доказана. Причиной убийства послужила вспыльчивость, шпионажа – любовь, а ареста – глупость. То есть, как обычно и повелось, одно не имело к другому никакого отношения.
Он жил в городе, которого больше нет, под названием Ленинград, в стране, которой больше нет, под названием Союз Советов. Это была самая большая и грозная империя в мире, которая просуществовала всего семьдесят лет, провела несколько огромных войн и уничтожила четверть своего населения. У нее была самая могущественная в мире армия, самые лучшие танки и автоматы, и самые красивые женщины.
Все ее жители были государственные рабы. Они были обязаны всю жизнь трудиться на государство и не имели собственности. При этом они были патриоты, любили свою Родину и считали ее лучшей в мире. А для веселья пили сорокаградусный раствор этилового спирта в воде, называемый «водка».
Тех, кто не хотел работать, ссылали на каторгу в Сибирь. В Сибири бескрайние дремучие леса, снег и лютые морозы.
Под страхом каторги им запрещалось иметь оружие, чтоб они не могли оказывать сопротивления властям, и запрещалось ездить за границу и вообще общаться с иностранцами, чтоб они случайно не узнали, что в других странах люди живут лучше.
По праздникам они пели Государственную песню из веселого кинофильма «Цирк»: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Диктатор империи приказал, чтобы важнейшим из искусств для них являлось кино.
Но поскольку огромная империя занимала шестую часть всей земной суши, некоторые молодые крепкие мужчины ездили с одной окраины на другую, в пустыни, горы, тундру и леса, жили там среди местных народов и часто меняли работу. Так они удовлетворяли тягу к путешествиям, переменам и экзотике.
Представителей властей там почти не было, и люди сами решали споры по своим собственным законам.
Однажды летом наш герой работал скотогоном в диких горах Алтая. Скотогон – это нищий безоружный ковбой на плохой лошади.
И случилась ночевка близ селения, попойка с местными парнями у костра, ссора и честный поединок на ножах.
А зимой, вернувшись в родной Ленинград, он встретил девушку и впервые в жизни полюбил. Она была похожа на итальянскую кинозвезду. У нее была стройная фигура, высокая грудь, красивый голос, золотые волосы, детское лицо и огромные сияющие карие глазищи в мохнатых ресницах.
Она заканчивала университет. И она согласилась выйти за него замуж. И даже повезла его познакомить со своими родителями в Москву.
Ее отец был двухзвездный адмирал. Он был командующим морской авиацией Советских Военно-Воздушных Сил. Он был похож на знаменитого киноактера. Он жил в огромной квартире, где в холле со шкурой белого медведя стояли четыре телефона. Зеленый телефон каждые шесть часов докладывал, как проходит боевое дежурство в воздухе советских стратегических бомбардировщиков с водородными бомбами близ американских границ.
Наш герой удивился радушному приему. Ведь он был невыгодный жених: юн, нищ, безработен, и вдобавок еврей.
Невеста оказалась лесбиянкой. Она жила с любимой подругой. Ее родители придерживались отсталых гетеросексуальных взглядов. Они страшно переживали и пытались их разлучить, и уже мечтали выдать ее за любого нормального мужчину.
Они хотели посадить подругу за сексуальные отклонения в сумасшедший дом. Девушки придумали оборонительный план. Во-вторых, выдать красотку для отвода глаз замуж. А во-первых собрать на папу компрометирующий материал, чтобы в случае чего тайно переправить его в американские газеты. Тогда скандал, адмирала выгонят из армии и отдадут под трибунал.
Это была драма для всех причастных лиц. Жених был готов устранить соперника, но перед соперницей чувствовал себя бессильным. Он потерял свой нерв: плохо соображал, плакал и был готов на все.
Невеста шпионила за папой, а жених относил бумажки одному знакомому подруги, у которого были родственники за границей. Так придумала осторожная и предусмотрительная подруга.
