Не всё золото, что блестит и привлекает внимание. Россия снова в десятке ведущих экономик мира

Однако есть ряд моментов как концептуальных, так и методологических, которые делают подобные оценки (равно как и рейтинги) малоинформативными, но дают повод для размышлений о том, каким критериям должна соответствовать страна, входящая в топ-10 крупнейших экономик мира.

Начать стоит с самого рейтинга, точнее с методологии.

В основе рейтинга находится размер ВВП в долларовом эквиваленте. Казалось бы, ВВП является универсальным и столь любимым показателем, и к чему уж не стоит придираться, так это к нему. Но есть ряд проблем.

Во-первых, ВВП не тождественен национальному богатству. Строительство гигантского стадиона будет включено в ВВП, но после соревнований этот стадион рискует стать современным белым слоном — дорогим объектом, который будет требовать массу денег на содержание, но не будет приносить прибыли. Таким «белым слоном» для ДНР стал стадион «Донбасс Арена» после 2017 года.

Плюс не всегда понятно, что включать в ВВП. Корректно ли в него включать вмененный доход (сколько бы платил за аренду собственник жилья, если бы он его снимал), в России его учитывают с 2012 года, тогда как США и ЕС учитывали задолго до этого. Как быть с роялти за показ фильмов и расходами на исследовательскую деятельность (+400 млрд долларов к ВВП США после 2013 года)? А как быть с легализованной проституцией, а также производством и продажей легализованных лёгких наркотиков (включены в ВВП Евросоюза с 2014 года)? А есть ещё и более занятные инструменты, например индекс «гедонизма» или сезонные коррекции ВВП.

Во-вторых, ВВП ВВП рознь, так как структуры экономик у разных стран могут сильно отличаться.

ВВП России на 200 млрд долларов меньше ВВП Калифорнии (2,3 и 2,5 трлн долларов соответственно), на основании чего долгие десятилетия либеральные экономисты доказывали ничтожность России. Разница в деньгах очевидна, вот только в Калифорнию после 2018 года крайне сложно назвать приятным местом для жизни (торжество ЛГБТ-повестки, легализация наркотиков, зашкаливающий уровень бедности, декриминализация многих преступлений, перегретый рынок недвижимости, инфраструктурные проблемы) поэтому из Калифорнии граждане активно бегут во Флориду (ВВП — 1,4 трлн долларов), где порядка больше, а налоги меньше.

Кроме того, один и тот же кризис в странах с равным ВВП переживается по-разному. Яркий пример — пандемия COVID-19: в 2020 году ВВП Италии (2,23 трлн долларов) рухнул на 8,9%, а России (1,78 трлн долларов) сократился на 3,1%. Всё потому, что сфера услуг вносит больший вклад в ВВП Италии, чем в России, стабильность которой придаёт добывающая промышленность.

В-третьих, 2022 год стал для российской экономики не только годом попадания под санкции, но и годом, когда при сокращении импорта резко — из-за роста цен на продовольствие, удобрения и энергоносители — вырос экспорт в денежном измерении. А в изменившейся рыночной конъюнктуре нет никакой заслуги властей, так как важнейшие для России товары являются биржевым, то есть цены на них определяются не в России.

Впрочем, вернёмся к ВВП. Увлечение ВВП и использование его как универсального мерила для всех стран сыграло с США и ЕС злую шутку после начала СВО, когда оказалось, что санкции, по которым Россия стала страной-чемпионом, не смогли обрушить её экономику.

Таким образом, ВВП является специфическим инструментом, своеобразным приветом из докризисного прошлого. ВВП возможно использовать в качестве меры экономического роста, но не в качестве меры экономического или социального благополучия страны и, тем более, индикатора устойчивости страны перед внешними вызовами и кризисами.

Для стран, находящихся в дружественных отношениях с США, которые не пытаются их выбросить из мирового разделения труда, а также создать условия для экономического кризиса, призванного свергнуть режим и привести к коллапсу государственности, ВВП по-прежнему является неплохим инструментом сравнения экономического потенциала. Но точность у него примерно как у разнообразных индексов и рейтингов.

В условиях суровых геополитических испытаний куда важнее не размер ВВП, а структура экономики и технологический суверенитет.

