Не невинная шутка

  «Погода стала великолепной и могли обедать на верхней палубе. Бенкендорф ужасно боится кошек и мы с Орловым мучим его - у нас на борту есть одна. После обеда - главное наше времяпровождение...» 

  Из письма Николая Павловича императрице от 14 июня 1840 года.

  – Ваше Величество, это отвратительно! – негодовал Александр, бросая испепеляющие взгляды на хохочущего Николая Павловича.

  «Уриил» величаво скользил по зыбям Черного моря, а в небе перекликались чайки, предвкушая легкую наживу. Золотые лучи обеденного солнца ласкали верхнюю палубу, где под сенью белоснежных парусов грот-мачты замер роскошный стол, ломившийся от яств.

  – А вам, Орлов, не пристало потакать императорским шалостям!

  Гневный взор шефа жандармов обрушился на Алексея Федоровича, который, пристыженный тяжелым взглядом карих глаз, умолк. Лишь плеск волн и сдавленные смешки Императора нарушали тишину.

  – Да будет вам, Александр Христофорович. Кто ж мог предположить, что вы до такой степени страшитесь безобидных созданий! – Николай нарочито выделил «до такой степени». При виде невзрачной кошки, бурой с рыжими пятнами, Бенкендорф подпрыгнул от ужаса с такой неимоверной высоты, что после приземления не удержал равновесия и рухнул назад. Объятый паникой, он затравленно пополз к стене, злобно шипя на кошку: «Прочь! Не приближайся!».

  – Да уж, Александр Христофорович, кто ж знал, что вы кошек боитесь?

  – Я не боюсь кошек! Абсурд! – Александр не выдержал, обрушив ладонь на стол. Посуда вздрогнула, звеня, словно в предчувствии бури. Осознав свою несдержанность, он виновато поднял взгляд на Николая: – Прошу прощения.

  Неловко поднявшись, Бенкендорф поспешно откланялся и скрылся в чернильной мгле лестницы, ведущей в нижние каюты. Лишь эхо его торопливых шагов провожало его. Романов и Орлов обменялись взглядами, полными невысказанных вопросов.

  – Может, и правда не боится? Просто… внезапно кошка появилась? От неожиданности переполошился? – осторожно предположил Алексей Федорович, поглядывая то на Николая, чье лицо омрачилось тенью задумчивости, то на лестницу, где уже затих стук тяжелых каблуков сапог Бенкендорфа.

  – Человек, прошедший сквозь огонь сражений, привыкший к грому пушек и треску ружей, испугался тихого мяуканья? Вы сами верите в это, Орлов? – в голубых глазах императора мелькнул саркастичный огонек. – Уверен, наш Александр Христофорович действительно трепещет перед кошками. И тут дело вовсе не в неожиданности. Я хочу в этом окончательно убедиться.

  Орлов только кивнул. Остаток обеда прошел в напряженной тишине. 

  Солнце уже медленно угасало за горизонтом, окрашивая небо в багряные и золотые тона, когда Александр решился вновь подняться на палубу. Собрав всю волю в кулак и мысленно приготовившись к возможным насмешкам, граф робко выглянул с последних ступеней. Никого. С облегчением выдохнув, он вышел на палубу. Неспешно прогуливаясь по деревянному настилу, Бенкендорф подошел к леерам, оперся на них локтями и жадно вдохнул солоноватый воздух, смешанный со свежестью вечернего бриза. Наслаждаясь багряным заревом заката, он вдруг заметил, как по палубе запрыгал солнечный зайчик. Золотой отблеск слабого лучика.

  – Что за игры… – пробормотал жандарм, оборачиваясь, и тут же вжался в деревянные перила. Вслед за «зайчиком» кралась кошка.

  Сердце Бенкендорфа бешено заколотилось. Он вжался в леера, силясь слиться с ними в одно целое, не в силах отвести взгляд от приближающегося пушистого кошмара. Кошка, не подозревая о произведенном ею эффекте, лениво потягивалась, выгибая спину и поочередно касаясь лапами деревянной палубы.

  – Только не подходи… – прошептал Александр, чувствуя, как по спине пробегает ледяной пот. Он старался дышать ровно, но каждое движение кошки отдавалось в нем гулким ударом. 

  Зверек, видимо, почувствовав напряжение, остановился и уставился на графа своими зелеными глазами. В этом взгляде Бенкендорфу чудилось злорадство. Собрав последние остатки мужества, он попытался сохранять невозмутимый вид. Но кошка, словно насмехаясь над его усилиями, сделала шаг вперед. Александр не выдержал. Сдавленный крик сорвался с его губ, и он, оттолкнувшись от перил, бросился прочь, вновь исчезая в чернильной пасти лестницы. На палубе осталась лишь кошка, сжавшаяся в пушистый комок под аккомпанемент хохота, донесшегося с другого конца корабля. Из-за мачты возник Николай, в руке его плясал солнечный зайчик, выпущенный из маленького зеркальца.