Но знакомый был завербован как 2-м отделом ЦРУ, так и 4-м ГУ КГБ. Получив ценную часть информации, американцы затем в своих целях приказали ему сдать компанию русским. Арестовали всех.
Но жених сумел скрыться. Он скрывался три месяца. Контрразведка оказалась беспомощной.
Потом он сам явился и сдался. Он взял всю вину на себя и рассказал о себе все. Жить без любимой он не хотел и не мог.
За эти три месяца он успел написать эту книгу.
В этой книге ровно тысяча страниц. Она была перепечатана на портативной механической пишущей машинке «Элита», сделанной из крупповской стали в 1942 году на народных предприятиях Роберта Лея в Германском III Рейхе, с русским шрифтом для Восточных Территорий.
Толщина пачки была десять с половиной сантиметров, и весила она четыре килограмма восемьсот граммов.
Незаметно переправить такой кирпич через советскую границу было невозможно.
Автор одолжил у приятеля фотоаппарат «Зенит» с объективом «Гелиос-IV», а у знакомого газетного фотографа с уговорами купил пять метров пленки чувствительностью в 1000 единиц, с очень мелким зерном, что допускает сильное увеличение снимков. Такая пленка применялась в аэрофотопулеметах и продавалась летчиками за водку.
Он переснял рукопись, раскладывая по 9 страниц в кадре, и получилось 112 кадров. Проявить пленку пришлось просить того же фотографа: сам, не умея, запорешь, а в ателье такую не возьмут, а и возьмут – переснятый текст вызывает опасные подозрения, типичные шпионские штучки, и потом – за всеми фотоателье приглядывало то же 4-е ГУ КГБ. Фотографа пришлось подпоить, тонко соблюдая меру: перед работой – до потери подозрений при сохранении полной работоспособности, после работы – в хлам до полной потери воспоминаний.
Получился рулончик диаметром в 2,5 сантиметра и весом в 60 граммов.
Окончив книгу, автор испытал простительный и кратковременный прилив любви и жадности к жизни. В грезах явились слава, богатство и счастье свободы в Америке. Но книгу надо переправлять и издавать скорее! А сам выберешься ли еще, и когда?..
Смешно: в розыске КГБ – он боялся публикацией под своей фамилией в США осложнить жизнь себе и родным. А если анонимно – боялся, что кто-нибудь (особенно в случае его смерти) припишет другому (или украдет себе!) авторство его шедевра.
Поэтому на один промежуточный кадр он сфотографировал перекидной табло-календарь над посетителями в Центральном Почтамте: откроющийся в будущем автор должен доказать, что мог быть там в указанный день. А на другой – кусок поверхности зернистого гранитного парапета невской набережной в косом солнечном свете. Такой рельеф в деталях неповторим, как дактилоскопический отпечаток. Только автор сможет указать, где этот участок – таких гранитов в Ленинграде сотни километров.
Таким образом авторство книги было скрыто – но застраховано.
А рулончик пленки был вложен в ручку дамского зонтика, что на просвет-экране таможенного телевизора выглядело естественным устройством крепления стержня в ручке, и через третьи руки благополучно пересек границу.
Доказательство чему вы сейчас читаете.
Красивое имя – высокая честь. Сколько я ни встречал собак с затейливыми кличками – все они никуда не годились.
Имя – обязывает, многое определяет, и даже властвует. Скажем, есть несчастливые имена кораблей; а переименовывать корабль опасно, это давно известно. Самый большой линкор в мире «Юлий Цезарь» однажды переименовали в «Новороссийск», и в результате он взорвался и утонул прямо в порту, и с ним погибло семьсот моряков. Кесарю не судьба умирать своей смертью.
Сначала эта книга называлась «Соблазнитель». Автор задумал захватывающий роман об искусстве и науке любви: каждый, прочитав его, мог научиться покорять любимого человека.
Потом она стала называться «Заговор Сверхдержав»: как ФБР и КГБ взаимно договорились убрать своих президентов, которые мешали им работать: в результате Кеннеди застрелили, а Хрущева всего лишь свергли и отправили под домашний арест до конца жизни.