Страна, чей ВВП на 70% (Нидерланды) формируется за счёт сферы услуг, в принципе не может позволить себе какие-либо геополитические метания, так как её экономика не обладает устойчивостью к внешнему воздействию.

Напротив, Россия, доля сферы услуг в ВВП России превышает 55%, но «допингом» для неё является добывающая промышленность, вносящая в ВВП от 14% до 18%. Эти 14–18% постоянно становятся поводом для рассуждений о «голландской болезни», а также упрёков в том, что этим «допингом» можно было бы распорядиться куда лучше. При этом доля нефтегазового сектора в ВВП Саудовской Аравии колеблется в районе 40–45%, а в Кувейте на нефть и газ приходятся 30% ВВП.

Конечно, российские нефтегазовые 18% — это не 10% США, но США с их гипертрофированной долей услуг в ВВП (около 80%) либералы превозносят до небес и не называют страной-бензоколонкой (США являются первыми в мире по добыче нефти).

В общем, тему с ВПП и относительностью можно считать закрытой. Россия в этом плане является классической полупериферией, что и обеспечивает её устойчивость, в то же время не позволяя претендовать на мировое лидерство. А многие показатели и вовсе предопределены географией и климатом примерно так же, как генетика предопределяет скорость набора живого веса у с/х животных. Радует в этой истории то, что у России большая часть веса приходится на мышцы (реальный сектор экономики), а не жир (виртуальный сектор экономики).

А теперь стоит крупными мазками описать то, что МВФ, ВБ и иные организации в рейтинги включать не любят.

С 2014 года Россия и её экономика сильно изменились.

Во-первых, власти поняли пределы собственных возможностей и примерно понимают запас прочности России. После 2014 года освоены многие инструменты привлечения инвестиций (налоговые манёвры, специальные инвестиционные контракты, соглашения о защите и поощрении капиталовложений), поддержания спроса (государственные и муниципальные закупки), комплексного развития (национальные проекты и федеральные целевые программы). На рубеже «нулевых» и «десятых» этими инструментами бюрократия либо не обладала, либо не умела пользоваться.

Во-вторых, изменились её элиты. Национализация элит, над которой в 2012 году не смеялся только ленивый, стала реальностью. Удравших из страны и перебежавших на сторону врага депутатов Госдумы можно пересчитать по пальцам, а крупный бизнес давно и успешно приучен властью и осознаёт свою зависимость от государства.

В-третьих, импортозамещение стало реальностью. В 2021 году экспорт продукции российского с/х впервые превысил импорт. Россия полностью обеспечивает свои базовые потребности в продуктах питания и пищевых добавках (без них невозможна работа пищевой промышленности). Россия успешно импортозаместилась в ж/д машиностроении, на финишном этапе импортозамещение в гражданской авиации (мы немногие, кто в состоянии производить собственные гражданские самолёты), а также энергетическом машиностроении (газовые турбины) и производстве вертолётных и авиационных двигателей. Внутренние расчёты в России не зависят от системы SWIFT, а также платёжных сервисов Visa и Mastercard.

И список по третьему пункту можно продолжать долго.

Безусловно, многое предстоит сделать, в частности заместить потерянный из-за санкций рынок ЕС, воссоздать деградировавшее гражданское судостроение, создать собственный торговый флот, заменить западные технологии на восточные, использовав их для совершения догоняющей модернизации.

Конечно, многое в очередной раз пойдёт через пень-колоду, но иначе и быть не может (не только в России, но и в других странах такая же беда — в Нидерландах на 1,5 года сорвали срок строительства азотного завода, без которого невозможно закрыть месторождение Гронинген) просто из-за медлительности и неповоротливости государства (системы, в которые встроены миллионы человек, всегда такие).

Поэтому, когда мы вновь видим, что кто-то пытается вам навязать универсальный аршин в виде ВВП, мы помним, что не всё в мире можно измерить 30-сантиметровой линейкой. А в случае с Россией более адекватную картину о происходящем дают не чистые экономисты, а политэкономисты, которым не лень погружаться в глубины отраслей экономики. Дьявол всегда кроется в деталях.