  — Я же говорил вам, Алексей Федорович! Наш всесильный жандарм империи трепещет перед кошкой! Представляете себе?! — воскликнул он, рассыпая по палубе звонкий, ребяческий смех и поворачиваясь к Орлову, который смущенно переминался с ноги на ногу.

  — Ваше Величество, а если бы он в панике бросился за борт? Мне кажется, ваши шутки чересчур жестоки по отношению к Александру…

  Смех мгновенно схлынул, словно его смыла ледяная волна. Острые иглы совести пронзили Николая. В воображении возник жуткий образ: Александр, уходящий камнем на дно, исчезающий в безжалостной черноморской бездне. Романова заметно передернуло.

  — Да, вы правы… - тихо пробормотал он, - Мне следует извиниться. Проследите, чтобы эта кошка больше не попадалась Александру на глаза.

  Осознание собственной бестактности омрачило вечер императора. Николай долго стоял на палубе, всматриваясь в темнеющую даль, и размышлял о том, как загладить свою вину перед Бенкендорфом. Глупый розыгрыш обернулся неожиданно сильным испугом для графа. Романов понимал, что за внешней бравадой шефа жандармов скрывается ранимая душа, и его страх перед кошками – лишь проявление этой чувствительности.

  Спустившись в свои покои, Николай велел позвать к себе Бенкендорфа. Ожидание тянулось мучительно долго. Наконец, дверь отворилась, и на пороге предстал Александр Христофорович. Он выглядел бледным и измученным, но держался с присущим ему достоинством.

  – Александр Христофорович, простите меня за сегодняшнюю выходку, – искренне произнес Николай, поднимаясь из-за стола. – Мои шутки зашли слишком далеко. Я не хотел вас обидеть.

  Бенкендорф молча поклонился. В его глазах читались обида и непонимание.

  – Ваше Величество, я всегда готов служить вам верой и правдой, - наконец произнес он. - Но… я не понимаю, зачем было устраивать этот фарс. Мой страх перед кошками - моя личная проблема.

  – Именно это я и понял, – ответил Николай, виновато опуская взгляд. – И именно поэтому я прошу у вас прощения. Обещаю, подобное больше не повторится.

  Бенкендорф медленно кивнул, словно принимая извинения, но в его взгляде все еще сквозила тень сомнения. Император чувствовал это и понимал, что одними словами загладить вину не получится. Нужно было проявить истинное уважение к чувствам графа, доказать, что его страх не предмет для насмешек, а личная тайна, которую следует оберегать.

  – Александр Христофорович, я ценю вашу преданность и службу. И мне искренне жаль, что я задел вас этим нелепым розыгрышем. Позвольте мне загладить свою вину каким-нибудь образом. Возможно, у вас есть какое-то желание, которое я мог бы исполнить?

  Бенкендорф на мгновение задумался. Что он мог попросить у императора? Повышение по службе? Награду? Нет, это было бы слишком банально. Ему хотелось чего-то большего, чего-то, что доказало бы искренность раскаяния Николая.

  – Ваше Величество, я прошу лишь об одном: чтобы вы навсегда забыли об этом инциденте. Пусть он останется между нами, как нечто, никогда не происходившее. И пусть эта кошка больше никогда не появится на борту «Уриила».

  Николай Павлович с облегчением выдохнул. Это было самое разумное и достойное решение. 

  – Обещаю. И благодарю вас за понимание и великодушие.

  Их взгляды встретились, и в этот раз в глазах Бенкендорфа уже не было обиды. Лишь усталость и тихая надежда на то, что это больше никогда не повторится. Лед тронулся. Николай протянул руку, и Александр Христофорович, немного поколебавшись, пожал ее. В этом рукопожатии было больше слов, чем в самых пылких извинениях.

  Вечер прошел в тихой беседе. Они обсуждали государственные дела, говорили о политике, о литературе. Николай старательно избегал любых упоминаний о кошках, чувствуя, как напрягается Бенкендорф при каждом неосторожном слове. Он рассказывал анекдоты, делился новостями из столицы, всячески пытаясь разрядить обстановку и вернуть доверие графа.

  Перед сном Николай вызвал капитана корабля и приказал немедленно убрать животное с «Уриила». Кошку, несмотря на ее невинность, тихо высадили в ближайшем порту, снабдив запасом еды и надеждой на новую, спокойную жизнь.