«Не приходил»

— Петь… Петя! — Субботин только на четвертый раз услышал обеспокоенный голос Князевой и с трудом повернул к ней голову, встретившись с обеспокоенным взглядом. В подвале, в котором уже успел въестся неизменный резкий запах спирта и медикаментов, не было никого, кроме них двоих: остальные «больные», о которых Екатерина заботилась в остальное время, либо лежали в комнатах наверху, либо уже вернулись домой со своими незначительными травмами. А значит, что Петр на сегодня у нее должен был быть «последним». — С тобой все хорошо? 

Этот вопрос прозвучал глупо, почти по-детски. Хорошо? Разве ему может быть сейчас хорошо? Его буквально достали из того света, когда, казалось бы, надежды больше и не было. Он вновь появился в этом поганом мире, чтобы узнать о провале их революционных идей, узнать, что Владимира вместе со старшей княжной выслали из страны, что Экельман вдруг стал личным псом императрицы, что… Что его Николас умер. Что их должны были похоронить вместе, но Князева вовремя успела выкрасть его тело и в буквальном смысле слова оживить.

Прошло почти три недели. А Субботин все никак не мог смириться с этой мыслью.

— В порядке. — только и прохрипел он, отвернувшись, чтобы Катерине было легче снять с него старые бинты и заменить их на новые. Проводя часы за безделием, Петр все время прокручивал роковой вечер в голове, и то только его кусок: до момента, пока Вяземский не решил всадить в него три пули. О, как же он жалел, что в тот вечер умер первым! Может, если бы пострадал Перов точно с теми же ранами, что были у него самого, они бы вдвоем сейчас были живы и…

И что «и»? Они бы вернулись к обычной жизни? Сделали бы вид, что ничего не было? Господи, конечно же нет, ничего уже и не могло быть как прежде! Перов, этот светлый, жалобный юноша голыми руками утопил почти что младенца, чтобы тот не поднял тревоги, навлек беду на семью Князевых, буквально указав гадкому Вяземскому, куда бить посильнее. Все с самого начала пошло не так, и Субботин был буквально в шаге от того, чтобы перебраться через границу, чтобы остаться в невредимости… Чтобы никогда не разорвать ту невидимую связь, что сплела его душу с душой Николаса.

— Ну вот… Еще несколько дней, и будешь как новенький. — шепнула Князева ласково, вновь вырывая его из пучины тяжелых мыслей. Вот, например, Катя: нежная, доброй души девушка, с хрупкими пальчиками и хрустальным станом. Слегка ссутулая, будто под гнетом того бремени, что несет уже не один год, с заметной усталостью под глазами; она бы никогда не смогла навредить тому, кто намного слабее нее. Она в принципе никого бы не смогла обидеть — не расположенный к этому человек. Хотя на Перова он думал также; Николас же тоже и хрупкий, и несчастный, и любовно вздыхал по каждой девушке, и стишки свои писал в маленький блокнот, и смотрел исподлобья всегда, боясь, что боюсь… А в итоге ребенка убил. 

Хотелось в ответ на ее слова съязвить, сказать, что лучше бы он никаким не был, но Катерина осторожно целует его в уголок губ, и рой мыслей на мгновение смолкает, уступая место блаженной тишине. Субботин никогда не мог быть вредным с ней. С Перовым мог, с ней — никогда. Хотя, кто знает: может, если бы Перов был жив, он бы вредничал все также со всеми.

— Давай, вставай, сходим прогуляемся, — уже более ободрено отозвалась Князева, осторожно подчищая все свои инструменты и убирая их в сумку; Субботин недовольно выдохнул, но она позиций не сдала. — Петя, тебе сейчас как-никак нужен свежий воздух. Это поможет и твоему выздоровлению, и настроению. В последнее время ты сам не свой, и меня это гложет. — ее холодная рука осторожно легла на его лоб, проверяя температуру, а после также бережно подала фрак; денег не хватало, чтобы купить новый, поэтому на старом были заметные заплатки в тех местах, где Субботина пронзили пули, и от него слегка тянуло металлическим запахом. — Ну пожалуйста, Петь, пойдем.

Так или иначе, но он все равно непременно бы оказался на улице. В Петербурге пахло морозной свежестью, снег приветливо хрустел под их подошвами, составляя их молчаливой паре компанию. Катерина держалась за его локоть ладонью, обтянутой старой, уже потрепанной перчаткой, и всякий раз жалась ближе, когда особенно холодный ветер пронзал ее тонкое пальтишко. Субботину было до дрожи стыдно, что он мало того, что сидит на шее у бедной девушки, которой должен был сам помогать, так еще и не может устроиться никуда работать. Его объявили мертвым: если вдруг выяснится, что Петр очень даже жив, то шепотки дойдут до двора, и Экельман вряд ли промахнется с выстрелом. Что делать? Долго они так не протянут…

— Мне кажется, я скоро начну считывать твои мысли по глазам, — тихонько рассмеялась Катя, и Петр вспыхнул пуще прежнего, поджав в тонкую полосу губы. — Полно тебе, не обижайся, я не со зла. Никак не привыкну, что ты вечно такой задумчивый… — она уже было потянулась, чтобы вновь ласково его поцеловать, как вдруг Субботин замер, ни жив, ни мертв.

— Пьер?.. — Перов, его живой, невредимый Перов с ужасом в глазах переводил взгляд с Князевой на него и обратно. Нет, нет, это не может быть правдой, он непременно сходит с ума… Его Николас мертв, лежит глубоко в земле, не дышит, не живет, нет, нет, нет… Субботин освобождается из слабой хватки Катерины, словно обжигаясь, и пытается подойти, но Николай одновременно с ним отшатывается назад, неверяще качая головой.

— Николас… Ты… Как ты… — слова застревают в горле, такие чужие и ненужные. Да и разве можно было бы подготовиться к чему-то такому? Петр все эти недели пытался забыться, свыкнуться с мыслью, что его милого поэта больше нет на этом свете, и вдруг… — Господи, но как ты выжил? Ты был мертв, мне сказали…

— И это все, что тебя волнует? Как я выжил? — Перова мелко трясет, словно в лихорадке, и Субботин только замечает, что юноша стоит на голом морозе в одной рубашонке, взъерошенный и беспокойный. Первым порывом было подойти, утешить, отдать собственный фрак, но он знал, что это не приведет ни к чему хорошему. — Кто это? — злобно интересуется Николай, с отвращением кивнув в сторону Князевой, и та неуютно съеживается, пряча взгляд. 

— Успокойся. — эта резкость заставляет Перова отшатнуться, и привычная беспомощность наполняет родные глаза. Господи, Субботин ведь думал, что никогда его уже не увидит… Тем не менее, обижать девушку, которая спасла ему жизнь, он не собирался. — Это Князева, она…

— Это был риторический вопрос, Пьер! Какого дьявола она так обжимается с тобой, будто ты… вы… — кажется, до этого Перов еще не успел сформировать мысли в слова, но теперь все стало на свои места. Юноша стал еще бледнее, колени опасливо задрожали, да и сам он нехило так качнулся в сторону, пытаясь удержать себя на двух ногах. — О, я… я понял… Не успел я умереть, ты нашел мне замену, да?

— Николас, ты все…

— Не зови меня так! — фраза вырывается вместе со сдержанными рыданиями, и Перов разозлено отталкивает от себя Субботина. — Ты не представляешь, что я пережил, чтобы остаться живым и быть с… — он замолчал и сморгнул слезы, раздраженно отвернувшись. — Кого я обманываю. Ты, наверное, даже на «могилку-то» мою не приходил.

И ведь действительно.

Не приходил.