От этого любовно-политического триллера отпочковался еще один: «Заговор по-русски». В нем детально исследовалось, как именно будет уничтожена советская власть в России, и приводился всесторонний план переворота. Самое потрясающее, что пятнадцать лет спустя такой переворот был совершен в действительности.
Подобные темы наводят на обобщающие размышления, итогом которых явился заголовок «Все о жизни». А вот так! Ни больше ни меньше. «Все о жизни», ясно? Прочти эту книгу – и другие тебе уже не понадобятся. И так все узнаешь.
Но поскольку это все-таки не философский трактат, а роман, то и название желательно такое… художественное и броское. И оно было придумано: «Русская матрешка». В нем содержится указание на шкатулочный эффект: примитивная на вид кукла, затейливо раскрашена, а внутри раскрывается бесконечное множество подобных, других размеров и расцветок. Плюс колорит а’ля рюсс: навроде «русской рулетки».
Толстая книга с такой надписью на обложке может быть принята за каталог упомянутых матрешек. И в конце концов названием стало служить простое и краткое слово – «Самовар».
Самовар – сам варит, характерный предмет русского быта. Внутри – огонь, окруженный водой. Корпус – зеркало: ясное, но искажающее. Сверху идет дым из трубы. Самодостаточная система. Снизу – крантик.
А кроме того, слово «самовар» имеет еще одно значение, важное в этой книге.
Вообще-то по-гречески «эпиграф» – это любая надпись на любом предмете. Поскольку придумывался он в период названия «Все о жизни», то хотелось засадить что-нибудь такое всеобъемлющее… Если заборы и стены тоже счесть предметами, то самый распространенный эпиграф нашей действительности вам хорошо известен. Первая из трех букв короткого слова косым андреевским крестом перечеркнула грудь императорского орла. Символика, конечно, богатая, фаллическая символика, корень жизни. Но от грубоватого эпатажа было решено отказаться.
Эпиграфом часто как бы воздается честь автору, из которого он взят. Но на хрена Боливару нести двоих, честь не резиновая, и так все потеряно, кроме нее, так береги смолоду.
Конечно, на разные случаи жизни хороша Библия. Но у читателя могут быть собственные отношения с религией, да и религий на свете много. Грех всуе раздергивать Священное Писание на цитаты к украшению собственных выкладок.
Итого остаются из сокровищницы мировой литературы более или менее крылатые и бородатые фразы да всеобще-ничейный фольклор.
Теперь оцените стойкость затравленного пацана, который скрывается на свалке среди трущоб и, присмолив окурок, сидя на пустом водочном ящике в позе роденовского мыслителя в тени развесистого куста клюквы, хрипло произносит миру:
Сервантес посвятил «Дон-Кихота» герцогу Броглио.
– Кто такой? Почему не знаю?! В академию бы мне после войны, подучиться малость…
Посвящение Хине Члек после деликатной борьбы в редакции выкинули. Хотя есть, всегда есть искушение посвятить что-нибудь эдакое некиим таким образом, чтоб много опосля кружок некогда прекрасных дам целил плюнуть друг другу в глаз.
Начищенные плевательницы сияли девственной медью, но при взгляде на чудный изразцовый пол становилось ясно, почему южане проиграли битву при Нэшвиле.
Посвящать книгу кому-нибудь из родных – бестактно по отношению к остальным не менее родным. Посвящать по такой книге каждому невозможно, потому что такая книга и всего-то одна. А если посвящать ее всем сразу, такие случаи в истории бывали, то это уже какое-то семейное письмо, которое неловко и незачем читать посторонним.
Да и как посвящать другим то, во что посвятил тебя Господь?.. Представьте себе посвящение на Библии: «Нашему Богу». Или того лучше: «Римскому Папе». Святотатственный бред какой-то.
Это очень неприличная книга. В ней много неприличных слов, неприличных сцен, а главное – неприличных мыслей. Поэтому ее нельзя давать читать детям, и лучше бы не читать людям с неустойчивой психикой. Также ее не должны читать люди, не любящие всякие неприличности.
Честно говоря, возможно лучше и вам ее не читать. Возможно, ее вообще писать-то не следовало.
Она же преамбула, введение, предуведомление, пролог, зачин и предисловие.
Тихо-тихо совлекайте с древних идолов одежды.
А молитву сотворя, третий нож – на царя…
Господи, помоги мне удачно отбомбиться!
Береза вписывалась в небосвод так, что утреннее солнце, поднимаясь над кроной, просекало светом листву. За лугом курчавился дымчатый подлесок, перераставший в крепкую чащу, а ближняя кромка травостоя обрезалась желтым обрывом. Под обрывом шуршала волна, шлифуя тонким накатом песчаный пляж.
Сдвигающее прозрачную перспективу марево, слоеный клеверный пар, было проткано четким стрекотом кузнечиков и виолончельной вибрацией пчел.
Из-под корней березы выбрался шмель-трубач и, упершись мохнатыми лапками, зажужжал, вентилируя струей ветерка свою норку. Проветрив жилище, он оторвался от земли и басовой струной ввинтился в пространство. Без внимания к крапящим зелень ромашкам и василькам заложил вираж и с упругой тягой провесил курс на мощный запах пищи.
– Да будет свет! – возвестил владетельный сочный голос. И его обладательница распахнула окно. – Красота какая!
Окно служило, похоже, и дверью: двустворчатая большая рама размыкалась ключом, упираясь в низкий широкий подоконник, истертый наподобие порога; с наружи стены к нему были приставлены деревянные ступени.
Дом мягко врисовывался в пейзаж: желтый двухэтажный коробок под белым шифером. По сторонам подъездного крыльца выступали ложные дорические колонны, уподобляя сходство с дворянской усадьбой, где отставной офицер со вкусом проживает на лоне природы наследство жениных предков.
– Гулять! гулять! – запела женщина на разные голоса, как хор барышень-помещиц. Из глубины помещения ей вторила оживленная мужская переговорка.
– А что у нас, ребята, в рюкзаках… – мурлыкала женщина, совершая невидимые сборы. – Кто сегодня мой первый кавалер? Мм?
Из окна до березы блестела стальная проволока, натянутая на высоте человеческого роста.
Проволока напряглась, поскрипывая, и по ней выехал из окна весомый застиранный рюкзак. Лямкой он висел на крючке, вдетом в раздвоенный ролик, проворачивающийся с веселым писком.
Белая фигура возникла в темном прямоугольном проеме. Женщина спустилась по ступеням на траву и повезла рюкзак через луг. Медицинская шапочка была пришпилена к вороной гриве. Обтянутый халат круглился на откровенных формах. В плавном движении тело под халатом дышало.
Довезя рюкзак на певучем ролике до березы, она потянулась и пошла обратно, запустив:
Синяя лаковая стрекоза прервала свой полет, спланировала на предмет и уселась, двигая прозрачными крылышками.
Из рюкзака торчала стриженая мужская голова.
– С благополучным приземлением, – пожелала голова, скосив глаза вверх. Выпятила нижнюю губу, дернулась и фукнула: – Пшла на хуй, сука.
Стрекоза переступила по волоскам, оскорбленно снялась и исчезла.
Визжа и раскачиваясь, как выползающая на-гора вагонетка с рудой, близился второй рюкзак. Медсестра остановила его метрах в двух, оценила интервал и двинулась за очередным.
– Доктор Ливингстон, если не ошибаюсь? – приветствовала первая голова, церемонно кивая. – Как вы перенесли путешествие?
– От этого скрипа уши закладывает, – пожаловалась вторая голова. – Телега-то опять немазаная.
– Это входит в программу. Звуковой фон – разнообрази
Трахнул в жопу мужик на складе
Дама бальзаковского возраста меряет кожаный корсет и вгоняет в очко огромный дилдо
Чужая жена в джакузи дрочит любовнику насадкой для члена

Report Page